В час столкновенья миров. Книга первая: Тайна Рун

Все те бесчисленные века и тысячелетия, в течение которых Раутиэль Малинальдэ оставалась в Эндорэ, она сохраняла свою весну, была так же юна и прекрасна, как в тот день, когда они встретились с Нуриэлью. Даже смерть любимого мужа не смогла ее изменить. И только разлука с Линнором что-то надломила в ней. Она начала меняться. Не очень быстро, и не так, чтобы это бросалась в глаза, но она начала взрослеть. Словно пламя, горевшее в ней, начало затухать. Нуриэль с ужасом думала, что с ней будет то же, что и с Луинмиром. С Луинмиром, который угасал постепенно и неотвратимо. В тот год, когда Раутиэль вышла замуж, он уже мало походил на себя. Но за год до рождения Ванимэльдэ произошло чудо – Луинмир влюбился. Влюбился и вступил в брак с аданет. Нуриэль надеялась, что это если и не исцелит его, то хотя бы задержит. Так и случилось. Но Нуриэль иногда думала, может, он потому и вступил в брак, что в нем уже мало что осталось от эльфа. Вполне возможно, он не так уж и любил ту женщину, что для эльда вообще неприемлемо, просто не хотел уходить без следа. А так – после него остался сын, который и сейчас еще жив, хотя уже очень, очень стар. Но жена умерла от родов, и Луинмир начал угасать так стремительно, будто все накопленные им года внезапно обрушились на него. Когда Раутиэль и Нуриэль навещали его в последний раз, они с трудом узнали своего названного брата. Его оболочка истончилась, черты лица изменились до неузнаваемости. Но страшнее всего были глаза. Из светло-серых, хрустальных они превратились в два омута. Все, что было им пережито, отражалось в них, но новый свет уже не отражался. Его душа больше не в состоянии была вмещать новых чувств, разум - новых мыслей. Их и так было уже слишком много. Раутиэль взяла его за руку, и Нуриэль увидела, что ее ладонь просвечивает сквозь его пальцы. Ей с трудом удалось не отвести глаз. Она не чувствовала ни жалости, ни горя. В конце концов, так и должно было быть. Но она не понимала, почему их с Раутиэлью такая судьба миновала. - Значит, ты покидаешь нас, брат? – тихо спросила Раутиэль. - Я не нарушаю своей клятвы, - ответил Луинмир. – Я остаюсь с вами в Эндорэ. И останусь до последнего. Не моя вина, что моя роа износилась настолько, что уже не способна удерживать феа. Наверно, если мы и встретимся еще, вы меня не увидите. - Увидим, брат, - тихо сказала Раутиэль. – Мы видим тебя всегда – вот здесь, - она прижала руку к сердцу. - Твою феа. И она так прекрасна, что глазами нельзя этого увидеть и постичь. Нуриэль не сказала ничего. Разве нужно было что-то говорить? Сердцем она всегда видела Луинмира таким, каким он был в те далекие годы – прекраснейшим из Эльдар, золотоволосым, с глазами, сияющими, подобно алмазам. Она осторожно коснулась кончиками пальцев его волос, когда-то густых и шелковистых, а теперь поблекших и ломких. Он не откликнулся на ее ласку. Вряд ли он уже мог чувствовать что-то, кроме усталости. Нуриэль знала, что теперь его ожидает: бесконечное скитание бесплотной тенью – участь всех Эльдар, не покинувших Эндорэ. И она снова, уже в который раз подумала – почему же мы с Раутиэлью избежали этой участи? - Не приходите больше, - сказал Луинмир. – Я знаю, вам больно видеть, каким я стал. Он стал, а они сохранили юность. Но так было, пока Линнор был с ними. Когда Нуриэль встретилась с Раутиэлью в первый раз, после того, как он их покинул, она ужаснулась перемене, произошедшей в ее осэлле. Ничего само по себе ужасного не произошло, но ее испугало, то, что перемена была. Несколько тысяч лет Раутиэль оставалась, по людским меркам, восемнадцатилетней. И вдруг за один год повзрослела так, что теперь ей нельзя было дать меньше двадцати пяти. Как-то Нуриэль навестила ее в Англии. Они вместе гуляли по побережью. Именно здесь провел свои последние годы Линнор, отсюда он улетел искать Прямой Путь. Туда, в сторону Атлантики. - Ему несколько раз удавалось уговорить меня полетать с ним, - сказала Нуриэль. – Сама не верю, что я согласилась. Мы летали… Там. Над Белериандом. Он все просил меня вспомнить. Где находился Нарготронд, где Хитлум… - Ты вспомнила? - Могла ли я забыть. Не думаю, что теперь нужно делать из этого тайну. Если еще и оставались в Белерианде скрытые города, то теперь они скрыты еще более надежно. Раутиэль попробовала улыбнуться, но вместо этого издала какой-то нервный смешок. - А ведь он и меня пытался уговорить полетать. Но я – ни за что, – она помрачнела. – Потому что тогда бы он уговорил меня лететь с ним, я знаю. А я не могу. - Из-за клятвы? - Не только. – Раутиэль помолчала, вглядываясь в закат. – Я не думаю, что мне позволено было бы достигнуть Амана. А раз так, то и его бы туда не пустили. Я не могла рисковать. А тебя он не звал с собой? Нуриэль хотела ответить, что нет, но не решилась солгать. - Звал. - И ты не захотела? - Бросить тебя? Бросить… Эндорэ? - Ты могла бы повидать родню, - холодно заметила Раутиэль. – Свою бабку и теток. Артафинве. И Артанис. И – Финдарато. Нуриэль покачала головой. - Не они хранили мою жизнь и свободу сквозь века. Это была ты. - Но я буду не всегда, - проговорила Раутиэль – Когда я уйду... Нуриэль опустилась рядом с ней на песок и сжала руку. - Мы уйдем вместе. Куда угодно. Но вместе. - Возможно, если бы ты полетела с ним, я была бы более уверена, в том, что он достигнет Амана. С тобой. Дочь дочери Финве – надежный попутчик. - Ты меня обвиняешь? - тихо спросила Нуриэль. Раутиэль закрыла лицо руками. - Прости! Я обезумела. Прости! Но думать… Не знать… - она помотала головой, словно отгоняя наваждение. Потом вновь подняла взгляд к горизонту. - Я верую, - произнесла Раутиэль со слезами на глазах. - Что мой сын достигнул Амана. Но когда смотрю на эти воды и думаю, останки скольких эльдар и атани они поглотили... Может, и останки моего сына лежат на дне? А его душа? Быть может, мы увидимся в Мандосе – совсем скоро. Но быть может и то, - в ее голосе зазвучало отчаянье, - что он ушел туда, куда уходят люди, и я никогда – НИКОГДА! - его больше не увижу. До конца мира, понимаешь? А может и дольше. Нуриэль понимала. Понимала так же и то, почему так изменилась Раутиэль за этот год. Она уже не стремилась быть похожей на людей. И носила теперь только одежды подобные тем, какие носили эльфийки. И волосы распускала, чуть ли не до пят, перехватывая их золотым обручем. Впрочем, она почти не бывала на людях. И никто не обращал внимания. Времена вновь изменились. Теперь можно было выглядеть как угодно, почти не боясь, что на тебя косо посмотрят. И еще теперь она носила, не снимая, ожерелье, которое Линнор когда-то сделал для нее. Еще будучи ребенком. Ожерелье из сливовых, абрикосовых и персиковых косточек. Раутиэль сидела на камне, а ее темные волосы ниспадали вдоль спины, касаясь песка. - Посмотри туда, - сказала она, указывая на запад. - Приглядись повнимательней. Линнор часто приходил именно сюда, и я с ним. Он говорил, что отсюда может увидеть Путь. Именно отсюда. Я часто смотрела, но я ничего не вижу. Он говорит, когда солнце опускается в море, за эти несколько минут можно успеть хорошо разглядеть, и он теперь точно знает, куда лететь и как долго. А ты? Видишь что-нибудь? - Нет. Я пыталась. Ведь он и мне говорил об этом. - Жаль. Я думала, это просто из-за того, что я уже так постарела. Возможно, он видел потому, что был так юн… и более зорок. - Не говори, как человек. Я старше тебя, помнишь? - Но ты веришь: он что-то видел? - Я… - Нуриэль помедлила с ответом. – Я верю. Аранион не стал бы лгать. Если он видел, значит, был достоин. Значит, сами Валар указали ему путь и благословили на это. Раутиэль рассмеялась - на этот раз звонко и мелодично. - Представляешь, как они все там удивились, когда он… Я все-таки тревожусь. Он слишком дерзок. На самолете в Валинор… - Это как раз то, что он вполне мог бы сделать. Совершенно в его духе. Раутиэль глубоко вздохнула. Улыбка освежила ее лицо, словно былая юность решила вернуться назад. Нуриэль встала и ласково провела рукой по ее шелковистым волосам. - Я не видела Лютиэн,- сказала она, - но я помню Арвен. Ты красивее ее. И Лютиэн не могла бы быть прекрасней тебя. Есть предел даже красоте эльдэ. Ты этот предел. - И я должна разделить их судьбу – ты это хочешь сказать? - Вовсе нет! - Это, это. Да. Так и будет. Я не знаю наверняка, но чувствую – мое время меня торопит. Иногда Нури казалось, что она как в легендах, слышит голос из темноты. Который словно вопрошает ее: «зачем ты еще здесь? Ты же видишь, все кончено. И этот мир уже не твой, а по сути даже и не мир. Это ад, который дотлевает изнутри, сам себя пожирает. Нет ни надежды, ни веры, ни любви, ни дружбы, ни взаимопонимания между людьми. Чему ты служишь, за что борешься? Все кончено, и для тебя, и для них, почему ты не хочешь этого понять и смириться?» - Потому что я есть. Раутиэль удивленно на нее взглянула. - Что? - Я еще есть. И пока у меня достанет силы за что-то бороться и во что-то верить, я существую. А если еще существует кто-то подобный мне, значит эта вера и эта борьба – нужны. Раутиэль снова светло ей улыбнулась. - Я тут вспомнила о твоих детях. Вчера вечером, когда Эстебан и Збыслав уже спали, Раутиэль заходила в их комнату вместе с Нури. Сидела в кресле, обхватив колени, и смотрела на них. - Красивый мальчик, - сказала она, кивнув на Эстебана. – Даже слишком красивый. Но упрямый и гордый. А второй... Просто милашка, такой медвежонок... Но ты с ним тоже наплачешься. Сразу видно, характер никудышный. Капризный. Нури пожала плечами и провела ладонью по лбу Збышека, откидывая его темно-русую челку. - Я не думаю об их характерах. Только о чувствах. - Ты их любишь, и это хорошо, - сказала Раутиэль. – Для тебя больше, чем для них. Счастлив тот, кто любит, а не тот, кого любят. Сейчас Раутиэль снова вернулась к тому разговору. - Я рада и за тебя, и за твоих детей, Мириль… Но вот скажи. Ты ведь знаешь, что они непременно умрут, и по нашим понятиям скоро. Ты скорбишь? - Нет. - Почему? - Потому что это неизбежно. Я бы стала скорбеть об их горе при жизни, или о преждевременной смерти, но об их смерти вообще - нет. У меня и раньше были дети, поверь, я знаю, о чем говорю. - Правильно. У меня тоже есть дети, кроме Линнора, не забывай. Я буду печалиться, когда их не станет, но я не стану скорбеть. Потому что, как и ты понимаю – это неизбежно. Так почему я скорблю о Линноре? Уж не потому ли… Что для него смерть – это не было неизбежностью? Нури обняла ее за плечи. - Хватит об этом. Ты только напрасно изведешь себя. Может, лучше споем? Помнишь ту песню, которая так нравилась Луинмиру? Которую мы сложили вместе? - О море? Она длинная. - А мы куда-то спешим? И Мириль запела. Море с небом сливается, пряча закат Песни прохладные с ветром на Запад летят Море не спит Море ждет Но напрасно, напрасно! Белый корабль назад не придет, Назло судьбе несогласной Белыми звездами скрались вдали Их корабли Море тоскует, в объятья бросаясь земли Эльфы ушли! Раутиэль начала негромко подпевать. Мелодия песни напоминал шум прибоя. И, казалось, само море, набегая на прибрежный песок, вторит им… Эльфы ушли Не вернутся И в вечном горе Бьется о камни в слезах безутешное море Вихри развеялись в свободолюбивом просторе Эльфы ушли, и никто не тоскует о море Скрылись в Закате и песни с собой унесли Нам не оставили даже надежды найти Путь их И мы не нагоним их Поздно! Чайки растаяли в дали беззвездной Мириль теперь пела без слов, просто вела мелодию голосом, предоставляя возможность петь Раутиэли. Море шумит Море ждет Но напрасно, напрасно Им не вернутся вовек, назло судьбе несогласной Море поет, и тоскует, и память хранит Песни слагает И ветер на Запад их мчит Мчит на Закат Туда, где когда-то вдали Звездами белыми таяли их корабли Теперь они снова пели вдвоем. И Мирили казалось, что им едва слышно подпевает еще один, третий голос. А может, и не казалось. Хочется верить, что было Хочется верить, что есть Все, что туда уносило С ветром Распустится здесь Море шумит, Море ждет Уж не нас ли? К морю придем Будем слушать И песни слагать в унисон Будем смотреть на Закат Где рождается сон Где когда-то давно Древа Света цвели И откуда коснулся Свет Надежды земли Обычно следующую часть песни Мириль всегда пела одна. Но на этот раз Раутиэль продолжила петь вместе с нею. Где-то там ощущается свет Отражение света Там, откуда нам мир неземной Присылает надежды заветы Где есть ты, Мой возлюбленный Помню тебя и жду встречи Там, на Закате, в сиянии Варды Предвечной Голос Раутиэли оборвался. Мириль заканчивала песню одна. Море смеется мечтам моим шумом прибоя Знаю безумство мое я и с морем не спорю С морем тоскую и жду я Напрасно, напрасно Им не вернутся навек Назло судьбе несогласной… Она тоже замолчала. Все равно эта песня слишком длинна. Солнце село. Темное небо слилось с морем. Мириль слушала как море бьется о камни, настойчиво и глухо. И снова она скорее угадала, чем услышала знакомый голос, продолживший песню… Эльфы ушли Но море все ждет Горе не спит И, тая вдали С ветром летит Песня о Западе Море поет… *** Охватившая после этого разговора Нуриэль тревога за сестру уже не отпускала ее. Впрочем, когда они встретились в следующий раз – в австрийских Альпах, неподалеку от Швейцарии – Раутиэль выглядела гораздо лучше. Если бы она была человеком, о ней можно было бы сказать – сбросила несколько лет. Нуриэль подумала – не исцелилась ли она от своей тоски. Но, заглянув ей в глаза, поняла, что это не так. Но она не стала говорить об этом. Вообще ни о чем печальном. День был так светел и свеж, горы так прекрасны и величественны, что казалось – нигде на земле не осталась уже страданий и боли. Хотя бы в этот день. Они обе знали, что это не так. We see the fullmoon float We watch the red sun rise We take these things for granted But somewhere someone’s dying Сияет в небе полная луна С рассветом солнце озаряет мир Нам кажется, что это навсегда, А где-то смерть справляет пир… Они обе жили с четким пониманием этого, но нельзя же было не переставать думать об этом ни на секунду! От этого можно было обезуметь. На один день можно было притвориться, что мир по-прежнему юн, а они чисты и наивны. И нет ни крови на руках, ни тяжести на душе. И представить, что они рождены не в Эндорэ, а там, на Западе. И даже понятия не имеют, что на свете существует зло. Они целый день бродили по цветущим склонам гор, взявшись за руки. А потом сидели на берегу ручья и ужинали. Нуриэль принесла с собой яблоки, орехи, сыр и мед – как раз то, что Раутиэль любила больше всего. В последние десятилетия она совсем престала употреблять в пищу мясо и хлеб. Нуриэль думала – вот место в самом сердце Европы, и здесь повсюду люди. Но здесь так хорошо! Значит, они все-таки могут жить в мире и покое. Так почему? Почему большинству их них мнится, что счастье не в том, чтобы создавать и созерцать, а в том, чтобы крушить все, а потом тосковать об утраченном? Они, мятежные, ищут бури, не понимая, что нет бурь яростнее тех, что бушуют в душе. Они превращают свои души в пустыни, а потом пытаются заполнить их искусственными страстями. - О чем задумалась, Мириль? – тихо спросила Раутиэль. Нуриэль вздрогнула. - Я? Не знаю… О том, как прекрасен сегодняшний день. Вот я с тобой, и мне ничего больше не надо. Почему люди никогда не видят счастья и совершенства там, где оно есть? - Потому что они люди. Для них само слово «совершенство» несет в себе зло и смерть. Они всегда хотят чего-то большего, не понимая, что всему есть предел. Этот предел и есть совершенство. Они не в состоянии уловить и понять это так, как мы, и поэтому придумали, что совершенства нет вообще. Это удобно, когда не можешь чего-то получить. Притвориться, что тебе это и не нужно. - Как лисица и виноград. - Да. Мне так жаль тех, кто говорит, что совершенства нет, что оно им не нужно, что это скучно. Они с таким отчаяньем пытаются обмануть себя этим. Им приятнее сладкая ложь, нежели горькая правда, о том, что «рожденный ползать летать не может». - Некоторые люди могут. Ведь именно люди создали столько подлинно совершенных произведений искусства. Способных поспорить даже с нашими. - Тем отвратительнее их ложь. К тому же… - Раутиэль огляделась. - Вот ты говоришь – день прекрасен. И думаю, многие сегодня согласились бы с тобой. Они живут здесь и встречают эти прекрасные дни один за другим. И их не заботит, что совсем недалеко, здесь же, в Европе идет война, гибнут и страдают невинные люди. Не где-то далеко. Не в другом полушарии! В нескольких часах езды от этих гор. А им все равно. Это не от бессилия, не от невозможности помочь – им действительно все равно. Им даже сопереживать лень. Они если и упоминают о войне, то лишь сетуя на невозможность напрямик проехать отсюда в Италию… И это ничем не оправдать. Мы вот проклинаем Моргота, но даже его мерзкие деяния менее отвратительны мне, чем это равнодушие. - Моргота можно хотя бы ненавидеть, - усмехнулась Нуриэль. – Его даже пожалеть нельзя, потому что он… не был и никогда не будет жалок. А эти люди... Я не могу их не жалеть. Они увечны в самой душе своей. - Раз ты их жалеешь, почему бы тебе и Моргота с Сауроном заодно не пожалеть? Иногда ты меня просто поражаешь. - Потому что… наверно, чтобы их пожалеть, надо представлять их иными, не такими, какими они были на самом деле. А потерять свою суть в памяти живущих… Такого надругательства никто не заслуживает. Даже они. Они молчали некоторое время. Самое страшное в совершенстве то, что оно не вечно. И когда ему приходит конец, очень трудно жить дальше. Может, поэтому люди так его боятся? - Мириль? Она вздрогнула. - Что? - Почему ты так не любишь, когда я зову тебя настоящим именем? - Разве? Я, верно, отвыкла от него. - Нет… Ты его не любишь, я чувствую. Нуриэль не знала что ответить. Раутиэль была права, но ей не хотелась объяснять причину. Мириль Нинквелоте принадлежала прошлому. В том прошлом, которое поглотили воды времени, так же, как воды океана поглотили Белерианд. Раутиэль была единственной, кто связывал ее с этим прошлым, но в последнее время ей начало казаться, что эта связь истончается. Нуриэль поднялась с земли. Раутиэль недоуменно поднялась вслед за ней. Нуриэль коснулась ее рук, прижалась ладонями к ладоням. Ей вдруг показалось, что она стоит у зеркала, прикасаясь к своему зеркальному отражению. Словно между ними возникла невидимая преграда, уже непреодолимая. Они стояли на склоне горы, словно вдвоем наедине с целым светом. Ветер смешивал их волосы и складки одежд. - Когда мы снова увидимся? – спросила Нуриэль. Она уже знала, что никогда. - Не знаю. Отсюда я уеду в Петербург, мне надо повидаться с Ломелином. *** Раутиэль Малинальдэ стояла на набережной Невы, именно там, где она чаще всего любила бывать с Нуриэлью и Луинмиром. И с Александром. Но теперь она была одна. Правда, с минуты на минуту должен был подойти ее внук. Она подумала о том, что Ломелину уже шестьдесят, примерно столько же, сколько и Линнору на момент его отбытия, но Линнор выглядел как она сейчас, а у Ломелина волосы уже седые. Хотя морщин на лице почти не заметно, и глаза молодые и яркие – все равно время его уже коснулось неумолимо. И у Ванимэльдэ глаза были ясные, даже когда она умирала, но лет за десять до смерти у нее начали появляться морщины, а волосы становились все белее. Раутиэль подумала, что ее дети живут вдвое меньше, чем атани – потомки Эарендиля. Но сейчас все в мире кончается быстрее. Едва успев начаться. Но Линнор ведь не старел… Раутиэль поежилась под порывом ветра и натянула перчатки. Вечный город, подумала она. Он многое переживет. Большинство современных ему городов и царств. Это было ее пророчество, которое ей хотелось оставить Петербургу как прощальный подарок. Город ее любви и молодости. У нее все же была молодость, а не только бессмертие. Теперь она понимала, в чем разница. И, кажется, начала взрослеть. «Мне девять тысяч лет, - подумал она. – Пора бы уже». Раутиэль была одета по-людски, в замшевое пальто – день-то был холодный. Волосы были стянуты в высокий узел. Теперь можно было не бояться открывать уши. Мало, кто верил в эльфов даже теперь, но многие делали себе пластическую операцию, заостряя уши. Раутиэль смотрела на серую воду, погруженная в свои мысли, и вдруг ее внимание привлекли крики, раздававшиеся на набережной. Она оглянулась и увидела то, что тысячи раз уже видела за свою жизнь. Увидела, как морготово племя преследует детей Эру. На этот раз это была банда скинхедов, окружившая молодую пару – парня и девушку, явно не славянской наружности. Раутиэль устало вздохнула и начала подниматься по ведущим от воды ступенькам. На набережной были еще люди, но они старались делать вид, что ничего особого не происходит. Раутиэль вынула из прически шпильки и встряхнула рассыпавшимися по спине волосами. Ее уже охватило знакомое ощущение ледяного спокойствия, как всегда перед битвой. Неважно, что у нее нет оружия. Эльф не может видеть орков и не биться с ними. Неважно, что этот бой станет для нее последним – она знала об этом еще до того, как услышала шум. Приближаясь к своим исконным врагам, Раутиэль, наконец, поняла, почему на протяжении всех этих бесчестных веков они с Мирилью не менялись и не старились вместе с Ардой. Она пожалела только о том, что не сможет рассказать об этом Мириль. Но рано или поздно она сама поймет. Ведь теперь она остается одна. Тар-Эльдалиэ. Последняя царевна эльфов в Средиземье. …Когда несколько минут спустя на набережной появился Ломелин, для Раутиэли все уже было кончено. Ей не удалось спасти юношу, но девушка смогла вырваться от озверевших нацистов и бежать. Она была так напугана, что даже и не подумала вызвать милицию. Милицию вызвали сами нацисты, те, кому удалось спастись от Ломелина. Их было всего двое. Трупы остальных четверых остались на набережной рядом с трупом юноши-кавказца. Изуродованное и избитое тело Раутиэли Ломелин унес на руках. Он так и нес ее по улице, на глазах у всех. Он успел позаботиться о ее теле, прежде чем за ним пришли. Ломелина обвинили во всех убийствах, но суд не состоялся. Он ушел так, как умеют уходить только эльфы, как ушла и его мать. Предпочел смерть позору и тюрьме? Или просто не захотел больше жить в мире, где происходит такое? Дети и старший внук Раутиэли не унаследовали ее пламенной силы. Но кто-то же должен был? Кроме Линнора? Может, после ее смерти, часть огня, дарованного ей, перешла в более отдаленных потомков. Тех, что еще были живы? *** Раутиэль пережила всех своих детей. После нее оставались теперь только Нордилион, сын Лайрэндиля и правнучка – Нерданэль Малинальдэ, дочь Ломелина. Нерданэль, ставшая женой Артаниона Каль-Исиля, сына Айрэдиля, сына Луинмира. Маринка и Рышард Краевски. И если этой паре не суждено было иметь детей, род эльдар в Средиземье грозил прерваться, теперь уже действительно навсегда. *** Песня Раутиэли Я бы хотела Стать звездой Совсем крошечной звездочкой. Чтобы даже не блистать Точкой в ночном небе, А просто замереть в Ее ладони. В складках Ее одежд, Прильнуть к ней и замереть навсегда. Я бы хотела Стать птицей И улететь туда, на Запад В закат. Я бы летела До тех пор Пока не долетела бы туда Или пока у меня не преломились бы крылья И тогда бы я упала В волны И захлебнулась бы в них с песней, С последним вздохом славя Варду. И я верю, что когда-нибудь Так будет Крылья вырастут у меня И я буду лежать на волнах воздуха Как на Ее груди И я буду гореть крошечной звездочкой Меж ресниц Ее А если этого не будет То ничего мне больше не нужно Если этого нет – не стоит жить.