***
Обстоятельства легли так, что уже спустя полтора года нашего знакомства я могла спокойно доверить ему свою жизнь (?), и нервную систему, и маминого кота. С последним выходило тяжко, но жаловаться не приходилось, потому что, ну если честно, то хорошая жизнь была, ничего не скажешь: гуляли, пили, периодически забывали имена друг друга и собственные, не курили. Весело, что среди прочей грязи, что копилась в нас, не было табака и отвратного запаха; единственное, к чему с презрением мы относились оба. — Что ты думаешь о «давай свалим из города на полмесяца, пропьем все деньги, потом прожрем все до последней капли, продадим машину за копейку и вернемся счастливые донельзя»? — голос его в этот момент звучал так неуверенно, как будто я правда могла отказать. Как будто я хоть раз отказывала. — Думаю, что давно хотела продать эту железку, — ответила я тогда, сделав вид, что его странная полуулыбка не прошла током сквозь меня только что. Вот так наша компания: Фэш, Захарра, Ник, еще Маар с Дианой и я в том же списке — поехали неизвестно куда с целями, которые можно охарактеризовать только «у каждого свое». Честно, из своего у меня только цель и была, потому что немного денег я одолжила у мамы, куча одежды, что мы взяли на троих, принадлежала Диане, а машина, которую мы в конечном итоге продадим (по плану) была во владении прекрасного и ужасного Фэшиара Драгоция. Не скажу, что именно такой я видела свою молодость. Я больше надеялась на что-то более спокойное и размеренное, а еще такое, что имеет в себе качество «постоянство», но, правильно люди говорили, предупреждая с Драгоциями не связываться: сами будут падать и всех (кто хочет — не хочет) с собой утянут. А падать, кстати, оказалось приятно. Драгоции тоже. — Ужасно бесит твой обеспокоенный вид, — шипит Драгоций мне под самое ухо к тому моменту, когда мы уже далеко за городом, а если быть точнее — три часа в пути. Не скрою, что ждала от него большей выдержки. — Ты сама согласилась, а сейчас заставляешь чувствовать себя виноватым. Я знаю, что не виноват. — Я сама виновата, — тихо проговариваю я, переплетая наши пальцы. — Но мне нравится чувствовать вину. Он усмехается, а после хорошенько так устраивается на моем хрупком плече, и поначалу мне хочется взвыть; а потом по всему телу разливается непередаваемое тепло, и я поневоле запускаю пальцы в его волосы. — Я все жду, когда ты начнешь чувствовать что-то помимо вины, — говорит он, чуть зевая. А я решаю сделать вид, что не услышала, потому что сейчас не самое лучшее время для выяснения отношений. Фэша такой расклад, видимо, не особо радует, поэтому он поднимает свой взгляд на меня, будто ожидая ответа. И, кажется, обижается слегка, когда я шевелю губами в немом «потом». Наблюдать за ним со стороны — одно из прекраснейших вещей на земле, но рассматривать вблизи — самое прекрасное. Не знаю, в какой из переломных моментов нашей жизни я это осознала, но сначала было даже как-то неприятно от собственных мыслей, потом смирилась с этим; в тот самый момент, наверное, и началось падение. Дорога кажется излишне длинной; длинной настолько, что хочется собственноручно доказать ее бесконечность теорией «от обратного»: шагами измерять вечность, а потом красиво вырисовывать «что невозможно» и «отсюда следует», а потом «что и требовалось доказать», сокращая до «ч.т.д». Озвучить мысли не решаюсь по той же причине, что отказываюсь сейчас говорить с Фэшем — не сейчас, потом, в другой раз. Сугубо выражаясь — не время. А потом в голове миллион и один вопрос. Вот например, «а когда время?» и «кто учил тебя измерять свою жизнь и свои поступки минутами?». Вечная эдакая борьба внутри, не прекращающаяся ни на миг, нереально длительная и кровопролитная. Не я сражаюсь с собственным разумом; там что-то свыше принципов борется против непонятных желаний. И голова уже давно раскалывается от вечного внутреннего недопонимания, но, если не врать ни на секунду, то непонятные желания пока что побеждают. А стыдно не становится, потому что доводов к своей правоте у них больше, чем у какого-то там здравого смысла, который уже и не здравый вовсе. — Ты постоянно уходишь в себя, когда я рядом, — снова говорит он, убирая свою голову с моего плеча. Внезапно становится холодно и вовсе не хочется думать, почему так. — Сложно не думать хотя бы раз? Его голос раздражен, но я старательно делаю вид, что не замечаю. Он ищет во мне недостатки, а я, в свою очередь, ищу недостатки в нем. Это так глупо с нашей стороны, потому что, ну а зачем вообще что-то в друг друге искать, помимо покоя? Зачем с корня срывать молодые ростки, втаптывать их в землю и не забывать после плюнуть хорошенько. Никто не знает. — Сложно, — отвечаю я; Фэш фыркает и отворачивается. Если вообще говорить о сложностях, то они повсюду. Взять хотя бы то, чем мы сейчас занимаемся: прожариваем собственную жизнь в чем-то непонятном, а потом удивляемся, мол, ну что за дела такие. А дела-то довольно примитивные и не только на первый взгляд. Все настолько плохо, что даже не найдется желающего встрять со своим (или не совсем своим) «актуально!», а все потому что это уже даже не актуально. Я сейчас даже не смогу назвать точную эпоху, когда было актуально губить собственную жизнь. Это настолько уходит далеко в прошлое, что давайте забудем сейчас о нас, кто мы вообще такие [не крупицы в космосе, нет]. Ехать вот так непонятно куда непонятно зачем, но понятно с кем, на деле проще, чем на слух. В голове звучит громко и пронзительно «мы молоды, это реально», и я забываю о таких мелочах, как учеба, дом, голодный мамин кот (дай ему господь сил), постоянность. Захарра с Ником тихо перешептываются и переглядываются всю дорогу, думая, что никто из присутствующих не замечает их фокусов; думая, что мы правда не видим эту драму между ними. А Маар с Дианой, абсолютно точно понимая, что парой друг другу быть не могут, разочаровано кивают, напиваются, поют (?), забываются в общем и в целом. И я прыскаю в кулак от осознания, что мы с Фэшем ничем их не лучше: полтора года пытаемся доказать что-то друг другу. Например, то, что не влюблены. Я не влюблена. Я просто люблю наше с ним общение, наши шутки, наши чертовы трагедии. Я просто люблю, что у нас есть «наше», которое только нам принадлежит. А еще я люблю, когда он говорит «я бы хотел с тобой посоветоваться» мне, а не кому-то другому. Я люблю сам факт существования с его стороны такого неимоверного доверия. Но я не влюблена.***
Мы путешествуем месяц, спиваясь практически ежедневно. Не теряет контроль над собой только Маар, который пару дней назад сменил Фэша за рулем. Меняются часто, и вымотались, видимо, уже сильно. Мы с Дианой и Захаррой упорно делаем вид, что все нормально. А Фэш между делом говорит, что осталось буквально дней пятнадцать, а потом продадим машину и вернемся домой, к привычной своей жизни. Мы не сожалеем. Мы не возбуждены заранее. Мы просто едем, иногда останавливаясь у автозаправки, чтобы, ну логично, заправиться и купить еды в местном магазине. Я даже не знаю, можно ли нас назвать адекватными, потому что путешествовать мы не умеем совершенно. И то, что мы пару раз останавливались и с деловым видом фотографировали все, что под нос попадется, не считается. Диана говорит, что мы безнадежны, Маар кивает, Фэш бросает легкое «плевать», Захарра снова шепчется с Ником, игнорируя все остальное, а я попутно разбираюсь в себе. Ну, сложно тут путешествовать, когда, по сути, это нужно только одной Фрезер. Все мы непонятно зачем в этой машине; за компанию непонятно к кому. — Завязывай с этим, — шипит Захарра, когда Ник открывает очередную пачку сигарет. — С чем? — наигранно недоуменно спрашивает Лазарев, выбрасывая пленку в открытое окно машины. — С жизнью своей завязывай, — встревает Фэш, не давая Захарре закончить мысль. Но, говорит, к слову, почти то же самое. — Достал дымить. Маар ржет грубо, за что получает в плечо от Фрезер, но все равно продолжает теперь уже хихикать. Захарра причитает о том, что перебивать нехорошо, но сдается и отворачивается к окну. Я понимаю, что не вписываюсь в эту компанию, и Фэш, скорей всего, тоже не вписывается, когда мы делаем очередную остановку. А все потому, что Диана орет что-то о том, что определенно стоит остаться в этом маленьком городке, потому что на какой-то бумажке написано, что клуб новый открылся. Мы с Фэшем сразу по газам (не буквально), дыбимся, как коты и отказываемся оставаться на ночь, даже ради нового клуба. Поэтому, когда вся компания, за исключением нас двоих, оставляет машину и идет на поиски этого недавно открывшегося заведения, я прыскаю в кулак. Снова. А Фэш старательно давит лыбу, типа ни на что не намекая, и, типа, «нет, ничего не значит, что мы в машине одни на всю ночь». — Мы придурки, — начинаю я, уставившись в пол. — Почему мы все еще здесь? Почему мы даже не смогли заставить их остаться? Драгоций смотрит на меня удивленно, а сама не понимаю, откуда взялась безысходность в моем голосе. Просто сейчас я вижу все косяки, что разложены перед нами и хочу их преодолеть, а откуда это желание взялось вообще – неизвестно, честное слово. Голова кружится от осознания того, как все на самом деле плохо. — Мы придурки, — поддерживает он. — Потому что не разобравшись в себе, лезем разбирать других. — Мы их не ломали, — говорю я, как будто снова оправдываясь. А так надоело оправдываться, если честно. — Давай так: мы не заставляли Маара подсаживаться на наркотики, — я начинаю отсчет по пальцам, — один, — мы не заставляли Захарру уходить из дома и потом работать где попало, — два, — мы не виноваты, что Диана клептоманка, да ведь? — три, — мы не… — Мы не виноваты в том, что отец Ника погиб в той аварии, — завершает за меня Фэш. — Но мы все равно лезем. Мне тяжело дышать настолько, что я выхожу из машины. Выхожу, вдыхаю, что-то яркое бьет в голову, и я бегу: быстро, яро, в совершенно неизвестном направлении – все это кажется неважным. Волосы лезут в глаза, рот, нос, они всюду, и я прямо сейчас готова их отрезать, потому что даже они – доказательство чего-то мерзкого и отвратного в моей жизни. В какой-то момент я понимаю, что падаю. Прямо вниз, ударяясь локтем, коленкой и, очевидно, головой. На миг планета перестает вращаться.***
Просыпаюсь о того, что кто-то теребит мою правую руку. Нежно теребит, но ощутимо так. Открывать глаза не решаюсь, потому что, ну мало ли, что происходит вообще в этом мире и как я оказалась на какой-то непонятной, но весьма удобной кровати. — Если ты не спишь, то ты должна это слышать, — я слышу нервный голос Фэша. — А если спишь, то я буду только рад, если ты не услышишь ничего. Все нормально. Это нормально. Мы такие придурки, Василис, — не решаюсь подать признаков жизни, но да, мы придурки. — Я понятия не имею, почему ты всегда от меня бежишь, но, знай, что когда ты проснешься, — его дыхание становится сбитым, — когда ты проснешься, Василиса Огнева, тебе больше не от кого будет убегать. Я сдаюсь на этом, я отказываюсь тебя добиваться, потому что, ну ради всего святого, тебе это не нужно. Я просто оставлю вам машину, хорошо? Вы ведь сможете ее продать без меня? У меня есть какие-то деньги, я уеду домой. Я тоже человек, Василис. Меня как будто ударили в солнечное сплетение снова, но я не решаюсь открыть глаза. Я чувствую, что задыхаюсь, потому что он вроде бы как уходит из моей жизни прямо после того, как я осознаю, что готова отдать ему свое сердце. Я пытаюсь пошевелить пальцами, чтобы он понял, что я все слышу, что я не сплю, что я, в конце концов, совершенно с ним не согласна, но они как каменные. Я чувствую, как он целует меня в лоб, а потом разворачивается. Уходит. Я задыхаюсь окончательно, и как только хлопает дверь, открываю глаза. На миг планета теряет все краски.***
Просыпаюсь в очередной раз, когда слышу настойчивое Дианино «Василис, ну проснись, пожалуйста». Мне трудно открыть глаза вновь, но по тону Фрезер очевидно, что девушка сейчас расплачется. Я и сама плакать готова. Открыв глаза, первое, что я вижу: больничная палата. Сложно даже предположить, как именно я здесь оказалась, но на миг становится больно. От осознания происходящего, от отсутствия одного прекрасного и ужасного парня, от скулящей на стуле Дианы. Меня буквально вырывает из собственной вселенной, когда Диана замечает мои действия и бросается ко мне. Накидывается, как волк на добычу, рассказывает, что в тот проклятый вечер, когда они все пошли в клуб, я я упала, получила сотрясение мозга, а Фэш доставил меня в больницу. И с тех пор прошло три дня, но до этого я якобы не посыпалась (все мы знаем правду). В окончательное сознание меня приводит то, что, по словам Фрезер, Фэша со вчерашнего вечера никто не видел. Я не говорю ей о том, что он ушел от меня, от нее, от всех нас, но от меня в первую очередь. Я просто утыкаюсь головой в коленки и стараюсь привести себя в порядок. А еще до конца осмыслить тот факт, что он правда ушел. Меня выписывают через два дня после первого визита Фрезер, а еще я не удивляюсь, когда Захарра заваливается ко мне в палату вместе с Ником, весело смеясь. Как будто не ее брат практически пропал без вести. Драгоций исчезает на самом деле. Он не берет трубку, не читает смс, не заходит в социальные сети. Его просто нет, а я стараюсь не рвать на себе волосы, потому что путешествие и жизнь в целом продолжаются. По его подсчетам, нам осталось дней пять, но никого не заботит это, и мы просто продолжаем ехать. Сначала до следующей остановки, потом до первой заправки, а после до леса, где можно пописать. Едем, едем, едем, теряемся во времени и днях, выкидываем календарь и стараемся идти по принципу «и будь что будет».***
Проходит год с тех пор, как мы возвращаемся на попутках и такси в родной город. Машину мы продали не особо удачно, но неплохо так и денег вполне хватило. Ник причитал, мол, а если бы Фэш был здесь, то продали по подороже. Уставившись на него, мы понимали, что Фэша нет, и что все что мы делаем - очень и очень абсурдно. Ситуацию тогда спасла Захарра со своим «если бы, да кабы, да во рту росли грибы, тогда бы был не рот, а целый огород». Все мы тогда решили, что хватит на нас приключений и дружбы этой нелепой хватит. Фэш был тем, кто держал нас на плаву, а без него мы тонули, тонули и с концами. Пришли к выводу, что лучше нам больше не пересекаться в этой жизни, а если уж случится такое, то вежливо кивнуть и удалиться восвояси. Как только добрались до города, обнялись, поклонились, разошлись.***
Мне двадцать два с половиной, когда на своем пути я снова встречаю Фэша Драгоция. Совершенно случайно, в толпе незнакомцев, я правда встречаю моего Фэша Драгоция. Такого живого, реального, а еще ни каплю ни изменившегося. Он тоже меня видит, поэтому бежать ни ему, ни мне, смысла нет. Пялимся друг на друга с минуту, а потом я решаюсь все-таки подойти. Внутренний голос просит оставаться в спокойствии, я же прошу разум не покидать меня раньше времени. — Привет, — говорит он и улыбается. Я умираю, потому что его ямочка — вторая в списке вещей, по которым я скучаю. Он — первая. — Привет, — отвечаю я и улыбаюсь в ответ. Руки невольно тянутся куда-то к нему, но старательно себя сдерживаю. Мы смотрим друг на друга, и я пытаюсь увидеть в его взгляде хоть каплю раскаяния, но там лишь непонятная мне пустота и немного драгоциевой харизмы. — Ты покрасился? — спрашиваю я, чтобы убавить эту пропасть, вновь появившуюся между нами. — Да, — говорит он и теребит рукава собственной толстовки. Как будто правда нервничает. — Это было давно, месяца три назад, а тогда еще была зима, холодно было, я думал, что надо сменить что-то, — он запинается, а я не могу не улыбнуться на это. Фэш Драгоций, когда ты так изменился? — Вот и сменил себя. — Спокойно-спокойно, ты чего такой напряженный? — говорю я, стараясь привести его в порядок. — Вот смотри, меня бросил тот, кому я готова была отдать свое сердце сразу после того, как я это поняла; потом я его год не видела, а сейчас, когда я типа готова дальше идти, он снова появляется. Но при этом я спокойна, — я стараюсь выдавить из себя улыбку. Он подходит ближе, прижимая меня к себе, отчего становится неимоверно тепло. Обхватывает мое лицо руками дышит рвано, смотрит в упор, молчит также упорно. Я дышать рядом с ним боюсь, а сейчас, спустя год, когда он непозволительно (хотя ему все позволительно) близко, я наконец-то выдыхаю спокойно. — Мне так жаль, — шепчет он, прижимаясь сильнее, а после невесомо целует в макушку. — Мы такие придурки, мы такие придурки. Он множество раз повторяет «мне очень жаль», а прерываясь, вторит «мы такие придурки». Я киваю множество раз, стараясь не заплакать, когда он начинает целовать мое лицо. В нос, в лоб, в щеку, в уголок губ. Вот он, Фэш Драгоций, мой друг, а также моя первая любовь, такой нежный и нереальный. Мы стоим посреди улицы, он обнимает меня так крепко, насколько это возможно, а я хватаюсь за его руки, предплечья, кисти, запястья, пястья, фаланги пальцев. Я понятия не имею, что будет завтра, что будет послезавтра, что будет через неделю или год. Есть лишь константа того, что сейчас я чувствую себя хорошо. Вчера весь вечер шел дождь. Нервно стучал по крыше старой девятиэтажки, а мы, ломая пальцы, кусая губы, шли на дно. Вот прямо падали, не хватаясь даже хотя бы раз за палки, мосты и людей, что тянули длинные тонкие руки. И за долю секунд до краха нам казалось, что все сейчас по-настоящему правильно. Наконец-то.