Style

Taylor Swift – Style. на повтор, если можно. Джастин должен отвести Алекс на выпускной. Джастин пытается переубедить родителей. Джастин проигрывает. Джастин готовит свою машину. Джастин недоволен. Дурацкий ключ все никак не может попасть в нужную дырку, заставляя кипеть еще больше, а когда он слышит ее звонкий самонадеянный смех со стороны дома и закрывающуюся дверь, то он мог бы поспорить, что еле сдерживается от того, чтобы вскочить и вцепиться ей в шею. Тем не менее, девушка выглядела просто диавольски красива. Впрочем, ничего нового. В последние несколько лет она расцвела и не заметить это было трудно. Конечно, Руссо была не из стеснительных, быстро приучившись к выразительному макияжу и показательным нарядам, которые никого не оставят без внимания. Это еще один аспект в сестре, из-за которого Джастина выворачивало наизнанку и он аж шипел от приступов злости, когда очередной парень заглядывался на длинные красивые загорелые ноги или плоский живот. Или просто на сестру. Это поведение казалось ему совершенно недопустимым. Она не товар. Парень медленно считал до пяти, пока девушка вальяжно и абсолютно не спеша шла до машины, словно она идет по ковровой дорожке и внимание сотен людей приковано к ней. Иногда Руссо и впрямь не знал, что это оторва возомнила о себе. Наверное, это в ее крови, часто думал он и снисходительно вздыхал. Постоянное желание оправдать каждый ее проступок или манеру поведения доводили до безумного и казались нелепому ему самому. — Почему я должен делать работу твоего парня? — Джастин спрашивает это так, будто каждое слово — это плевок ядом. Алекс прячет нервы и то, что ей все же не все равно за натянутой улыбкой и презрительной усмешкой. — Почему всеми уважаемый Мейсон не забирает нашу королеву бала сегодня? Девушка вцепляется ногтями в кожаную обивку сидения и кусает губу. — Слушай, он занят, ясно? И вообще... — она обрывается на полуфразе. — И вообще, это не твое дело, — она забывает о всех манерах, свойственных для миледи, горбит спину, откидывается на кресло, закатывает глаза и скрещивает руки на груди. Как обиженный ребенок. Джастин привык. Скорее, он смирился с тем, что она останется этим ребенком, если не навсегда, то на ближайшие лет тридцать — безоговорочно. И он не мог сказать, что ему это не нравилось. Не нравилось, как брюнетка дула губы и смотрела на него блестящим взглядом. Не нравились ее раздраженные вздохи, топанья ногами и легкие удары кулаком в плечо. Не нравилась эта детская непосредственность и легкое желание завладеть миром. Ну ладно, здесь преувеличение: нелегкое. Он даже больше не старается спорить с ней, потому что это слишком бесполезно. И всегда было бесполезно. Алекс всегда добивается того, чего она хочет. Плевать на все. И на всех. Цель все равно окажется в ее руках. Город проносится мимо слишком стремительно, но так медленно. Дрожащие огни невольно заставляют отвести взгляд, потому что сегодня они какие-то слишком яркие, что обычно так не бывает. Слышен гул мотора и шелест листьев за окном. Алекс открывает окно, просто потому что ей становится слишком душно. И конечно, не спрашивает разрешения у брата, хоть тот и так слишком часто болеет, пропуская колледж. Свежесть окутывает салон и не будь у девушки лака в волосах, ветер бы раздул их мгновенно, прилепляя непослушные пряди к лицу. Хорошо, что есть лак для волос. А может и не хорошо. Брюнетка только кидает секундный взгляд на брата, который сжимает руль до белых костяшек и старается игнорировать вечернюю прохладу. Стало быть, довела. Чересчур. Он никогда не игнорировал ее, если грань еще не была перейдена. Теперь придется извиняться. — Мы скоро приедем? — вздыхает Алекс. Этот вопрос задан как бы между прочим и Джастин уже знает, чего хочет сестра, поэтому мысленно хмыкает, но выдерживает значительную паузу и будто слышит в своей голове выжидающее биение ее сердца. — Ты не помнишь дорогу от дома до своей собственной школы? — хмыкнул он. Теперь уже вслух. — Впрочем, ничего нового. Алекс отводит взгляд и переводит дыхание. Ладно, она хотя бы пыталась. Она правда пыталась поговорить нормально, но раз ей здесь не рады, то она тоже с удовольствием встанет в позу и станет той самой хамкой, которой ее все так не любят. Она думает, что не любят, во всяком случае. Джастин кидает небрежный взгляд на декольте девушки и таит какие-то призрачные надежды о том, что все лучше, чем обычно, но все снова, как обычно. Он удивляется, как ее грудь еще не лопнула от такого сжима искусственной кожей. А девушка только ловит его взгляд и отворачивается и недовольно кроет его всем известным ей матом. — И это тоже не твое дело. Конечно. Ничего не его дело. Только в итоге он всегда обязан выпутывать ее из кромешного дерьма. А статус самого лучшего брата длиться только пару минут после этого. Ну или, когда нужно сделать домашку по математике. Всю его заботу она бережно смывает в унитаз, брызгает в своей зоне комфорта и душевного не спокойствия лавандовым освежителем и опускает крышку, не давая никакой возможности вернуться из канализации обратно. Ей этого просто не нужно. А если бы ей и было нужно: она бы никогда в этом не призналась. Даже себе. Джастин не может поверить: внешне она так выросла, а внутри так и остается маленькой наивной дурочкой с нереализованными амбициями и мечтами. Она злится только на себя. За свою безответственность, лень, хамство. Она порой ненавидит себя и то, как она себя ощущает. Единственный раз, когда Джастин вылил это, он получил звонкую пощечину, горящий взгляд на себе, буквально прожигающий дыры, а после — хлопок дверью. Никто не любит, когда их задевают за больное. Больше эта тема не поднималась. Алекс подскакивает на «лежачем полицейском». От встречи с лобовым стеклом ее спасает только ремень, заботливо пристегнутой Джастином. Как и в каждый раз, когда они куда-то ездили с самого детства. Эта привычка была крайне полезной. — Приехали, — скептически кидает Джастин, желая показать, что он был бы только рад подобному исходу событий. Но в душе он ликует, что никогда ничего не забывает. Они молча сидят какое-то время, будто выжидая чего-то, после чего Алекс вздыхает и все же отстегивается. Девушка открывает дверь, замирает и кидает на брата последний взгляд, легко и немного грустно улыбаясь. Джастин улыбается в ответ. Кажется, они двое забыли, что это ее последний вечер в школе. Парень слышит стук ее каблуков через открытое окно еще какое-то время, но вскоре ее фигура удаляется, исчезая в здании где-то через пару минут и Джастин вздыхает, точно не понимая, что этот вздох мог бы означать. И это снова возвращает ему чувство раздражения, поэтому он пытается как-то отвлечь себя, ища банку любимой газировки в бардачке, припрятанной как раз для таких вот совершенно спонтанных рецидивов. Запах вишни разливается вместе с ней же и Джастин выдает: «Дерьмо». А ведь это он говорит совсем нечасто, если говорит вообще. Он говорит это и смотрит на залитую «Доктор Пеппер» рубашку и задетые ею джинсы. «Дерьмо» — снова повторяет он. Еще чуть-чуть и это станет рекордом. Он рефлекторно стряхивает сладкие капли с длинных пальцев и просто выкидывает больше половины банки питья через окно машины, тут же закрывая его и выходя на улицу. И он чувствует себя так, будто не был на ней не каких-то двадцать минут, а целую вечность. Стало еще холоднее, но этот холод не был безумным, приятно вовлекая и обволакивая тело собой, накрывая свистящим, но при этом все равно не столь сильным ветром, позволяя наслаждаться небом, которое слишком сильно отдающим фиолетовым. Все как будто бы должно было идти не так. А он ведь зарекался больше никогда не заходить в эту чертову школу, которой он отдал все хорошее, весь свой ум и умения, а понял то, что им, вообще-то плевать на все, кроме рейтинга школы в городе, действительно поздно. И он бы мог подождать до дома, но он был слишком чистоплотным для этого. Да, иногда до какой-то маниакальности и абсолютной тошноты. Он все делал только так. Маниакальности и тошноты. И идеальности. Громкая музыка из зала бьет по ушам сразу при входе и Джастин морщится. Он никогда не любил эти чертовы дискотеки, за что большинство крутых ребят не любили его. Но да, домашка по математике спасала и здесь. Брюнет с трудом вспоминает местонахождение чертового туалета и уверенно направляется туда. Так быстро, насколько ему позволяют ноги. Просто для того, чтобы побыстрее отсюда смыться. Куда подальше. К еде, сериалам и биологии. Туда, где не будет всех этих счастливых любовных пар, клубной музыки и полной деградации человека, как личности. Возможно, конечно, Джастин просто преувеличивал. Возможно, Джастин просто не любил выпускные. Возможно, публичное унижение на своем собственном, отразилось на этом. Возможно. Джастин уже готов зайти в нужное место, чтобы хоть чуть-чуть отстираться, но что-то прерывает его. Что-то громкое, что за этой зоной может заглушить только музыка. Что-то дикое. Что-то, что полностью пропитано болью. Плач. До ужаса, до онемения кончиков пальцев знакомые всхлипы и рыдания, Руссо слышит из женского туалете и почему-то, он считает своим долгом и обязанностью вмешаться, хотя его абсолютно никто не просил. Он мечется возле двери секунду. Не больше. И он застывает, когда видит то, что видит. И он тут же жалеет, что сделал это. И он тут же жалеет обо всем, что когда-либо делал, а еще не жалеет ни о чем одновременно. Парень просто застывает столбом, не делая и пары шагов, глядя на сидящую на полу сестру, теперь уже отчаянно прячущую заплаканное до не возможности лицо в руках, сидя на полу и утыкаясь в колени. Длинные темные локоны висят уже абсолютно беспорядочно, лямка платья спала на руку, хотя по идее, должна крепко обтягивать руку. Руссо не знает, что делать, потому что он видел слезы Алекс и разные, но он никогда не заставал ее в настолько уязвимом состоянии. Заставал ли кто-то вообще? Он не знает, что делать, поэтому просто подлетает к ней и резко поднимает, ставя напротив себя и просто трясет ее за плечи, слегка хлопает по щекам, пытаясь привести в чувства. Он кричит ее имя, зная, что из-за музыки все равно никто и ничего не услышит. А если бы и услышал: плевать. В какой-то момент она успокаивается и смотрит на него совершенно тупым в самом геометрическом смысле этого слова и безжизненным взглядом. — Что случилось, милая? — действительно заботливо спрашивает он, убирая волосы с ее лица, а у него самого щемит сердце. Он действительно испугался. Да и сейчас это чувство не ушло. — Алекс, мать твою, Руссо. Что случилось? — голос более уверенный и настойчивый, но забота никуда не делась. Алекс хотелось улыбнуться от этой мысли. Она бы обязательно сделала это, если бы могла соображать. Вместо этого она смотрит на него еще какое-то время, после чего поправляет лямку, берет за руку и выводит из женского туалета, сжимая руку и постукивая каблуками по кафелю. Парню становится только страшнее, но он уже совсем забыл про вылитую газировку на любимую вещь. Или забил. И он действительно не знает, что та хочет показать ему или рассказать. Но парень совершенно точно понимает только одну: он оказался здесь совершенно не зря. Так должно было произойти. Но все философские мысли и размышления улетучиваются, когда Алекс указывает рукой в сторону одной из стен большого зала, шум которого парень просто не заметил. Рот раскрывается в немом крике и он сжимает руку сестры. Мейсон и Харпер целуются и один вжимает другую в стену. Мозги перестают работать, пытаются перезагрузиться, но нет. Ошибка четыреста четыре. Его приводит в чувства только всхлип девушки и попытка вырваться, которую он тут же прерывает, притягивая к себе за руку и обнимая крепко-крепко. Так, как только может. Они отходят в сторону и он просто позволяет ей плакать на своей груди, оставляя новые разводы, уже соленой воды. Может, кто знает, его футболка когда-нибудь станет произведением искусства и уйдет за миллионы долларов. И когда он стал верить в такую чепуху? Брюнет гладит девушку по волосам и шепчет на ухо всякие приятные глупости, делая все возможное для того, чтобы она улыбнулась. Для того, чтобы ей стало хотя бы немного лучше. Чтобы она могла почувствовать себя любимой. И в безопасности. И любимой. И кажется, она действительно чувствует себя таковой, потому что вскоре она постепенно расслабляется в его объятьях и почти совсем не бьется в истерике. Почти совсем не сходит с ума. — Харпер — сука, — внезапно выдает Джастин. И это работает настолько хорошо, что все выглядит так, что Алекс не рыдала вообще. Сейчас она только поднимает на брата удивленный взгляд. — Да. Сука. Никогда она мне не нравилась. Не то, что ты. До них двоих, кажется, не доходит то, что он только что сказал и они просто продолжают пялиться друг на друга. Через какой-то момент Алекс улыбается, а после и вовсе звонко смеется, утыкаясь брату в плечо и крепко прижимая к себе, обхватывая широкую спину, но уже не из-за желания умереть и прыгнуть с моста. Она выражает благодарность и всю свою безграничную любовь, на которую она только способна и она точно знает, что он знает это. — Пошли танцевать? — выдает Джастин и сам же дивится своим словам. Он всегда ненавидел это дело. Или танцы ненавидели его. Неважно. Просто, не то, что бы он был фанатом танцев и диких ночных вечеринок. Что уж говорить о его неприятных воспоминаниях с выпускным вечером. Алекс смотрит на него шокированным взглядом. А затем щурится. А затем снова смеется. — Мне надо умыться, — усмехается она, а Джастин в шоке: она упускает шанс за шансом подколоть его самого. — Не надо, — уверенно отрезает он, не выпуская девушку из крепких объятий, а она и не рвется. — Да и ты, позволь сказать, не в лучшем состоянии. — Я мужчина в самом расцвете сил. — В моих слезах и вишневой газировке, — тихо всхлипывает Алекс и снова прижимается к нему, прикрывая глаза и не в силах сдержать улыбку. А Джастин про себя думает, что это самое лучшее сочетание. И эта футболка действительно станет произведением искусства. Может, как и они сами однажды.