Ороборо: Арлекин

День рождения Чанёля случился как-то внезапно даже для самого Чанёля. Он проснулся в этот день без праздничного настроения, врезался в Чонина, выходившего из ванной, буркнул вместо приветствия нечто нечленораздельное, а потом во время завтрака висел на телефоне, потому что позвонила мама и выдвинула ультиматум: либо Чанёль явится после работы в ресторан вместе с новым напарником, либо мама внезапно нагрянет в полицейское общежитие в разгар ночи и поставит всех на уши. Первый вариант был намного безопаснее и вкуснее, так что Чанёль предпочёл капитулировать, не сходя с места. Отложив телефон в сторону, он хмуро порадовал Чонина: — После работы мне придётся отвести тебя в мамин ресторан. Она жаждет посмотреть на тебя. — О... Вот как, — озадаченно отозвался Чонин и опрометчиво поднёс чашку с какао к губам. — У меня день рождения, вот она и решила убить двух... Чонин поперхнулся и закашлялся. Придя в себя, уточнил: — День рождения? У тебя? А раньше сказать было никак? — Зачем? — Не принято ходить на дни рождения без подарков. — Уймись. Ты только узнал об этом, какой подарок? Тем не менее Чонин куда-то сдёрнул во время обеда, а вернулся довольным. — Что с тем делом? — С каким? — Помнишь русскую проститутку с миной в руках? — любезно подсказал Чонин, опустившись на стул за столом Чанёля. — Помню. И что? Ну мало ли, что сболтнул тот придурок? Может, там и не было никакой взрывчатки? У нас ведь нет вообще ничего, с чем соваться к капитану? Чтобы нам поручили это дело, надо хоть что-то... — Разве мину не изучили как следует? Можно попробовать сравнить образцы мины и того груза, о котором пел тот придурок. — И что? Даже если совпадёт — мало. Кто-то мог просто доставить груз и после торговать мелкими партиями. — Угу. Но ты просто подумай, что кто-то готов был взорвать мину в центре вокзала и принести в жертву уйму невинных людей. Я так понимаю, он просто не успел выдвинуть свои требования — вряд ли рассчитывал, что полиция управится так быстро. Но ты же не думаешь, что этим всё закончится? Вообще-то Чанёль именно так и думал. Он по жизни был оптимистом и верил в доброе и светлое. Чонин оказался пессимистом — Чанёлю в противоположность. Хотя Чонину в принципе никогда не хватало лёгкости. Чанёль иной раз смотрел на него и изнывал от желания ляпнуть прямо на ухо: «Проще, легче, веселее. Улыбайся всё время и сияй — всё остальное само упадёт тебе в руки». На тренировке Чанёль уже привычно полетал, пообнимался со стенами и матами, а после их с Чонином окружили в офисном помещении. Открыли шампанское, начали шумно поздравлять Чанёля, притащили тортик, нагрузили Чанёля подарками и затем отпустили на все четыре стороны. Чанёль взял служебную машину, чтобы быстрее добраться до ресторана матери. Чонин тихо сидел рядом на пассажирском сиденье и смотрел в окно. — Я видел. — Что видел? — Чонин взглянул на него с искренним недоумением на лице. — Ты даже глотка не сделал. Из бокала. — Я не пью. — Совсем? — Вообще, — подтвердил Чонин и снова отвернулся к окну. — Если человек не пьёт и не курит... — Я курил. Когда-то, — тонко улыбнулся Чонин, продолжая смотреть в окно. — Бывает, что вспоминаю об этом иногда. Редко. — А не пьёшь почему? — Плохо переношу спиртное. В салоне повисла неловкая тишина. Чонин покосился на Чанёля и вздохнул. — Настолько плохо, что финал может быть совершенно безрадостным от одной рюмки любого напитка, который будет крепче двадцати градусов. И это не преувеличение. Надеюсь, этого достаточно, чтобы ты зря не обижался на тему того, что я якобы не желаю выпить за твоё здоровье. Могу и выпить, но кофе, например. — Ясно, — протянул Чанёль и подумал, что это, скорее всего, правда, потому что он ни разу не видел, как Чонин пил или покупал спиртное. Мама встретила Чанёля с распростёртыми объятиями, затискав в процессе ещё и ошеломлённого подобным приёмом Чонина. В ресторане их ждала личная кабинка с заставленным вкусностями столом. Спиртное немедленно заменили горячим шоколадом и молочным коктейлем. — Вот. — Чонин положил перед Чанёлем чёрную вытянутую коробочку. Обычно матери и сестре Чанёля в похожих дарили браслеты. — Что это? — Подарок. — Чонин выразительно вскинул брови. — Не заоблачный, конечно, но, по-моему, очень на тебя похоже. И в твоём стиле. И точно пригодится, а это самое важное. Просто не люблю бесполезные подарки и вещи. Чанёль хмыкнул, придвинул к себе коробочку, осмотрел и чуть ли не обнюхал. — Не бойся, просто открой, — посоветовал Чонин с ослепительной улыбкой, напомнившей, что Чанёль влюблён по уши и прямо сейчас получает подарок не от кого-то там, а от человека, чьи трусы он имел наглость накануне украсть. А кража — это вообще-то преступление. Уголовно наказуемое, между прочим. Хотя вряд ли его посадят из-за трусов. То есть, могут, но для этого надо воровать трусы почаще и побольше, и у разных людей. Так сказать, рецидив, особо крупные, с отягчающими — и все дела... — Что там? — почти шёпотом поинтересовался Чанёль, чтобы отвлечься от игры расшалившегося воображения, сподобившегося на мысленную экранизацию судебного процесса и смертную казнь через повешение за кражу нижнего белья в особо крупных размерах. — Открой и посмотри, — фыркнул Чонин. Чанёль погладил тёмное покрытие, покосился на Чонина, сглотнул, зажмурился и открыл футляр. Потом приподнял одно веко, второе — и уставился во все глаза. — Что это? — Арлекин. — Что?! — Камень такой. Чанёль глупо таращился на светлый камень, переливающийся множеством ярких цветов и оттенков. Складывалось впечатление, будто бы внутрь камня впаяли мозаику из драгоценностей. Как живая радуга внутри минерала. Смотрелось красиво и завораживающе. Почти так же, как искренняя улыбка на смуглом лице Чонина. — Это опалесценция, видишь? Как цветная мозаика, — негромко рассказывал тем временем Чонин. — И цвета меняются. Он относится к благородным опалам. Он мягкий и хрупкий, поэтому и не кольцо, а как подвеска. У тебя на ножике кольца нет, помнишь? Вот эту штуку можно нацепить. Я специально кольцо подбирал подходящее, с мельхиоровым покрытием. Арлекин легко узнать по полихромному мозаичному рисунку. Нравится? Вообще он выглядит жутко весёлым и проказливым. Мне сказали, он символизирует... — Чонин умолк. — Что символизирует? — вскинув голову, поинтересовался Чанёль. — Надежду, — ещё тише договорил Чонин. — Это очень капризный и непредсказуемый камень. Если тебе покажется, что он потускнел или «высох», окуни в чистую воду. Только обязательно в чистую. Его надо беречь от грязной воды или растворов всяких — в грязи он «умирает». Чанёль нашарил в кармане любимый ножик и аккуратно прицепил подвеску-брелок, повертел в руках. — Всё ещё таскаешь его? Помнится, когда я тебе его подарила, ты раздразнил всех соседских мальчишек, — с лукавой улыбкой поведала мать Чанёля и поставила перед Чонином чашку с новой порцией горячего шоколада, не забыв при этом погладить гостя по голове, чем изрядно его смутила. Вскоре они вновь остались вдвоём в кабинке и взялись за еду. Чанёль то и дело отвлекался на Чонина и натыкался на испытывающие взгляды, что казалось очень странным. Обычно Чонин выглядел или высокомерным, или погружённым в себя, но точно не изучающим других людей. — Что-то не так? — рискнул спросить наконец Чанёль. — Ну... — Чонин отвёл глаза, вздохнул, выудил из стаканчика салфетку и протянул Чанёлю. — Гхм? — Чёрт... — Чонин снова вздохнул, подался вперёд, вытянул руку и прикоснулся уголком салфетки к кончику чанёлевского носа. — Крем. С шоколадной крошкой. — У-у-у... — смешно скосив глаза, чтобы рассмотреть собственный нос, проныл Чанёль. Чонин подавился смешком, но тут же сверкнул ослепительной улыбкой — и кое-кто окончательно лишился разума. — Раз уж мы не набираемся, может, сходим в клуб какой? Погудим и присмотрим кого, развлечёмся. Всё равно завтра никуда не надо. — Ты... — Чонин подхватил палочками кусочек свинины и отправил в рот, съел и прижал к губам салфетку, потом повторил всё же: — Ты имеешь в виду под «присмотрим» и «погудим» кое-что... то есть, ночное? Ну... Секс? — А у тебя с этим проблемы? — не удержался от подколки Чанёль. Чонин откинулся на спинку стула, смерил его немного задумчивым взглядом и пожал плечами. — До сего момента проблем не было. Мне казалось, проблемы у тебя. Я имею в виду, что мы живём в одной квартире. Довольно неудобно приводить кого-то, ведь так? — Поэтому я предлагаю покутить вместе. И привести кого-нибудь тоже вместе. Если шуметь будут оба, это не так неловко получится. Правильно? — Что-то в этом есть, — согласился Чонин. — Можно попробовать. Но я не знаю местных злачных мест. А ты? — А я знаю всё! Куда ты хочешь? — Мне всё равно, лишь бы там можно было танцевать. — Мужчина, который танцует как бог и любит танцы, умеет отлично управляться с женщинами в постели, — строго произнесла мама Чанёля, заставив их обоих подскочить на местах от неожиданности. Чонин залился краской смущения и что-то нечленораздельно пробормотал в ответ на такой откровенный комплимент. Чанёль помрачнел, потому что женщины в постели Чонина его совершенно не устраивали — хотя бы на период его влюблённости, который изрядно подзатянулся. — Это не комплимент. Это примета, мальчик-жаворонок, — со смешком пояснила мать Чанёля и убрала грязную посуду со стола. — Ты ей нравишься, — счёл нужным пояснить причину материнских выходок Чанёль. — Я всегда нравлюсь женщинам, — усмехнулся Чонин и развёл руками, дескать, кто ж виноват. — Ладно, пойдём тогда. Я придумал, где мы гудеть будем. Сначала Чанёль отвёз Чонина в Кванан, чтобы показать ему Кванан-тэгё длиной почти в семь с половиной километров. Этот мост в ночной тьме, украшенный огнями, выглядел... грандиозно. Два яруса моста как будто висели между водой и небом, словно дорога в иные миры. И эта дорога напоминала о легендах и небесных существах. Чанёль так и подумал. Вслух. — Ты знаешь, что «чонин» — это небесный хранитель, лишённый воспоминаний о своих земных страданиях? — спросил он, уставившись на профиль Чонина. Тот не отводил глаз от моста и неприкрыто любовался почти сказочным видом. Да и почему «почти»? Кванан-тэгё с этого места казался самой настоящей сказкой — Чанёль точно знал. Потому и привёз Чонина именно сюда, чтобы и не близко было, и не так далеко, а ровно столько, сколько нужно для сказочного эффекта. — Ну спасибо, — лениво отозвался Чонин. — Это всего лишь игра слов. Во мне нет ничего небесного. — Слишком земной? — Даже чересчур. — Чонин бросил в его сторону быстрый взгляд и вновь уделил внимание мосту. — На небе я лишний. Чанёль нашарил в салоне термос с какао, налил в две чашки и поделился с Чонином. Они забрались на ещё тёплый капот машины и принялись молча смотреть на висящий во мраке мост. — Тут рядом есть острова с маяком, но суть не в этом. В гаванях много плавучих заведений. Есть парочка неплохих клубов. Если тебя не смущает лёгкая качка на танцполе, конечно, — выпив половину какао из своей чашки, поделился соображениями Чанёль. — Не смущает. — Чонин привалился спиной к лобовому стеклу и лениво поднёс к губам чашку, сделал глоток и облизнул нижнюю губу. В его глазах отражались огни Кванан-тэгё, и Чанёль сокрушённо признал, что не видел ничего красивее. А ещё подумал, что такими темпами его влюблённость может принять хронический характер. И это весьма прискорбно, потому что с Чонином ни черта не понять. Играл бы он за ту же «команду», и Чанёль легче отнёсся бы к этому. Но перспектива страдать от любви к обычному парню, для которого даже поцелуй с другим парнем — мерзость... Радужной такую перспективу не назвать. Свой выбор они остановили на ночном клубе «Фрегат», благо, что добираться до него долго не пришлось. Когда-то это была роскошная яхта, ныне же остов яхты украсили, оборудовали верхнюю палубу под танцпол, нижнюю — под ресторан с малой сценой, ну и в нескольких каютах поставили игровые автоматы. Качка почти не ощущалась ни на верхней палубе, ни в трюме. Чанёль выбрал столик у кормы с видом как на верхнюю палубу, так и на нижнюю. Пока они делали заказ, Чанёль прикидывал варианты. В «Фрегате» можно было с равным успехом снять как девушку на ночь, так и мальчика. Обычно он снимал мальчика. Несмотря на то, что Чанёль не мог назвать себя завсегдатаем этого местечка, его тут узнавали, но он не боялся, что Чонин может правильно всё понять. Так даже лучше. В конце концов, если Чонин заподозрит в нём гея, может и сам съехать из квартиры. И перестанет сводить кое-кого с ума. Чанёль наблюдал за Чонином и пытался делать выводы. Получалось неважно, поскольку Чонин интересовался сразу и девушкой-танцовщицей, и парнишкой на малой сцене у шеста. Чуть позднее Чонин сам пошёл танцевать на верхнюю палубу. Чанёль остался сидеть за столиком и пялиться на парня у шеста, того самого, что привлёк внимание Чонина. И Чанёль уже не знал, о чём ему думать. Парнишку он сам снял бы: тот отличался небольшим ростом, хорошей пластикой; с округлыми бёдрами, худой, но выглядел плотнее, чем был на самом деле, да и мордашка симпатичная. Проблема заключалась в том, что парнишку снял бы Чанёль. Для понятных целей. Но за каким чёртом этот парнишка Чонину? Чанёль сердито плеснул себе в стакан ананасового сока, сцапал ёмкость, поднёс к губам и сделал глоток одновременно с тем, как нашёл взглядом Чонина на танцполе. И Чанёль тут же захлебнулся проклятым соком так, что тот только из ушей не полез. Чихая, кашляя и едва не плача от отчаяния, Чанёль лихорадочно вытирал лицо и стол салфетками и пялился на танцующего Чонина. Что там мама говорила про танцующих мужчин и богов? Чанёль огляделся и заметил, наконец, что не он один на Чонина пялился — пялились все поголовно. И люди вокруг Чонина переставали танцевать и отступали в стороны, чтобы не мешать ему и смотреть на него. Чанёль ни черта не знал о танцах и понятия не имел, как люди вообще могут танцам учиться. Ещё он не знал, учился ли танцам Чонин, но это было неважно. Какая разница, учился или нет, если на него хотелось смотреть каждый миг? Чтобы не пропустить ни кусочка из той истории, что он рассказывал своими движениями. Чонин танцевал под какую-то композицию на английском языке. Чанёль ни слова не понимал, но мог с уверенностью сказать, что песня о любви, и мог даже рассказать детали этой немного грустной истории. Всё это — благодаря танцу Чонина. Каждое движение Чонина сочетало в себе плавность воды и порывистость огня, негу и страсть, ненависть и любовь, силу и мягкость. Ноль — это совершенство, так считали ещё в древности. Ноль — граница между противоположностями. Чанёль прежде не особо задумывался над этим, хотя часто сталкивался с истинными понятиями «ноля» во время учёбы. Особенно большое значение придавали термину «ноль» в искусстве. Чанёль впервые видел «ноль» и понимал, что именно видит, только сейчас. Он не помнил, как выбрался из-за стола и подошёл ближе к танцполу, чтобы не упустить ничего. Он смотрел на Чонина, как все прочие, но при этом отличался от них. Потому что он добровольно шагнул навстречу этим чарам или паутине: понимал, что влюблён, но позволял себе ещё больше увязнуть в этой влюблённости, срывал с сердца один защитный слой за другим, обнажая собственную суть и делая себя уязвимым — для Чонина. Потому что Чанёлю гораздо больше хотелось обнять Чонина, сберечь это пламя, живущее внутри странного парня с пугающим взглядом, удержать в своих ладонях и под их защитой, закрыть от ветра и не дать погаснуть. Никогда. Влажные от пота тёмные волосы липли ко лбу Чонина, и он даже не смахивал их в сторону. Да и зачем? Он танцевал с закрытыми глазами и, казалось, вовсе не подозревал, что на него все смотрят. На фоне его танца и его истории музыка походила на шёпот. Можно было признать, что он производил слишком уж сильное впечатление, а можно было просто принять его таким, настоящим. Чанёль выбрал второй вариант и пришёл к выводу, что ему уже всё равно, кого именно Чонин предпочитал видеть в своей постели — это ничего не меняло. Чанёль мало восторга испытывал от платонических отношений, но если деваться некуда... Некуда. Ему — некуда уж точно.