Дым

Пахучий дым танцевал свой змеиный танец в воздухе. Крылатый уже не курил, а просто смотрел на дым. Может он, как и Шэд, уловил в этой пляске какую-то странную таинственность, будто перед двумя вынужденными собеседниками происходил закрытый показ величайшего представления истории, за которое многие богачи были готовы отдать всё, что у них было. Песня души тонкой полупрозрачной танцовщицы, от которой нестерпимо пахло терпким табаком, в театре за кирпичным домом. И тлеющая сигара стала ей сценой. «Ты потерялся?» - Спросил остроухий, едва завидев его; окинув холодным и злобным, как сначала показалось зверю, взглядом. Вынул из кармана сигару, быстро зажег ее, набрал в рот дым и, с долю секунды подержав во рту, выпустил. Шэду захотелось развернуться и бежать, оставив незнакомца наедине с собой. Только бежать было некуда. Он и вправду потерялся. Хозяйка была прямо перед ним, так близко, что, казалось, высунь он язык, кончиком бы точно уперся в жесткую ткань ее штанины. Потом она двинулась вперед, быстрыми шагами удаляясь от него. Он слышал ее всхлипы. Побежал за ней, завернул за угол, другой и потерялся. Она, словно дым, растворилась в густой ночи, оставляя его одного в лабиринте улиц. Теперь их таких было двое. Одиноких потеряшек. Ответа не последовало. Шэд отлично понял вопрос, но не мог ответить. Да и не стал бы. Не его ума дело. Да и кажется собеседнику не нужен был ответ. Возможно счел его за простую собаку. «Я тоже потерялся.» - Таким же серым безучастным голосом ответил ушастый, поднимая взгляд зеленых глаз вверх. К тонкой ленте черного неба, где из-за отсвечивающих фонарей не было видно ни одной звезды. Скучная черная бархатная полоса. Зверь широко зевнул и плюхнулся поодаль, показывая, что разговаривать о смысле жизни с незнакомцами он не настроен. Даже повернулся спиной. Пернатый кажется понял и замолчал. «Если потеряешься, останься на месте, и я обязательно тебя найду!» - Учила его хозяйка, когда он только встретил ее. Вот он и остался на том месте, где потерялся. Раз обещала, то придет, а значит нужно быть спокойным и ждать. Пусть лучше остроухий уходит, если ему что-то не нравится... Но время шло. Ушастый сидел, глядя в небо и потягивая сигару, Шэд лежал, глядя в стену и потягивая пропахший сигарой воздух. И никого из них не находили. Зверь невзначай кинул взгляд на «соседа» и оказался вовлечен в таинство. Они оба смотрели на струю дыма и видели в ней что-то своё. Забавно, что в столь обыденных вещах можно увидеть что-то настолько важное, что не сможешь оторвать глаз. Хотя дело было и не в дыме. Шэд просто задумался. Сейчас, оставшись наедине с собой он вспоминал старую семью. Он не видел, но мог чувствовать их грусть, когда покидал их. Расставания всегда несут с собой боль и грусть. Но, рано или поздно, пути расходятся. Никакие отношения не длятся вечно. Может сейчас судьба подвела его к развилке, и хозяйка оставила его навсегда? Нет, быть того не может. Это просто предрассудки. Просто он слишком сильно приуныл и теперь его одолевают тяжелые, как театральный занавес, мысли. Дрогнули тени. Зашипела в луже истлевшая сигара. Послышались чьи-то быстрые шаги где-то вдали. И такой знакомый голос крикнул его имя. Нашла! Вернулась! Зверь встрепенулся, вскакивая на ноги и замер, прислушиваясь. Может показалось? Слух сыграл с ним злую шутку? Нет, вот, снова взволнованный крик и быстрые шаги. Нашла, нашла! Шэд прыгнул в щель между домами, озираясь. Да, да, вот она, возле лавки, кусает губы, раскраснелась от бега. Прекрасная, милая хозяйка! Отпружинив от земли, зверь почти взлетает ей на руки, силясь обнять, прижать ее лапами к себе и не отпускать. Но лапки неумолимо короткие, он начинает съезжать вниз — девушка ловит его и прижимает к себе, лопоча что-то на своем английском. Так быстро, что слов и не разобрать. Удаляется проулок, удаляются ящики и странный ушастый, удаляется тонкая танцовщица и ее догоревшая сцена. И всё это потихоньку забывается, растворяясь в черном тягучем сне. Будто последний всполох затухающего огня всплывает яркий, чешущийся, словно прошлогодняя болячка, вопрос: «Нашла ли крылатого его хозяйка?», но и он тонет в непроглядной пучине вязкого забвения. Шэд счастлив.

Представление окончено. Занавес.