Портрет одного убийцы.

Солнце стояло низко, стрекотали цикады и кузнечики. Цицерон возвращался к ферме Лорея в отличном настроении. Сам фермер поджидал его у телеги. – У тебя и в армии знакомые? – несмотря на неприязнь к гигиене, таким уж дурнем Лорей не был. – Старые, добрые, хорошие друзья, – отозвался шут. – Завтра с утра поставь колесо обратно, Лорей. Цицерону нужно ехать дальше. Поставить у дороги телегу без колеса, а к ней паяца, посылающего любопытствующих граждан на ферму, было идеей Цицерона. После длительного и утомительного путешествия можно было позволить себе немного отдыха – свежий воздух, много солнца, теплая погода, каждый день множество новых лиц! Лорей же продал за эти три дня столько снеди, что и за год обычно не удавалось сбыть. Буквально каждый встречный ходил на ферму, стоило только услышать обещание гаера заплатить. На три дня Лорей развесил в доме ароматнейшие колбасы с пряностями, сочащиеся жиром окорока, расставил ящики с выпивкой. Каждый день фермерша пекла свежий, мягкий хлеб. Цицерон даже видел своими глазами, как земледельцы пытались навести чистоту. Любой, кто заходил – голодный ли, сытый – не мог удержаться и не купить чего-нибудь. Шут велел продавать дорого и деньги текли таким потоком, что Лорею потребовалась новая копилка. Фермер с тоской смотрел в завтрашний день, когда настанет пора отдать паяцу каждую пятую монетку. – Как солнце зайдёт, сядем ужинать. Батраки вот-вот вернутся. Шут промолчал, указывая на запад. С нагорья к ним приближалась одинокая фигура. Фермер поспешил в дом. Незнакомец был на голову выше шута и производил странное впечатление. Дикий и яростный облик, дурацкий рогатый шлем закрывал лицо, в котомке за плечами бряцало и звенело. По какой-то, известной только ей причине, фигура торила себе путь в придорожной траве, вместо того, чтобы идти по дороге. Когда незнакомец вышел из хаты фермера, он сделал несколько кругов по двору и огороду, подбирая всякий хлам. А ещё он хихикал. И особенно мерзко хихикал, когда подбегал к стражнику, патрулирующему северный вайтранский тракт. С минуту незнакомец что-то нашептывал охраннику, выразительно поглядывая в сторону Цицерона. Затем оба направились к шуту. Паяц почувствовал себя привязанной овцой, подманивающей волка или медведя под выстрел. Или обезьяной шарманщика. Пляшет вокруг гроба бедной матери на короткой цепочке. – Эй, ты! Шут, чтоб тебя! Стой! Против тебя есть обвинения в нарушении закона. Тебе есть, что сказать в свое оправдание? – Что мне нелепость! Нарушение закона! Бедный Цицерон просто стоит здесь…. Цицерон любит порядок, да, он бы ни за что, никогда не нарушил закона! Мы здесь все очень чтим законы! Да, мы здесь все очень законны! – По мне, так ты похож на сумасшедшего. А что у нас в этом ящике? Гроб, хм? Вот посидишь чуток времени у меня в клетке, может, это поможет тебе вспомнить и поможет развязать твой лживый язык. Именем закона, ты взят под стражу! – Обливион побери этого Лорея. Ах, как он будет страдать за это предательство…. – Ай, да просто заткнись и стой смирно! Ну же, будь лапочкой! Мы сейчас с тобой хорошенько пройдёмся…. Вот, миленькое маленькое путешествие в клетку…. Без лишних слов стражник принялся скручивать шуту руки за спиной. Тот закричал, как от боли. – Нет! У меня плечо вывихнуто, ты мне руку сломаешь! Патрульный выпускал веревку, пока между ладонями не оказалось около 7 дюймов. Резкий высокий голос шута доставлял стражнику, перебравшему накануне пива, ужасные мучения. – Потерпи, парень, – обнадежил шута солдат. – Посидишь у меня в ночлежке, утром придут сменщики, вместе посмотрим, что у тебя ценного… я хотел сказать, незаконного в этом твоем ящике. Оба смотрели на удаляющуюся в ночь странную фигуру. Незнакомец перемещался скачками, не разбирая дороги. – Если бы не этот тип, я бы к тебе на полёт стрелы бы не подошел. – Заверил Цицерона стражник. «Если бы не этот тип, Цицерон бы тебя выпотрошил прямо на дороге», подумал бедный дурак. Через полчаса неспешной прогулки стражник подвел шута к избушке дорожного смотрителя. Совсем стемнело, летние созвездия усыпали, выражаясь поэтическим языком, «страну солнца, месяца и небесных светил». На востоке громыхала гроза. Патрульный оставил Цицерона стоять в углу со связанными за спиной руками, а сам стал шарить в тумбочке в поисках ключей. – Стой смирно, парень. У меня не забалуешь. Не найдя ключей от камеры в тумбе, он встал и ключом из связки на поясе открыл ящик стола. Склонился, чтобы достать ключи от камер и в этот момент Цицерон присел на корточки, быстро опустил связанные за спиной руки под колени. Сел на пол, отклонился назад, пропустил веревку под ногами и встал. Так быстро и ловко, будто проделывал это много раз. На самом деле, так оно и было. Паяц перебросил веревку через голову патрульного, высоко подпрыгнул, уперся коленями ему в шею и с силой потянул шнур на себя. Оставалось только молиться Ситису, что бечевка выдержит. Они рухнули на пол. Стражник пытался просунуть руки под шнур, но не мог. Шут, продолжая упираться коленями ему в шею, тянул узлы, отвернувшись и глядя в сторону. Стражник отчаянно бил ногами, крутясь по полу. Он опрокинул корзину, далеко отшвырнул расхлябанный стул. Задел дверь, которая захлопнулась от удара, сбил коврик. Стражник хрипел, лицо его стало фиолетовым, в глазах лопнули сосуды. Ассасин только сильнее натягивал веревку. Постепенно, стражник перестал бить ногами, лежал неподвижно, судороги пробегали по телу. Потом окончательно затих. Цицерон дышал спокойно, не отпуская его. Потом поднялся, разрезал веревку, забрал у стражника свой кинжал. Запястья стерлись и кровоточили. Немного заживляющего зелья, затянуть потуже пару чистых тряпиц, вот, уже ничего и не видно. Что-то привлекло внимание убийцы. Он вышел из избушки, взял у рукомойника обломок зеркала, вернулся, закрыл дверь. Дыхание стражника выровнялось – зеркальце запотело. – Помоги мне, Нечестивая Матушка, что за вечер! Убийца порылся в конфискованном хламе за столом охранника. Достал покрытый патиной и паутиной тяжелый орочий топор. Вытянул тело ровнее, потом подумал и обложил голову тряпками, какие нашел. Стражник начинал приходить в себя. Шут аккуратно охватил шею (весьма грязную, нужно заметить), очень надёжно прижал затылок, начал ампутацию. Блеск движения его самого остро наточенного ножа мгновенно сопровождался рассечением тканей, что заставляло воспринимать эти явления практически одновременно. – Засеките время, джентльмены, засеките время! Оперирует самый быстрый нож в Бруме! Сначала кожу, затем подкожный слой, фасцию, мышцы, лезвие коснулось кости. Снова хлынули кровавые реки. Да, тряпки не впитали и половины месива. Ну, да не страшно, немного запекшейся крови на сапогах никто и не заметит. Топор, пришло твоё время! Как же давно Цицерону не доводилось пилить кость! Хотя, если подумать, Цицерон этого никогда и не делал. Это всё глупости – отголоски иной жизни. Ровно отделить позвонки не вышло – тупое ржавое лезвие. Когда всё было окончено, голову упокоили на столе. Цицерон вышел вымыть руки. Вернулся уже в перчатках. Снаружи начинался дождь. Убийца взял зеркальце и поднёс к носу стражника. Ничего. – Больше ты не проведёшь меня, парень! Притворяться мёртвым не честно! Мы здесь все очень чтим закон! – Ты просишь, чтобы Цицерон дал слабину, старина, а этого я никогда не могу допустить. Бедный дурак живет по правилам. Они не дозволяют делать исключений. – Теперь у нас будут новые друзья и партнеры. Партнеры…. Мы едем в новый дом, к новой семье. Никаких проблем больше не возникнет. – А что случилось с прежними? – Они занялись… другим. Не каждый подходит для такого рода работы. Чрезмерная прибыль заставляет людей переоценивать свои возможности. Заблуждаться. Они убеждают себя, что все в их руках, тогда как это отнюдь не так. Стоит сделать один неверный шаг как его враги тут как тут. Потому что они не дремлют. – А как у нас? Как насчет наших врагов, Цицерон? – У меня их нет. Цицерон не позволяет себе иметь врагов. Такой легковерный, такой глупый, бедный дурак! Паяц бормотал себе под нос ещё несколько минут, рассматривая творение своих рук. Затем погасил свечу, открыл заслонку в печи, вышел и запер дверь. Ключ повесил на гвоздик в нужнике, за караулкой. Дождь усиливался, потоки воды смывали пыль и прочую грязь на дорогу. Следовало поторопиться - навестить Лорея, пока тот не лёг спать.