Портрет одного убийцы.

Проблемы, сплошные проблемы! Цицерон снова стоял рядом с гробом Матушки, теперь под проливным дождем. План вторжения на ферму был уже составлен, детализирован, отредактирован, положен в долгий ящик, снова отредактирован, подписан, заверен печатью в трёх экземплярах и раскрашен веселенькими фломастерами. И снова отменен. План-то отличный, слов нет, - он включал в себя такие слова как «лоботомия», «свежевыпотрошенный», «колено» и «торт со взбитыми сливками». Единственным, пожалуй, недостатком оставалась актуальность одной проблемы – что делать с колесом? В первые минуты после «миленькой веселенькой прогулочки» в караулку шут размышлял об ритуальных жертвоприношениях с вырезанием бьющегося сердца. Во многих сектах жертвоприношение (здесь и далее ЖсВБС – для простоты и краткости) описывается как мгновенный ритуал, исключающий муки, и это представлялось убийце дилеммой. Вот, какой он был умница, знал такие длинные слова! Кто, как не наемный убийца знает, как трудно пробиться сквозь грудину и разъединить грудные кости, которые словно щиты прикрывают сердце? Вот хирурги, например, делают вертикальный надрез вниз к центру грудной клетки и разделяют грудину надвое с помощью пилы. Им помогают ассистенты, которые удерживают половинки костей, и к тому же в их распоряжении многочисленные мудреные инструменты. И каждый инструмент выполнен из ярко сверкающей стали. Вооруженный изящным кинжалом и старым орочьим топором, Цицерон наверняка столкнулся бы с проблемами, используй он такой метод. Даже если бы начистил топор до блеска. Ему бы понадобилось дробить грудную кость, и это вызвало бы отчаянное сопротивление Лорея. И дикие вопли. Весьма заманчиво…. Горизонтальный надрез меж двух ребер? Тоже проблематично. Человеческий скелет - слишком прочная структура, и раздвинуть ребра так, чтобы просунуть руку, можно только с применением силы и специальных инструментов. Книги — изумительное изобретение; они могут рассказать обо всем, даже о том, как без всякой суеты вырезать сердце с помощью одного ножа. Нет, проводить ЖсВБС нужно другим путем. Может, бедному дураку попробовать подобраться снизу? Молниеносный разрез вдоль живота откроет брюшную полость, шуту останется лишь иссечь диафрагму и схватить сердце, протянув руку вверх. Да, но этот вариант слишком неэстетичный, ведь тогда кишки вывалятся. Ни в каких фолиантах по черной магии, ни на одном орнаменте в храмах даэдра пациенты ЖсВБС не изображаются с вываливающимися кишками. Потом, вряд ли жена Лорея, а также их служанка и трое батраков-подёнщиков будут сидеть на своих местах и бесстрастно наблюдать за такой экзотической операцией. Даже если сказать им, что это фокус с распиливанием, наверняка кто-нибудь что-нибудь заподозрит. Ввиду технической сложности эту часть коварного плана вновь пришлось отправить на доработку. Раздумывая над планом вторжения, шут стал вспоминать слова и музыку одной оперетты. Её ставили всего один раз в Бравиле и то сыграли только первый акт. Первый бенефис Маркуса Цицерона — восходящей звезды сцены Сиродила. Собственно, как можно догадаться, единственный бенефис. Даже знаменитый девиз "Шоу должно продолжаться" не воскресил исполнителя заглавной роли. У оперетты под названием «Убивать шутя, или клоун-убийца» был сравнительно замысловатый сюжет, хорошая хореография и отличный состав труппы. По всем прогнозам произведение должно было стать бестселлером и получить отличные сборы, даже учитывая факт, что не все критики были в восторге от нововведений и экспериментов в жанре оперетты. В ходе первого акта ассасин Тёмного Братства получал задание. Как и в опере, сцены сопровождались обильными восклицаниями и пением. Предводителя ассасинов изображала пятиметровая фигура, вся в темных складках – его играл акробат на ходулях. Затем убийца проникал в дом счастливого семейства шута королевского двора. Следовала сцена, в течение которой зрители могли слышать прекраснейшую, очень нежную и запоминающуюся арию жены паяца. После следовала партия убийцы. Появляясь то там, то здесь, не замечаемый супружеской парой, он исполнял песни весьма садистского содержания. Знаменитые «Я маленьких котят люблю…» как раз входили в этот необычный текст. Оставшись один на один с шутом, ассасин убивал несчастного, забирал его одежду и облик, и прятал тело. Затем, переодевшись, заглавный герой проникал во дворец во время торжественного приёма иностранных послов. Во втором акте был представлен сам бал. В сцене был эпизод, где убийца встречает жену шута, но не узнает её, отчего она начинает подозревать худшее. Наёмник совершает нападение на посла мира, но в последнюю минуту молодой прекрасный легат (она же по совместительству жена убиенного шута) мужественно подставляет женственную спину клинку злодея, после чего час распевает «Стало вдруг жутко, на сердце так тревожно, то предчувствие горя, то подозренье. Их навевает мрак густой, кровь леденит мне в жилах…» и трагически умирает. Убийцу-клоуна пленяют, предают суду и вешают. Все счастливы, все танцуют. Кстати, Маркуса Цицерона, исполнителя заглавной роли, убили до начала первого акта, но, об этом знал только один человек. Шут очнулся от приятных воспоминаний. Время приближалось к полуночи. Дождь закончился, паяцу было зябко в мокрой одежде. К тому же, нужно было действовать. Всё ещё теряясь в вариантах, Цицерон залез на козлы телеги. Достал бутыль горячительного из дорожного сундука. И заодно достал, озаренный, улыбаясь, две литровых бутыли отличного древесного спирта, приобретенные про запас в Данстаре. Древесный спирт, на самом деле – жуткий яд, но на вкус и цвет неотличим от винного спирта, который придает приятный градус всем алкогольным напиткам. Спирт Цицерон использовал как растворитель для многочисленных масел, смол, притирок и клеев Матушки. Только смол у него были десятки разновидностей в многочисленных баночках. А уж масел-то было – не сосчитать – от тончайших эфирных составов, до лярда. Уважаемый читатель догадался, полагаю, что будет дальше…. Паяц, мурлыкая песню, отхлебнул от крохотной фляги односолодового солитьюдского виски, пролил немного на воротник. Он распечатал одну бутыль древесного спирта, вторую оставил в телеге. Шатаясь, направился к хижине. — Вантус! — Дверь зашаталась под частыми ударами. — Лоре-е-ей! Выходи, мать твоя фолкритская кабаниха! Сонный и злой, фермер появился в дверях. За спиной испуганно пряталась его альтмерка-жена. — Д’рогой друг Лорей, Цицерон срочно уезжает! Запили мне колесо! — Ложись спать, дурак несчастный, — сказал фермер, убирая вилы. — Бедный Цицерон не может!! Бедный Ц’црон выпил со стражником, и потом стражник его отпустил!! В обмен на звонкие мерцающие монетки! Вот только, к утру, дорогой стражник поймёт, что монетки не такие уж дорогие, как бы ему того хотелось! Чха-ха! Понимаешь, о чем толкует Ц’црон?! Чуешь, чем запахло? — Тихо, дубина ты…. — к жилому дому подбежали вооруженные косами и лопатами батраки, спавшие на сеновале и разбуженные воплями шута. — Дядюшка Ц’црон уезжает, милые племяннички! — Пьяно крикнул паяц, делая вид, что прикладывается к бутылке. — Ну-ка, быстро поставьте колесо к телеге! — Эта чо, типа, мы родственники? — Проворчал один из сонных парней. В золотых кудрях застряла солома. В столице за такую шевелюру заплатили бы отменную цену! — Ш-ш-ш! Бьорн, принеси инструменты! — Брага-то, небось, крепкая? — Спросил один из батраков, поглядывая на бутылку, пока Лорей крепил снятое колесо к оси и смазывал его. Потом привели из стойла битюга, настоящего скайримского шайра. Шут удивился, почему Лорейн не попытался снова его обмануть, подсунув какую-нибудь из своих тощих кляч. Вся операция, заняла не больше двадцати минут — фонарь не успел сжечь и трети масла. Пошатываясь и раскачиваясь, Цицерон достал нераспечатанную бутыль и кинул её в руки давешнего блондина. — Вот вам, племяннички, развлекитесь, потешьте головы молодецкие! — Батраки в мгновение ока скрылись из виду. — Д’рогой друг Лорей, п-йдём, поговорим! В хате шут сорвал с балки одну из повешенных в рекламных целях колбас — ужин он пропустил, а обед был настолько давно, что событий хватило бы на неделю. — Твоя доля…, я…. — Начал, было, фермер. — Оставь презренный металл, братишка! Д’рогой друг Лорей, сегодня мы гуляем! — И торжественно водрузил бутыль на стол. Ясные глаза Курве мечтательно заблестели. — И эту, как её там, позовите. — Служанка подслушивала под дверью и тоже присоединилась к полночной трапезе. Дамы расставили стопочки и нарезали угощения. Прожевав кусок колбасы, Цицерон облокотился на стол и мирно засопел, прикрыв нос рукавом. Лорей был в прекрасном настроении — паяц сам сказал, что доля ему не нужна! Пусть попробует теперь поспорить — сказано-то было при свидетелях. Фермер несколько раз подливал жидкость дамам и себе. Первой, пожаловавшись на «мелькание в глазах», ушла спать хозяйка. Затем у служанки разболелась голова, и она пошла прилечь. Лорею было душно, он открыл дверь. Потом уснул прямо за столом, составив компанию паяцу. Вместе фермер и барышни выпили грамм 600-650, как мог определить на глаз убийца. На смертельную дозу вполне тянет. Цицерон осторожно вышел посмотреть, как идут дела у батраков. Перейдя двор, он отворил двери огромного сенного сарая. На скирде прошлогоднего сена расположились три трупа в позах мертвецки-пьяных нордов. Зеркальце не запотело ни разу. Совершенно пустая бутыль лежала рядом. Шут разбил её и вторую, из жилого дома, бросив осколки в колодец. В доме он отыскал копилку фермера. Забрал также несколько колбас в дорогу, а в хлеве — мешок зерна для битюга. Он хотел поджечь дом, но всё было сырое после дождя. К вечеру шут подъезжал уже к Ривервуду, на пути к убежищу Тёмного Братства, там провел какое-то время, болея простудой.