Forget About The Dirty Looks...

I know that you think I'm kind of odd, but if your love was a mountain, I swear that I'd climb to the top Gerard's P.O.V Я просыпаюсь, понимая, что Фрэнк все еще в моих руках. Его рот чуть приоткрыт, а лицо спокойно и безмятежно. Он выглядит моложе во сне. Он выглядит умиротворенным, что обычно очень трудно уловить в эмоциях на его прекрасном лице из-за вечных переживаний за мать и отца. Кошмар на днях был просто ужасен. Это, должно быть, было просто отвратительно, раз Фрэнк не мог успокоиться два часа. Я тоже вижу кошмары, в которых фигурирует мой отец. Нет, он не избивал меня, он умер. Он ушел от мамы около пяти лет назад. Когда он перевозил вещи в новый дом, произошел несчастный случай. Майки был в машине вместе с ним, помогая ему с вещами. Автомобиль, видимо, потерял управление или его занесло, и в итоге он съехал с дороги и врезался в дерево. Папа умер не мгновенно. Семь часов адской боли и мучений. Майки отделался легким сотрясением мозга. Я видел кошмары каждую ночь. В каждом отец умирал разным способом. Только недавно все пришло в норму. Когда я впервые начал принимать наркотики, то кошмары были просто невыносимо ужасными. Фрэнки заставляет меня чувствовать себя лучше, когда находится рядом. Кстати, я должен разбудить его, потому что нам пора в школу. Я еще раз изучающее разглядываю его лицо. Узкие колечки в губе и носу смотрятся просто потрясающе. Большинству парней они не идут, но он — исключение из правил. На его лбу проглядывают неглубокие морщины. Он идеален. Я вздохнул, совсем не желая покидать кровать или будить Фрэнка, но, к сожалению, нам и правда пора. — Фрэнки, — я пытаюсь разбудить его мягко, но он не реагирует. Я чуть трясу его за плечи, но он все также продолжает мирно спать. Я слезаю с постели, стягивая с него одеяло. Все еще никакой реакции. — Фрэнки, проснись! Школа сегодня! — я уже заметно повышаю голос, на что он только слегка шевелится. — ФРЭНК! ПРОСЫПАЙСЯ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ! СЕЙЧАС ЖЕ! — я уже кричу и слова, усиленные эхом, отскакивают от стен. Айеро резко вскакивает. Я смеюсь и бросаю ему одеяло. — Тьфу ты! Мог бы и нормально разбудить. Вредина! — его голос был грубым из-за того, что он только что проснулся, но его интонация было очень детской. Я наклонился и поднял его, словно малыша. — Оу, бедный Фрэнки-Пэнки. Тише, малыш, не плачь, Джерард споет тебе колыбельную, — я не сдерживаю смех и качаю его, словно младенца. Он корчится, пытаясь вырваться, но я только крепче сжимаю его. Потом я все же кладу его на кровать. Он определенно обижен, это можно понять хотя бы потому, что он дуется. Такой милый! — Фрэнки, ну прости, просто ты никак не хотел просыпаться. Мы в школу опоздаем! — Джи, мы можем не пойти сегодня? Пожалуйста, — Его умоляющий взгляд просто не дает мне сказать «нет», поэтому я чуть заметно киваю. Он тут же вскакивает с кровати, утягивая меня в объятья, говоря «спасибо, спасибо, спасибо!». Я смеюсь и обнимаю его в ответ. Он ведет себя слишком по-детски сегодня. — Фрэнки, ты в порядке? Ты же можешь рассказать мне, ты же знаешь, что… — Он одаривает меня взглядом своих больших ореховых глаз. — Это все потому, что я выспался. Такое не часто бывает. Плюс, проснуться с тобой является особым бонусом… — последнее предложение он шепчет, склонившись к моему уху. Значит, его странное настроение вызвано достаточным количеством сна. Он счастлив, а когда счастлив он — счастлив и я. Значит, нужно сделать так, чтобы он высыпался почаще. — Так чем мы сегодня займемся? Мы могли бы посмотреть какой-нибудь фильм, испечь торт или прогуляться по городу… Чем ты хочешь заняться? — Фрэнк на мгновение задумывается, хмуря брови, а потом говорит, что хотел бы прогуляться. На его лице сияет улыбка, а его глаза рыщут по комнате в поисках чего-то, известного ему одному. — Эм, Джерард… мне нечего надеть, а домой возвращаться нельзя… Не мог бы ты одолжить мне что-нибудь свое, пожалуйста? — Снова щенячий взгляд, которому я поддаюсь уже который раз, согласно кивая. Я даю ему чистые облегающие джинсы и футболку с Металликой. Он начинает переодеваться, а я ловлю себя на том, что спокойно разглядываю его. Он такой красивый. Шрамы, покрывающие его тело должны казаться ужасными, но он делает их красивыми. Он замечает то, что я беззастенчиво оглядываю его, и тогда мне приходится отвернуться, краснея. Что же надеть мне? Я достаю из шкафа узкие джинсы и футболку с Мистфитс. Переодеваюсь я, чувствуя взгляд Фрэнка на себе. На самом деле я смущаюсь самого себя, своего тела. Надо мной издевались до того как я стал зависать с Крейгом и Картером. Я все еще помню все те ужасные вещи, что они говорили мне и поэтому стыжусь себя. Я ускорил процесс переодевания, чтобы взгляд Фрэнка, наконец, перестал бегать по моей спине. — Джерард, ты стесняешься себя? — его голос звучит расстроено, но в то же время озабоченно. Я качаю головой, краснея. Я всегда краснею, когда пытаюсь солгать, и Фрэнк об этом прекрасно знает. Он вздыхает и сокрушенно качает головой, — Джерард, ты совершенен. Чтобы кто не говорил или не делал, переубеждая тебя в обратном. Они просто тупые идиоты и никто больше. Ты идеальный. Ты красивый, — его голос мягок, но в конце он довольно-таки тверд. Я, не привыкший к комплиментам в свою сторону, краснею еще больше. Я улыбаюсь ему и заканчиваю завязывать свои шнурки. Мы, взявшись за руки, поднимаемся наверх в полном молчании. Но оно не неловкое. Оно никогда не было неловким с Фрэнком. Даже тогда, когда мы «ненавидели» друг друга. Хотя сейчас я понимаю, что где-то в глубине души он нравился мне уже тогда. Мы выходим из дома, пытаясь быть максимально беззвучными. Мама не одобряет мои прогулы, но я все равно прогуливаю и за это время у меня уже выработался специальный алгоритм по тихому уходу из дома. Я знаю, какая ступенька скрипит, а какая нет. Знаю, под каким углом нужно открыть входную дверь незаметно и не создавая лишних звуков. Когда мы, наконец, выходим на улицу, то взгляд Фрэнка падает на его дом. Я вижу, что он зол и обеспокоен одновременно, и поэтому сжимаю его ладонь чуть крепче, давая ему понять, что все будет хорошо и я в любом случае здесь, рядом с ним. — Джерард, что бы было, если бы в доме была мама, когда он был там? Или я. А если он там сейчас и может что-нибудь сделать с мамой?! Я должен ей позвонить! — его дыхание вновь становится тяжелым, он взволнован и напуган. Я хватаю его за плечи, заставляя тем самым взглянуть мне в глаза. Я наклоняюсь ближе и вижу, что его ресницы подрагивают. Поцелуй передает наши эмоции; я буквально точно чувствую его тревогу, которая передается мне касанием наших губ; я в свою очередь пытаюсь тактильно передать ему хоть каплю спокойствия, я хочу дать ему понять, что он не один. Я всегда рядом, готовый помочь. Поцелуй медленный, но Фрэнк пытается переиначить его, кусая меня за нижнюю губу и вызывая тем самым мой сдавленный стон. Его руки оказываются на моей шее, обвивая ее. Он чуть тянет меня за волосы, заставляя меня издать очередной стон. Я облизываю его нижнюю губу, прося разрешения, и обнимаю его за талию. Когда я нетерпеливо кусаю его губу, то он издает стон и тогда поцелуй становится грубым и даже диким. Он отстраняется первым, тяжело дыша. Мы соприкасаемся лбами, и я улыбаюсь ему, вызывая ответную улыбку с его стороны и легкий румянец, тут же проступивший на его щеках. Его так легко заставить покраснеть. Но мне это кажется очень милым, поэтому каждый раз его розовые щеки вызывают у меня улыбку. Когда наше смущение, наконец, испаряется, то Фрэнк выглядит намного спокойнее. Он все также хочет позвонить своей маме, но на этот раз его дыхание не тяжелое, а руки не трясутся от волнения и страха. Он подносит трубку к уху, хмурясь и выслушивая ритмичные гудки. Я же просто наблюдаю за ним. — Мам, ты в порядке? Пожалуйста, дай мне знать, я беспокоюсь. Перезвони мне, когда получишь сообщение, пожалуйста. Люблю тебя, — он просто смотрит на экран телефона, не предпринимая никаких действий. Я увлекаю его в объятья, стараясь прижать к себе как можно ближе. Я могу чувствовать биение его сердца, и оно определено учащенное. — Фрэнки, успокойся. Она, определенно, на работе. Ты сам знаешь, что в рабочее время звонки запрещены. Она будет в порядке. Все хорошо, полиция делает свою работу, и он не сможет до нее добраться. Хорошо? — Я чувствую, как он медленно кивает, и его сердцебиение понемногу замедляется, приходя в норму. Я отпускаю его, но вместо этого беру за руку, слегка поглаживая кожу большим пальцем. Он благодарно улыбается мне, но ничего не говорит. Его отец такая сволочь. Он разрушил жизнь Фрэнка; он пугается любого шороха. Это так несправедливо! И если я когда-нибудь доберусь до него, то он определенно не выживет после нашей встречи. Мы начинаем свой путь в город. Он всего в пяти минутах ходьбы, но с Фрэнком этот путь превращается в целое путешествие. Надеюсь, Крейг и его друзья не здесь, ведь Фрэнку этого совсем не нужно, по крайней мере, сегодня. Фрэнк тащит меня куда, выглядя взволнованным. Мы останавливаемся напротив музыкального магазина, и Фрэнк смотрит на гитары сквозь стекло. Нет, не смотрит. Любуется. Вот и рождественский подарок. Мы входим внутрь, и я киваю человеку за прилавком. Я знаю его с тех времен, когда принимал тяжелые наркотики. Он любит кетамин и экстази. Принимает каждый день в пять вечера. Покупает, естественно, у друга брата Крейга. Однажды я тоже пробовал кетамин, но закончилось все неспособностью двигаться, и тогда я решил, что больше к нему не притронусь. Экстази, однако, классный, был классным. Наркотик делал меня счастливым. Мне становилось лучше после жутких кошмаров, когда я принимал его, еще одним плюсом была неиссякаемая энергия. Допустим, вы пошли на вечеринку и с помощью наркотика вы можете танцевать сколько угодно и не почувствуете и капли усталости. Пару раз на таких вечеринках я трахал незнакомцев. Влечение ко всему, что движется можно записать минусом наркотика. Пока я вспоминаю, как трахал хрен знает кого, Фрэнки увлеченно рассматривает гитары, пластинки, компакт-диски и вообще все, что его окружает. Почувствовав укол вины, я начинаю разглядывать его. Он так счастлив просто разглядывать инструменты и диски. Ему привычно в мире струн и звуков. Он смотрит на меня и улыбается самой счастливой на свете улыбкой. Такой я еще никогда не видел на его лице. Улыбка сама по себе вызывает у меня ответную, а тут целый Фрэнк Айеро, улыбающийся мне шире некуда. Он машет мне рукой, буквально подпрыгивая на месте от возбуждения, наполняющего его до краев. «Джерард! Посмотри на это!». Он нашел запись Green Day. Ограниченное издание Dookie, если быть точным. И теперь я понимаю, почему он так возбужден и взволнован. Она очень редкая и, к счастью, у меня есть деньги для ее покупки. Я смотрю на него и говорю, что это очень круто. Он продолжает рассматривать остальные диски, но его взгляд становится задумчивым. На секунду он отворачивается, и я быстро хватаю диск. Я быстро подхожу к кассе, плачу за пластинку и сую ее в карман куртки. Одним из плюсов этой куртки являются ее огромные карманы, в которые помещается все, что нужно. Фрэнк, кажется, рассмотрел уже все и поэтому начинает скучать. — Эй, Фрэнки, можно тебе кое-что показать? Тут совсем не далеко и там очень красиво… — я смотрю на него с широко раскрытыми глазами, стараясь убедить его прогуляться, ведь он этого не любит. Он кивает, соглашаясь, и тогда я хватаю его за руку, буквально таща к нужному месту. Я сбавляю шаг по направлению к парку. — Это некрасиво, Джерард. Это просто парк… — Он в замешательстве, поэтому я просто хихикаю и говорю ему закрыть глаза. Он выполняет мою просьбу, хоть и смущается, и нетвердым шагом продолжает путь. — Фрэнки, доверься мне. Я не дам тебе упасть. Я поймаю тебя, обещаю… — Он издает еле слышный хрип и продолжает идти. Место, куда я веду его, спрятано среди кустов и деревьев. Я знаю дорогу, но Фрэнк — нет. — Фрэнки, садись на мою спину, пожалуйста! — Что? Зачем? Джерард, куда ты меня тащишь? — я лишь хихикаю на его смущение. — Просто забирайся на мою спину. Путь, которым мы идем… э-э…не совсем обычный. Ты можешь упасть, а я пообещал, что поймаю тебя, если это случится. Так что запрыгивай, сладкий, — Я встаю перед ним, слегка наклоняясь вперед, таким образом призывая его к действиям. Он запрыгивает ко мне на спину, почти падая, и тогда из его рта вырывается что-то слишком не человечное, но похожее на вскрик. Я начинаю смеяться, чуть ли не скидывая его с себя снова, а Фрэнк начинает протестовать. — Прости, прости, т-тот звук. О Боже, так смешно! — я все еще смеюсь и мы уже пять минут как в пути к «особенному месту». Тут так же красиво, как и в раньше. Это заброшенное здание, группа людей или кто-то один, взяв в руку баллончик с краской и поставив еще целую сумку с жестянками, содержащими в себе все цвета радуги, преобразил его. На стенах просто куча изображений, и я часто приходил сюда, когда мне было плохо, потому что они радовали меня. Для Фрэнки самым счастливым местом была музыкальная атмосфера; для меня — атмосфера искусства была Раем. Я осматриваю все вокруг, ведь прошло уже полгода с моего последнего посещения этого места. — Хорошо, Фрэнки, ты можешь открыть глаза сейчас, если хочешь. — Господи, как раз вовремя, я уж было начал беспокоиться… — на середине фразы он замечает граффити и устремляет взгляд на стены, открыв рот. Он в восторге. Его рот то открывается, то закрывается, словно у золотой рыбки.— Что… Что это за место, Джи? Эти рисунки, граффити, неважно… Они прекрасны. Как ты нашел это место? Боже, это прекрасно… — он не отрывает взгляда от стен. — Это Multum In Parvo, Фрэнки, — Можно сказать, что мои слова смутили его, поэтому я указываю на ближайший к нам рисунок, отражающий смысл сказанного мною. — Multum In Parvo; Многое В Малом. Я думаю, эта фраза подходит этому месту. Многое В Малом, — Фрэнк все еще не отрывает взгляда от красочных рисунков, но услышав мои слова, наконец оборачивается и смотрит на меня. — Да, думаю эта фраза подходит. Многое В Малом. Кстати, что это язык вообще? — На его лице появляется улыбка, и она растет, когда он произносит фразу, будто пробуя ее на вкус. — Латынь, — Я тоже не упускаю возможности поглядеть на граффити, поэтому вижу Фрэнка только краем глаза. Он кивает. — А как ты понял, что это латынь? — Он не отрывает от меня взгляд, а я все еще разглядываю рисунки. — Ох, знаешь, есть такая штука. Называется Гугл. Тебе стоит попробовать как-нибудь, полезная вещь, между прочим, — я ухмыляюсь и, наконец, перевожу взгляд на Фрэнка. Его лицо вытягивается, взгляд становится игривым, а губы норовят сложиться в улыбку, но он настырно сдерживает их порыв. — О, заткнись, Джи. Конечно, я знаю, что такое Гугл, ты болван, — Он, наконец, не сдерживает улыбки и тут же отворачивается к рисункам. Мы сидим в уютных объятьях тишины. Она может длиться пять минут, а может повиснуть в воздухе и на все пятьдесят. Любое время с Фрэнки неизмеримо. И он единственный человек, который делает тишину такой. — Красиво, не так ли? Я нашел это место, когда мне было девять или около того. Даже в том возрасте меня уже тянуло к искусству. На стене был только один рисунок. Я приходил снова и снова, иногда появлялись новые рисунки, или наполовину законченные. Нигде и никогда я не встречал такого. Уже около года новых не появляется. Просто не осталось места. Мой самый любимый с надписью «Искусство — единственное спасение от ужасов бытия». Он появился, когда мне было тринадцать, надо мной издевались около полугода. Тогда я прочел эту надпись и понял, что хочу создавать искусство. Быть художником. Я понятия не имел, хорош ли я в этом или нет, но я хотел, действительно хотел этим заниматься. Так я и сделал, вышло, что я не так уж и ужасен в этом, — Во время моего рассказа Фрэнк молчит. — Господи, Джи. Тебе нужно работать кем-то, кто ведет лекции или семинары. Ты так круто рассказываешь. Ты мог бы читать книги детям. Я могу часами слушать, как ты говоришь о каком-то старинном дерьме, только представь, как дети будут слушать истории. Забудь про искусство, ты должен быть чтецом. Не то, чтобы ты плохо рисуешь или что-то вроде того, у тебя очень хорошо получается, то, как ты меня нарисовал! Рисунок выглядит как фотография, — Черт, он видел рисунок. Знал же, что не стоит вешать его туда, но слишком гордился им, чтобы убирать в стол. Я нарисовал его после нашей первой встрече, там, около его дома. По крайней мере, ему вроде нравится, так что прятать его я не собираюсь. Я смущенно краснею в ответ на его слова, а он кажется довольным, потому что я краснею значительно реже, чем он сам. Мы разглядываем все вокруг уже долгое время, около трех часов, а во рту у нас не побывало и крошки. — Эй, Фрэнки? Не хочешь перекусить в кафе или где-нибудь еще? Я просто умираю с голода, — Он кивает и встает на ноги. Мы пробираемся сквозь кусты и деревья, и Фрэнк часто оглядывается на разрисованные стены, будто пытаясь запомнить все до самых мелких и незначительных деталей. — Так тебе понравилось? — Он молча кивает. — Я так и думал. Что тебе понравилось больше всего? — Хм, наверное череп, раскрашенный акварелью. Он красивый и показывает, ну, знаешь, что смерть тоже может быть хорошей вещью, — В этот раз киваю я, молча соглашаясь с ним. В кафе было много посетителей, но нам все же удалось отыскать столик. Официантка была милой, и, полагаю, она успевала флиртовать с нами обоими. Она даже оставила нам свой номер, взяв с нас обещание обязательно позвонить ей. Фрэнк заказал только салат, ссылаясь на то, что не так уж и голоден. Я же заказал гамбургер и картофель фри. Фрэнк, думая, что я ничего не вижу, стащил несколько ломтиков картофеля. Это было мило, на самом деле. Он не отрывал взгляда, пока его рука двигалась к блюду. Когда же я резко повернул голову, устремляя взгляд на него, он быстро схватил ломтик и съел его, хихикая. Несколько раз я не смог сдержать смеха, за что получил некоторые недоуменные взгляды. Диалог между нами был легким и непринужденным, таким, каким он всегда был с Фрэнки. Я узнал, что его день рождения будет через две недели, в Хэллоуин. Лично я думаю, что это круто, а он настаивает на том, что это совсем наоборот, ведь все его друзья всегда празднуют и в итоге единственным, кто отмечает этот день с ним, является его мама. Я сказал, что мы, то есть я, Рэй, Майки, Боб и его мама могли бы отпраздновать день его рождения все вместе. Он рассмеялся, когда я включил в этот список его маму. Было около пяти часов, когда мы покинули кафе, продолжая непринужденно говорить обо всем на свете. Его мама так и не перезвонила ему, и я не могу сказать, что он слишком-то переживал за нее. Мы пришли ко мне домой, чтобы посмотреть «28 Недель Спустя». Это британский ужастик про зомби. Фрэнк, должно быть, нашел его скучным, потому что уснул, положив голову ко мне на колени. Я поцеловал его в лоб и аккуратно отнес в свою комнату. Я положил его на кровать и стал переодевать его в пижаму. Это уже входит в привычку. Он просыпается, пытаясь противиться, а я только шикаю на него, потому что хочу, чтобы он снова нормально выспался. Я тоже надеваю пижаму и ложусь рядом. Провожу ладонью по его волосам, прислушиваюсь к его размеренному дыханию, изучая каждую черту его лица. Улыбка появляется на моем лице, ведь я, наконец, оказываюсь в полном спокойствии. Мое спокойствие — быть рядом с Фрэнком. Он — мой мир. Последняя мысль, промелькнувшая в моем уже засыпающим мозгу кажется такой правильной и уместной сейчас. ‘Я люблю тебя, Фрэнк Айеро.‘