Без обязательств

Пачка сигарет, кажется, тает на глазах. Первая, вторая, третья. Последнюю мы раскуриваем вместе, передавая друг другу и медленно и лениво затягиваясь. Воздух в комнате густой и тяжелый, как смола, все двери — закрыты, окна — зашторены, и временами становится трудно дышать. Неплохо бы распахнуть форточку, но ты слишком вымотан для того, чтобы совершать лишние телодвижения, а я — слишком расслаблен, чтобы вставать с нагретого места. Твой диван узкий и скрипящий, но мне нравится на нем лежать. Пепельница стоит где-то на полу, и я, надеясь не промахнуться, совершенно интуитивно бросаю окурок. Он падает вниз и, кажется, туда, куда надо. Сценарий привычный: сигареты кончились, комната прокурена донельзя, и еще чуть-чуть — и кого-то из нас потянет на задушевные, в сущности своей ненужные, делающие только хуже разговоры. Однако не проходит и пары минут, как я ощущаю твою ладонь на моем бедре. В этом жесте нет призыва к чему-либо, но я предпочитаю не расслабляться — сейчас я, весь в синяках еще с прошлого раза, даже при всем желании едва ли способен получить удовольствие. И я не ошибаюсь. Твоя рука, вопреки моим ожиданиям, уверенно скользит выше, и я сразу же даю знать о своем нежелании. Я почти что раздраженно скидываю ее и твердо говорю: «Нет». Ты, к моему удивлению, даже не настаиваешь, как это обычно бывает — лишь притягиваешь ближе и, пусть и без намека на нежность, обнимаешь. Ты это делаешь настолько редко, что я не выдерживаю и утыкаюсь тебе в шею — сегодня мне за это точно ничего не будет. Твои темные волосы, доходящие ровно до плеч, пахнут сигаретами, но этот запах настолько привычен, что я даже не нахожу его противным. До знакомства с тобой я не курил. До знакомства с тобой я не ездил на другой конец города только ради того, чтобы напиться, надышаться табачным дымом, а после, пребывая в крайне отвратительном состоянии, поговорить о жизни. Как давно это продолжается, я уже и сам не могу вспомнить. Мы встречаемся каждые выходные — и каждые выходные безуспешно пытаемся забыть о своем реальном, сопровождающем, кажется, повсюду одиночестве. Смешав черный с черным, вы никогда не получите серый — это не требует доказательств. Это не требует доказательств равно как и то, что, сколько бы времени ни прошло, мы так и останемся морально разбитыми, одинокими и опустошенными людьми. Мы не ссоримся, не ревнуем, не выносим друг другу мозги. Мы по-своему привязаны, но мы не любим друг друга — и никогда не любили. Нам почти все равно. Мы не давали глупых обещаний, мы ничего не должны. И мы, свободные и не связанные отношениями, неизменно возвращаемся друг к другу. А я все так же неподвижно лежу, уткнувшись тебе в шею. Говорить, попусту трепать языком вовсе не обязательно. Мы можем молчать очень долго, и эта тишина не будет нас раздражать. Воздух вконец пропитывается запахом дешевых сигарет, недостаток кислорода ощущается почти физически, и я, найдя в себе силы, неохотно выскальзываю из кольца рук и быстро открываю окно. Холодный ветер ударяет в лицо и врывается в комнату, попутно раскидывая по углам листы бумаги — начало весны редко отличается мягкостью и теплом. Ты вздрагиваешь, но за пледом, валяющимся в ногах, не тянешься. Принципиальность, граничащая с глупостью. Я вновь возвращаюсь к тебе и ложусь рядом, как бы укрывая собой. Я намного худее и меньше, но мне приятно думать, что я теплый и способен кого-либо согреть. Ты вроде как не возражаешь, хотя полагаю, что возможность грубо прижать меня к стене и быстро, без прелюдий поиметь принесла бы тебе куда больше наслаждения. Но сегодня удивительный вечер, и я пользуюсь этими мгновениями спокойствия, стараясь запомнить каждую минуту. — Я могу остаться до утра? — Как хочешь. Мне без разницы, — равнодушно отвечаешь ты и неопределенно пожимаешь плечами. Действительно, когда тебя волновало, с кем спать: с очередной шлюхой из бара или со мной раз в неделю? Твои глаза закрыты, но ты не дремлешь и тем более не собираешься спать — еще не время. Пользуясь моментом, пока ты не видишь, я разглядываю твой точеный профиль и понимаю, насколько, оказывается, велик соблазн. Я пару секунд колеблюсь и наконец решаюсь почти невесомо прижаться губами к голубой выступающей жилке на шее. Мне не то чтобы это очень нужно, и я даже не пытаюсь создать иллюзию, словно мы имеем нежные отношения, как настоящая пара, я просто это делаю, потому что хочу. Ты нервно сглатываешь — я вижу, как дергается твой кадык — но ничего не произносишь, и я не знаю, как на это реагировать. Ты всегда говорил, что все эти щенячьи нежности только для чертовых педиков, когда я вставал на носочки и тянулся к тебе. Ты всегда это говорил, а сейчас, как бы это ни было нелогично, позволяешь мне тебя целовать. И, пока мне не запрещают, я не останавливаюсь. Уже более уверенно я веду дорожку поцелуев до острой скулы и замираю. Если я продолжу, меня либо больно ударят, либо грубо отымеют прямо здесь. Впрочем, к черту. Я аккуратно касаюсь губами небритой щеки и так же легко, игриво и почти ласково провожу пальцами по твоим губам. — Сейчас получишь, — обдавая своим теплым дыханием, говоришь ты, и отчего-то я вздрагиваю. В голосе нет ни агрессии, ни протеста, и я, выдержав буквально мгновение, продолжаю. Я не ставлю себе целью сделать тебе приятно. Я, как бы эгоцентрично это ни звучало, скорее хочу удовлетворить свое маленькое желание и проверить себя. Целуя тебя в губы, я очень рискую: это одна из тех вещей, что у нас почти под запретом. На вкус такие же, как и сигареты, только, конечно, намного лучше — более мягкие и горячие. На мой поцелуй ты отвечаешь охотно, даже пытаешься углубить, но я, в некоторой мере удивленный, отстраняюсь, не в силах понять, что на тебя нашло. Все это слишком необычно для тебя, но мне нравятся новые правила игры. Однако, когда я делаю попытку расстегнуть твой ремень, ты сам меня останавливаешь. — Ты не обязан, — совершенно серьезно произносишь, не глядя на меня, и я теряюсь: мне неясно, что я сделал не так. — Просто иди сюда, — прерывая моя размышления, спокойно говоришь ты. — Ты точно что-то принял еще до моего прихода, — вырывается у меня, но ты не придаешь моей фразе никакого значения. Ты заключаешь меня в объятия, пусть, как всегда, и лишенные нежности, и я ощущаю странное удовлетворение. — Хочешь поговорить? — буднично спрашиваешь ты, но я лишь качаю головой. Мы расслабленно лежим на диване, твои пальцы ненавязчиво скользят по моей спине, и все происходящее сейчас кажется настолько идеалистично-спокойным, что я начинаю беспокоиться. Так не должно быть. У нас так точно не должно быть. — Честно говоря, не особо. Дерьмовая была неделя. — Твое право, — прикрывая глаза, равнодушно бросаешь ты, и твоя рука замирает. Действительно, зачем обсуждать это? Я уверен, что тебя ничуть не интересует то, чем живу я, и я уверен, что ты, в свою очередь, думаешь обо мне то же самое. Молчание, повисшее между нами, привычно. И то, что мы лежим в обнимку — обыкновенно и давно потеряло свою прелесть. И поцелуи, скорее по инерции, чем из собственного желания, совершенно обыденны — обыденны и лишены чувств. Мне по-прежнему непонятно, почему мы вместе, но и разойтись мы не можем. Мы не ссоримся, не ревнуем, не выносим друг другу мозги. Мы ни капли не любим друг друга, но каждый раз, каждое утро, когда мне приходится уходить, я все чаще хочу остаться.