Второй год Круга Ветра.
Одинокий всадник не въехал – влетел в ворота замка. Конь всхрапывал, тяжело поводя боками. Всадник, не глядя, кинул поводья выскочившему из темноты конюху и почти побежал к дверям, услужливо распахнувшимся при появлении хозяина. Он гнал всю ночь, твердо зная, что должен успеть до рассвета. Одного взгляда на слугу, принесшего в кабинет свечи и вино, хватило, чтобы понять – он успел. - Когда? - Всё началось в полночь, соберано. Хозяин кабинета повернулся к окну, взмахом руки отсылая слугу. Значит, в полночь. А уже три часа утра. Скоро наступит по-южному стремительный рассвет. Мужчина прижался пылающим лбом к прохладному стеклу. За окном весенняя ночь разливала ароматы цветущих гранатов, где-то совсем рядом вздыхало море, звёзды жемчужинами раскатились по черному бархату неба. Он молчал, глядя куда-то вдаль. Ты можешь быть непобедимым маршалом, великим Регентом – единоличным правителем огромного королевства, всемогущим Раканом – живым воплощением Создателя на лике Кэртианы, но бывают ситуации, когда ты ничем, абсолютно ничем не можешь помочь единственно дорогому и любимому человеку! Любимому? Да, любимому! Задолго до того, как он понял, что чувствует, он уже оказался в центре бури. Она стала его радостью и теплом. Она стала его солнцем – без неё он блуждал во тьме, она стала его звездной ночью – он не находил покоя без неё, она стала его чистым родником – единственным, способным утолить его жажду, она стала его воздухом – он задыхался без неё. Он любил… Отчаянно, безумно, безнадёжно! Безнадёжно… Лекари исцелили её тело, а он приложил все силы, чтобы снова наполнить это тело жизнью. Да, тело ожило, но душа… На её губах всегда мягкая, немного грустная улыбка, а изумрудные глаза холоднее самых высокогорных ледников. Она мало говорит, никогда не спорит и всегда соглашается: «Да, соберано», «Как пожелаете, соберано». Она благодарит за подарки, но украшения носит редко. Она отдается ему, но всегда закрывает глаза, как будто не желает видеть того, с кем спит. Тело без души… Десять месяцев назад он надеялся, что известие лекаря растопит лёд, сковавший её сердце. Но в её лице не дрогнул ни один мускул, всё та же спокойная улыбка – «Я надеюсь весной порадовать вас, соберано». Как регент, он не мог надолго оставлять Олларию. И здесь, среди множества людей, среди самых прекрасных дам, мечтавших оказаться если не в сердце господина регента, то хотя бы в его постели – он был одинок, а его постель оставалась холодной. Сейчас, как никогда, он понимал, что чувствовал Франциск Великий, могущественный правитель, талантливый полководец и политик, обреченный всю жизнь любить без надежды быть любимым. Регент Талига был завидной партией. Многие королевские дома Золотых Земель мечтали породниться с герцогом Алвой. Но когда кардинал намекнул Ворону, что союз с Урготом был бы весьма полезен для Талига, ответ герцога был категоричен: - В роду Алва брачные союзы заключались исключительно по любви. И я не намерен менять эту семейную традицию, какие бы выгоды Талигу или лично мне это ни сулило. Лучше уж любить без надежды, чем жить без любви. Эта долгая ночь, наконец, кончилась. Он обернулся за секунду до того, как слуга вошёл в комнату. Глаза кэнналийца сверкали, он с трудом сдерживал улыбку: - Соберано, мальчик! Это мальчик! Черный вихрь, чудом не задев вовремя посторонившегося слугу, пронёсся по коридорам и беспомощно замер перед украшенной затейливой резьбой дверью. Герцог протянул руку, чтобы открыть дверь, но та распахнулась сама. - Соберано, какое счастье! Мальчик! А какой крепенький! Просто загляденье! – служанка радостно тараторила, пропуская герцога в комнату. А он, сделав пару шагов, замер, не зная, что делать дальше. - Вот, соберано, примите. Отец должен дать имя сыну, – ещё одна служанка протянула ему странный сверток из голубого шелка и кружев. Герцог послушно взял сверток в руки и заглянул в него. Маленькое, сердитое личико строило какие-то гримасы, причмокивало и пускало пузыри. Чёрненький чубчик виднелся из-под кружевного чепчика. А потом это удивительное существо открыло глазки – слишком большие для младенца, слишком синие, чтобы когда-нибудь поменять свой цвет. Сын! Только сейчас понимание того, что он держит на руках своего сына, первенца, достигло сознания. Губы сами собой расползлись в совершенно глупой и до безобразия человеческой улыбке. - Рамиро! Рамиро Алва, маркиз Алвасете! Ты обязательно будешь счастливым, мой мальчик. - Хорошее имя, – старая служанка подошла, чтобы отнести юного маркиза в колыбель, – сильное. - Да, – герцог ещё раз взглянул в глаза сына, – когда-нибудь ты станешь сильным, а пока я побуду сильным за тебя. Отдав сына, Ворон посмотрел в сторону кровати, у которой всё ещё суетились служанки во главе с повитухой и лекарем. - Роды были тяжелые, но соберана молодец, хорошо справилась, – сообщила державшая малыша служанка. На негнущихся ногах Рокэ подошел к кровати. Скомканные простыни, тонкие пальцы всё ещё судорожно сжимают ткань, тёмные круги под глазами, на лбу и над верхней губой бисеринки пота, золотистый локон прилип к мокрому виску. Женщина повернула к нему лицо и открыла глаза. Рокэ Алва, соберано Кэналлоа и Марикьяры, Регент Талига и урождённый Ракан молча опустился на колени. Рина боялась боли, она знала, что такое боль. Боль физическая, боль душевная. Когда физическая боль становится невыносимой, можно просто потерять сознание, но с душевной болью всё было сложнее. От неё не было спасения. Она преследовала днём и ночью. Эта боль стала кошмаром, её личным проклятьем, она сводила с ума. Душа болит лишь у того, кто способен чувствовать. Но если чувства исчезнут, то и боль пройдёт? Страх снова испытать страдания заморозил чувства. Так проще, так легче. Ты не чувствуешь, не привязываешься, ты не помнишь. День сменяется днём, безликие и однообразные они проходят друг за другом. Они не приносят радости, но они не приносят и страданий. И ты привыкаешь. Там, где когда-то было тепло, поселился холод, искренняя радость сменилась вежливой, но пустой улыбкой, людей заменили книги. С ними даже легче общаться, чем с людьми – они не возражают, не обвиняют, ничего не пытаются доказать. Ей были совершенно непонятны попытки Алвы растормошить её. Зачем? Он хочет отблагодарить? Но ведь она сказала, что это её выбор. Он ей ничего не должен, он ей ничем не обязан и ей ничего от него не нужно. А когда герцог сделал ей предложение, Рине было все равно. Может быть, поэтому Ворон не столько делал предложение, сколько ставил её перед фактом – она станет его женой. Конечно, герцог не может любить её, даже если когда-то и испытывал к ней какие-то чувства. Когда это было? Давно, в другой жизни. А сейчас? После всего случившегося – на что она вообще могла рассчитывать? На сострадание? На милосердие? Кому она была нужна, такая? Так почему бы не согласиться? В конце концов, Алва знает, что делает. Самым сложным оказались супружеские обязанности. И не потому, что ночами её всё ещё преследовали кошмары Багерлее. Оказалось, что где-то под слоем льда всё ещё билось глупое сердце. Она закрывала глаза, потому что боялась... Боялась увидеть в глазах мужа отвращение, брезгливость или, не приведи Создатель, жалость. Известие о своей беременности она восприняла спокойно. Похоже, она всё-таки продолжит род Раканов. Что ж, ей есть чем гордиться, она выполнила два взаимоисключающих условия. Беременность проходила нормально, срок приближался. Её время пришло. А вместе с ним пришла боль. Она пришла ночью. Лекарь предупредил, что всё должно случиться в ближайшие день-два. А потому рядом на ночь теперь оставалась служанка. И потому, когда первая, ещё не сильная схватка заставила её застонать, горничная тут же побежала за помощью. Не прошло и получаса, как комната наполнилась служанками, сноровисто таскавшими кувшины и тазы, готовившими полотенца и простыни, появилась повитуха, а вместе с ней и лекарь. Схватки следовали одна за другим. И каждая следующая была сильнее предыдущей. А потом начался ад. «Нет, нет, нет! Боль, опять боль. От неё нужно спрятаться. Это же просто, нужно всего лишь отключить сознание – и ты спасена». - Соберана, – голос лекаря встревожен, – не теряйте сознания. Смотрите на меня. Тужьтесь! Ну же! Иначе ребёнок не сможет родиться! Он погибнет, так и не появившись на свет! Ну же! Ну же! Сухонькие ручки шлёпают по щекам, заставляют открыть глаза, и в этот момент боль с головой накрывает её. - Соберана! Не дайте ребёнку погибнуть! Погибнуть? Ребёнку? Тому маленькому комочку, который всегда пинался в ладонь, стоило только приложить её к животу? Той незнакомой, но уже такой родной и любимой жизни? Ни за что! Она не позволит! Все чувства рванулись наружу, взламывая ледяную корку, круша и сметая её, как сметает по весне ледяные оковы полноводная река! И боль стала спасением, она стала надеждой, что всё будет хорошо. Говорят, клин вышибают клином. Возможно. То, что когда-то сковывало, теперь несло освобождение. А потом всё прекратилось: боль, суета, всё. И в этой странной тишине раздался крик… Детский крик. - Соберана, это мальчик! Мальчик! Да какой крепенький! Просто на загляденье! Охрани его четверо от дурного глаза. Вот, поглядите. Повитуха поднесла на пелёнке меленький комочек. Комочек словно пытался закрыться от любопытных взглядов маленькими ручками. Крохотные пальчики, почти сжатые в кулачки, напоминали птичьи коготки, и красное, сердитое личико маленького старичка. - Мальчик мой… – только и смогла произнести она. - Сейчас, сейчас, – засуетилась одна из служанок, – ротик смажем мёдом, чтоб ему было сладко кушать. Рина откинулась на подушки – пришла усталость, а ещё чувство свободы. Каким, оказывается, тесным был этот ледяной панцирь, он давил и не позволял вздохнуть полной грудью. Женщина закрыла глаза – как же хорошо. Сквозь плавающий в голове туман доносились голоса, то громче, то тише. - Рамиро! Рамиро Алва – маркиз Алвасете! – этот голос она узнала бы из тысяч. Господи, а если он подойдёт к ней? Что скажет? Вежливо поблагодарит? И всё? Господи, как же страшно. Шаги рядом с кроватью. Рина повернулась и открыла глаза. Море смотрится в небо. Небо любуется морем. Синий и зелёный, сплетаясь, порождают сотни оттенков, тысячи сполохов, мириады разноцветных брызг. На что Рокэ надеялся, он и сам не знал. Но так не хотелось увидеть в любимых глазах уже такой привычный лёд. Она открыла глаза… Живая зелень, умытая весенними дождями, ослепила его. Где-то там, в бездонной глубине этих ярких глаз мерцали золотые искры, и он тонул в этой зелени и не хотел спасения. Наверное, со стороны он выглядел глупо и нелепо, но герцогу было всё равно, его переполняло счастье!.. Ресницы дрогнули…Что это, ему показалось или?.. Нет, не показалось. В направленном на него взгляде мелькнула тень страха и… отчаянная надежда? Да! Да! Так просто опуститься на колени у кровати любимой женщины, так просто прижать к губам узкую, прохладную ладонь. - Соберано? – голос дрожит… живой, тёплый. - Рокэ. - Рокэ, – тихим эхом в ответ. - Я люблю тебя, – слова сами срывались с губ. – Я... тебя... люблю. Всё, что у меня есть, всё, чем я владею, вся моя жизнь, до последнего вздоха, до последней капли крови, отныне и навсегда – твои.ЭПИЛОГ.
Двое стоят на балконе. Летние ночи в Алвасете такие тёплые. А когда тебя обнимают самые дорогие руки во всем мире, становится не просто тепло, становится жарко. А ещё эти руки несут покой и уверенность, что всё будет хорошо. Лето – пора звездопада. - Росио, смотри, падающая звезда. Можно загадать что угодно. - Зачем мне ещё что-то? Будем слишком много просить – разгневаем небеса. Ты – ярчайшая звезда моего сердца. Кроме тебя – мне ничего не надо. Мне хватит и вечности с тобой. Рина улыбнулась. Вечность – это так мало. Всё-таки, Господь Бог – редкостный жлоб.С огромной благодарностью всем, кому хватило терпения и сил дочитать до конца. Всем, кто пинал и подбадривал, вдохновлял и советовал - моя самая искренняя благодарность и низкий поклон. Отдельное "Благодарю" трудолюбивой пчелке-бете. За столь короткое время проверить такое количество страниц - это колоссально.