Ороборо: Арлекин

Полицейское общежитие было обычным пятиэтажным длинным домом. На каждом этаже в каждом крыле тянулся широкий коридор с множеством дверей с номерами. За каждой дверью располагалась квартира из двух комнат, санузла и кухни. И обычно в такие квартиры селили двух сотрудников одного пола или семью. Чанёль жил в западном крыле на пятом этаже. Он жил один чуть больше года, но всё хорошее рано или поздно заканчивается. В его случае всё хорошее закончилось Чонином. Впустив Чонина в квартиру, Чанёль приготовился ко всему самому худшему: к постоянному бардаку, к нарушенному распорядку, к грудам пустых бутылок, к... Ко всему. И попрощался со свободой, даже прикинул, что, наверное, стоит съехать и снять отдельное жильё, потому что из-за Чонина он теперь и привести в квартиру никого не сможет. При всей своей влюбчивости Чанёль не искал приключений на каждую ночь, но и вести жизнь монаха он не собирался. А ведь из-за Чонина — придётся. Потом Чанёль подумал, что есть ночные бани. И ночь там стоит дешёво, поэтому на первое время... Ну и если Чонин будет невыносимым, всегда можно подкатить к комиссару и попросить, чтобы одного из них отселили. Чанёль взбодрился и заглянул в ту комнату, что решил отдать Чонину. Часто заморгал от неожиданности. Тщательно вымытый пол влажно блестел, тонкий слой пыли исчез со всех поверхностей, в распахнутое окно задувал лёгкий ветерок. Чонин развешивал в шкафу одежду, стоя рядом на маленьком плетёном коврике. Длинные и подвижные пальцы на босых ступнях были забавно поджаты. Свободные тёмные брюки красиво облегали сильные ноги и твёрдые ягодицы, сбоку белел шнурок, слегка затянутый на поясе, чтобы брюки не сваливались. Чонин как раз приподнялся на носочках, чтобы запихнуть наверх картонную коробку. Пятнистая футболка немного задралась, открыв полосу смуглой кожи на пояснице. Справа на боку Чанёль различил грубый и неровный рубец, следы от швов. И сообразил, что речь шла, скорее всего, об этой ране. И именно из-за неё Чонин неловко забрасывал в багажник такси чемодан, а после сидел неровно. — Если тебе что-нибудь нужно... — Пока ничего. — Чонин оглянулся и застенчиво провёл пятернёй по волосам, взлохматив их и придав себе тем самым несерьёзный вид. — Но ты, наверное, голодный? Чонин явно собирался возразить, но сразу же закрыл рот и промолчал. Ещё раз провёл пятернёй по волосам и пожал плечами. — Я не знаю, куда лучше позвонить, чтобы сделать заказ. Посоветуешь? — Не стоит. В доме полно еды. Но вообще у меня мама держит ресторан. Если хочешь свежую еду, могу сводить. Очень вкусно. Чонин сунул руки в карманы и мягко улыбнулся, едва заметно покачав головой и уставившись на собственные босые ступни. — Думаю, пока можно обойтись тем, что есть. А в ресторан — как будет случай. Они устроились за столом через час. Чанёль деловито переставлял миски и блюдца, придвигал к Чонину особенно вкусные блюда и парой фраз обрисовывал все достоинства домашней еды. — Ты на самом деле хочешь купить лодку? — Почему нет? Да и в случае чего лодку всегда можно использовать в качестве дома. — Плавучий дом? А как же качка? — Я хорошо переношу качку и не страдаю морской болезнью, — отмахнулся Чонин и опять налёг на еду. А ел он так, что не всякий волк угонится. Мама Чанёля была бы в восторге — ей всегда нравилось, когда хорошо приготовленную еду уплетали с таким аппетитом. Чанёль с трудом удержался от того, чтобы протянуть руку и погладить Чонина по голове — тот выглядел забавным, когда уделял всё своё внимание без остатка еде. Чанёль мысленно уговаривал Чонина не быть таким забавным и милым, потому что это было бесчеловечно и жестоко по отношению к ближним. Особенно когда в качестве ближних выступал ранимый и уязвимый Чанёль с влюбчивым сердцем. Нехорошо использовать слабости людей против них, но ведь Чонин ничего не знал и вряд ли подозревал в Чанёле влюбчивого гея, который уже успел втрескаться в Чонина по уши и прямо сейчас занимался вколачиванием последних гвоздей в крышку собственного гроба. Чанёль уставился на смуглые узловатые пальцы, ловко управлявшиеся с палочками. Сглотнул. Перевёл взгляд на взлохмаченную шевелюру, потом — на полные губы, которые Чонину приспичило именно в этот миг облизнуть. Чанёль обречённо вздохнул, упёр левый локоть в столешницу, растопырил пальцы и припечатал ладонь к собственному лицу с размаха. — М-м... С тобой всё хорошо? — обеспокоенно поинтересовался Чонин. — Прекрасно... — убито соврал Чанёль. Пока Чонин торчал в душе, Чанёль думал, как бы ему половчее выпрыгнуть из окна и эмигрировать в Саудовскую Аравию. Дабы не возникало искушений. Вообще никаких. Мотивация хорошая — чуть что не так, не секир-башка, а секир-член. Без башки ещё ничего, а вот без... гм... как-то не очень. Учёные, правда, доказали, что евнухи живут гораздо дольше полноценных особей мужского пола, только Чанёль предпочитал всё-таки вариант «мало, зато с яйцами и членом», чем «долго, но евнухом». По этой же причине из окна он всё же не стал выпрыгивать, чтобы не приземлиться в гущу веток персикового дерева. Посадка могла незапланированно перевести его в категорию евнухов. Чисто случайно. А не хотелось бы. Чанёль осмелился выглянуть из комнаты лишь через полчаса после того, как Чонин закрыл дверь в комнату соседнюю. Полоски света под дверью не наблюдалось, так что, скорее всего, Чонин лёг спать. Чанёль прихватил свежее полотенце, пижаму и метнулся в ванную, заперся там и пустил горячую воду. Не сразу заметил небольшие перемены: у зеркала на стеклянной полке Чонин оставил шампунь, гель, лосьон после бритья, но без бритвы, другие мелочи. Чанёль сунул нос в шкафчик и нашёл там коробку с электробритвой «Philips». Неудивительно, в общем-то, для столицы, хотя сам Чанёль предпочитал неспешное бритьё станком. Чанёль осторожно свинтил крышку с лосьона и понюхал. Смесь травяного и хвойного ароматов с лёгким мандариновым оттенком. Он перенюхал всё и убедился, что Чонин предпочитает именно такой терпкий запах, оставляющий после себя тонкий, но запоминающийся «шлейф». Чанёль пока не мог решить, нравится ему это или нет. Он озадаченно взял бутылку с гелем для душа — из личных запасов — и хмыкнул. Арбуз. Поглядел на другие. Да, он явно предпочитал незатейливые и сладкие фруктовые ароматы. — Я провинциал, какой с меня спрос? — утешил сам себя Чанёль и полез в воду. Он привычно уронил голову на специальную подставку и прикрыл глаза, но тело не желало расслабляться. Он продолжал много думать. О Чонине. И сожалеть, потому что у него никогда не было парня с такой фигурой, как у Чонина. Эта обманчивая тонкость, узкие пояс и бёдра, но сильные ноги и широкие плечи. Чанёль просто подумал об этом и вспомнил, вызвав картинку в воображении, а руки уже зудели от желания прикоснуться, провести ладонями по плечам, попытаться обхватить теми же ладонями узкий пояс и бёдра, оценить гибкость и напряжение мышц, погладить по спине и ниже, ощутить твёрдость, измерить в поцелуях длину ног... Чанёль сел в ванне и плеснул водой в лицо — отгонял тем самым наваждение и пытался пригасить возбуждение. Он достаточно хорошо знал себя и свои увлечения, понимал, что легко и слишком быстро влюбляется. И понимал, что теряет интерес и остывает так же быстро. Но чтобы это случилось как можно скорее и легче, ему нужно получить объект своей любви. С этим имелись некоторые трудности, потому что Чонин ни разу не дал ни единого намёка на то, что он мог играть за ту же «команду». Конечно, существовала продуманная система знаков, позволявшая узнавать своих. Иногда в ней не было необходимости, особенно для определённой категории геев, но все остальные ею пользовались. Можно скрывать от всех свои предпочтения — Чанёль именно так и поступал, но жить и знать, что ты обречён на одиночество, — безрадостно. Поэтому Чанёль пользовался системой знаков за стенами отделения, вне ресторана матери и вне общежития. Это позволяло ему всегда находить ребят, которые, как минимум, радовались возможности провести ночь с кем-нибудь вместе. Несмотря на это, Чанёль чаще всего влюблялся в обычных парней, не геев, страдал, плакался в ближайшие жилетки, мучился от безответной любви, внезапно исцелялся от неё и... Чаще всего это проходило по сценарию «клин клином вышибают». — Если ты влюбился в натурала, вали в ночной клуб и постарайся влюбиться в гея. После пары бурных ночей всё пройдёт, и ты снова станешь нормальным и адекватным членом этого грёбаного общества, — разложил сам для себя всё по полочкам Чанёль. В конце концов, будь Чонин геем, он бы хоть как-то намекнул и где-то прокололся. Не намекнул и не прокололся. И выглядел при этом как мечта всего женского населения Пусана, пресловутый «красавец с юга». На проститутке работало отлично: она ему активно строила глазки, пока он пытался разминировать её бюстик. С другой стороны, Чонин смог-таки бюстик разминировать так, чтобы ошмётки этого бюстика не украсили вокзальный декор. И это давало пусть призрачную, но надежду на наличие в сущности Чонина определённой — хотя бы крошечной — голубоватости. Хотя всё это в той же степени могло указывать просто на высокий профессионализм и умение сосредотачиваться на цели. Чанёль покосился на своего «маленького друга» и решил, что жирно будет, а умение выдерживать характер — это достоинство и вообще добродетель. Нефиг тешить плоть. Не заслужил. Утром сонный Чанёль вполз в ванную, притормозил напротив унитаза, зевнул, зажмурился и начал со спокойной совестью отливать. Далеко не сразу он разобрал, что в ванной слышно не только журчание, но и жужжание. Чанёль лениво повернул голову к зеркалу и приоткрыл левый глаз. Вспомнил, что как-то совершенно забыл, что отныне живёт не один, после чего вытаращил оба глаза на невозмутимого Чонина. Тот повернулся спиной к зеркалу, продолжая жужжать электробритвой и демонстрируя Чанёлю наполовину обнажённое смуглое тело. Шея, плечи, гладкие пластины мышц на груди, аккуратные тёмные соски, пресловутые кубики, косые мышцы на животе, удивительно красивые руки, несмотря на заметно проступающие жилы. — Мимо льёшь, — бесцеремонно заметил Чонин раздражающе высокомерным тоном. — Или у тебя с утра с прицелом всегда проблемы? — Не твоё дело, — глухо буркнул Чанёль, закончил шустро и постарался убрать с чужих глаз всё, что не предназначалось для демонстрации. Полез за зубной щёткой и невольно обратил внимание на странное движение Чонина. Чанёль через минуту всё понял: Чонин пытался спрятать от него тот самый рубец, который он уже видел накануне. Похоже, рассчитывал освободить ванную до прихода Чанёля, поэтому не озаботился накинуть футболку. — Не напрягайся, в зеркале всё отлично видно, — хмуро «порадовал» он Чонина и выудил из стаканчика щётку. — Чем это тебя так? Это ведь поэтому ты сюда приехал? Чонин промолчал, выключил бритву и принялся её чистить, правда, теперь уже не пытался спрятаться. Чанёль покосился на рубец и предположил: — Огнестрельное? На слепое проникающее не похоже. Скорее уж, как будто сквозное, только... — Не думаю, что это интересно, — перебил его Чонин. Говорил спокойно, лицо оставалось холодным, а пальцы двигались размеренно, без суетливости, но Чанёль всё равно чувствовал неприязнь, гнев и раздражение. Они прятались в низком — обманчиво мягком — голосе, но кололи, как острые иголки или стеклянные осколки. — Послушай, — Чанёль присел на бортик ванны и поскрёб себя за ухом, — раз уж ты здесь, чтобы нормально долечиться, то разумнее сказать, чего ждать всем прочим. Например, вчера у тебя что-то явно болело, когда мы брали такси. И что делать, если болеть будет сильнее намного? Что можно, а что нельзя? Ну вдруг? Знаешь, мне бы не хотелось по незнанию сделать тебе хуже. Поэтому тут вот ты ошибаешься. Это интересно. Чонин положил бритву в коробку и закрыл шкафчик, натянул футболку, после чего свинтил крышку с лосьона. По ванной пополз уже знакомый Чанёлю аромат. — Просто бывает резкая боль при скачках температуры или если долго таскать что-то тяжёлое. Однажды пройдёт. Весь день они провели в отделении вместе. Этот день позволил Чанёлю убедиться в собственных слабостях — он не мог выкинуть Чонина из головы и не мечтать, когда тот торчал буквально у него перед носом. Как красный флаг в разгар корриды посреди арены. Кроме того, Чонин доводил его до белого каления своим высокомерием и язвительностью. И точностью. Чонин настолько скрупулёзно следовал правилам, что выбешивал Чанёля за жалкие три секунды. Правила и внутренний распорядок он соблюдал от и до, видите ли, а на формальности болт забил с ходу и без сомнений. Что это вообще? С того самого дня Чанёль предпочитал давать Чонину небольшие задания в разных частях города. Он специально подробно расписывал все детали и дорогу, а дальше предоставлял Чонину возможность разбираться самому. Так было проще. Хотя бы Чанёлю. На каждое его задание Чонин убивал день. Уезжал утром, возвращался вечером, писал отчёт и сдавал Чанёлю. Отчёты составлялись обычно в двух экземплярах: официальный и внутренний. Для официального имелся свой бланк, там заполнялись лишь определённые строки и проставлялись галочки в нужных местах. Дата, подпись — и всё отлично. Внутренний писался от руки и сдавался непосредственному начальнику. Чанёль никак не мог быть начальником Чонина и в этой роли он пока выступал условно как опытный и местный коллега, который вводил в курс дел приезжего новичка. Только поэтому отчёты Чонина ложились на стол Чанёля. Только поэтому в ближайшее время эти отчёты читал и проверял именно Чанёль. Каждое утро Чанёль отправлял Чонина куда подальше, садился на стул и придвигал к себе листы с ровными строками. Сильный нажим, чёткие знаки хангыля, такие же резкие, как черты лица Чонина. «Столичный бирюк», как прозвали Чонина коллеги Чанёля, отличался умом и сообразительностью. Далеко не всегда он действовал так, как стал бы действовать Чанёль, но он неизменно добивался нужного результата и выполнял поручения Чанёля так, что и при желании не прикопаешься. Бирюком его прозвали за отстранённость, потому что Чонин ни с кем особо не сближался. Ну и за взгляд, конечно же. Людям под его взглядом обычно становилось не по себе. И многие при этом предпочитали не помнить, что Чонин иногда мог громко и заразительно смеяться, ослеплять широкими искренними улыбками и никогда никому не отказывал в помощи. Просто все эти наглядные демонстрации в самом деле случались редко — Чонин плохо сходился с людьми. Сначала Чанёль думал, что Чонин сам виноват, потом изменил своё мнение. Чонин всего лишь производил впечатление намного более зрелого человека, чем был на самом деле. Он казался всем вокруг чересчур серьёзным и «тяжеловесным», суровым и требовательным, придающим большее значение работе, чем следовало бы. То есть, Чонин даже с позиции любого нормального корейца казался больным на голову трудоголиком. И он казался при этом амбициозным человеком, стремящимся добиться многого своим трудом. Определение «столичный» прилипло из-за холодности и высокомерия Чонина, и его вида — он всегда выглядел стильным, даже в старых потёртых джинсах и тёплом свитере. В то, что Чонин смотрит на всех свысока, верили все поголовно. Даже Чанёль. Хотя Чанёль в действительности считал Чонина в большей степени гордецом, чем человеком, презирающим всех вокруг. Скрытным гордецом. Чонин никогда ничего не рассказывал о себе сам. Всё, что Чанёль знал о нём, он выяснил либо с помощью наблюдений, либо с помощью прямых и веских вопросов, на которые Чонин должен был хоть что-то ответить.