In the hot seat

Джиён стоит над обломками своего звездолета и давится застрявшими в горле злыми колючими слезами. Тупые альфы. Глупые-глупые-глупые! И самый тупой из них – задавака Семерочка. Джиёна перевели в этот садик всего два дня назад, но он уже умудрился каким-то образом нажить себе врага в лице главного заводилы местной братии от трех до пяти по имени Чхве Донук. Его не интересовало почему альфу все зовут «Семерочкой», его интересовало только то, почему этот самый альфа постоянно к нему цепляется. С первой же минуты, как увидел его, робеющего, выглядывающего из-за ноги воспитателя. Что-то в Джиёне видать не понравилось мелкому Семерочке, и теперь четырехлетнего Квона травят все, кому не лень. Джиён мужественно терпит, никому не жалуется, хотя и хочется, но вот звездолет, это зря, это очень жалко, его ведь папа еще покупал. Поджав губы, Квон опускается на коленки и, сосредоточенно сопя, собирает обломки в подвернутый подол футболки. Дома отец починит. Обязательно починит, он же знает, как сильно Джиён дорожит звездолетом. Увлеченный, Квон совсем не замечает, как небольшая стайка альф собирается вокруг него, гадко хихикая. - Где достал такую разломанную страхолюдину? – нагло интересуется Донук, пришепетывая на букве «с». Джиён сжимает худые плечи, но не прекращает сгребать пластиковые осколки в кучку. Глаза он предпочитает не поднимать, разве можно ждать что-то хорошее от этих дураков? Но Донук все не унимается. - Что, не слышишь, новенький? Так ты еще и глухой ко всему прочему? – чтобы слова звучали весомее, он протягивает вперед ногу в голубой сандалии и накрывает подошвой полупрозрачный кусок кабины с маленьким зеленым космонавтом. - Стой! – Джиён дергается вперед, но пластик уже трещит и крошится под пробковой подошвой детской обуви, а вместе с этим что-то трещит и крошится внутри маленького Джиёна. - Ах ты! Ему кажется, что пол, не выдержав такой несправедливости, сам решает помочь ему и подтолкнуть вверх. Его маленький, но острый кулачок взлетает словно птица и врезается аккурат в глаз задиры. Донук качается, как подрубленное дерево, а потом шлепается на задницу и разражается таким громким воем, что удивляется даже сам Джиён, прямо сквозь пелену гнева и негодования. Впрочем, он не хочет ждать возмездия, поэтому поскорее подхватывает с пола треснувшую кабину и убегает прятаться. Кулак чешется и ноет, а сердце, кажется, скоро выскочит из груди. Он совсем не хотел бить Донука, но на душе было так больно, так тесно, что иначе никак. Только вот хорошо ли получилось? Ведь, теперь, наверное, Семерочка совсем ему совсем прохода не даст и обязательно отлупит сразу же, как только воспитатель отвернется. Квон забивается за шкаф с игрушками, отчаянно стараясь не чихнуть от скопившейся там пыли, и решает до самого вечера оттуда не выходить. Папе никогда не нравились драки, он так и говорил: «Решайте дела головой, а не кулаками». Отец всегда смеялся и говорил, что и головой как-то сломал какому-то хмырю челюсть, а маленький Джиён только успевал удивляться тому, какие взрослые все-таки странные: всем известно, что кулаком бить куда удобнее, чем макушкой. Один раз папа долго смотрел на него, потирающего очередной синяк, потом покачал головой и вздохнул: - И в кого ты такой драчун, Дракоша? - В отца, - гордо провозгласил Джиён, а потом вдруг бросился папе на шею, - ты прости, я в следующий раз обязательно головой попробую, а в этот раз никак нельзя было. Просто Ёнбэ сказал, что ты у меня исчезнешь скоро, как дедушка его, а я сказал, что ты со мной всегда-всегда будешь. Он задираться начал, вот я его и отлупил. Потому что нечего чепуху городить! Руки папы на его плечах едва заметно дрогнули. Джиён уже хотел поглубже зарыться носом во вкусно пахнущие папины волосы, но его уверенно отстранили прочь. Папа заглянул ему в глаза так серьезно-серьезно, что Джиёну почему то совсем расхотелось обниматься. - Запомни, не обязательно драться, чтобы доказать, что прав. Жизнь сама рассудит. Она расставит все по местам… И… - лицо папы вдруг стало совсем потерянным, - если я вдруг правда исчезну, ты это пожалуйста запомни и пообещай мне, что будешь помнить всегда? Джиён испуганно посмотрел на папу, в его голове никак не укладывался мир, где он прибегает с улицы, вдоволь накатавшись на трехколесном велосипеде или напускавшись бумажных корабликов, а папы нет. Совсем нет, нигде. Как дедушки Ёнбэ. Папин взгляд смягчился, стоило ему увидеть смятение на лице сына, - А подумай, ведь какого друга ты можешь потерять из-за того, что такой задира? - Кто задира? – Джиён аж отпрянул, - я задира? Я же за дело… - Ничего не знаю, дерешься – значит, задира, - безапеляционно заявил папа и лукаво покосился на Джиёна блестящим глазом, - А ну как Ёнбэ тебя не простит? Джиён аж рот раскрыл; к миру без папы примешался еще и мир без лучшего друга. Одно другого не лучше. - Ну-ка, беги к нему, - папа ласково погладил его по голове, а потом подтолкнул в сторону двери, - и помирись поскорее. А потом папа подарил ему звездолет. И это был последний раз, когда Джиён его видел. Он все-таки не выдерживает и чихает, покрепче прижимая к себе обломки. - Вот он! – раздается откуда-то слева, и Джиён с досадой понимает: «нашли все-таки». Взволнованный воспитатель отодвигает шкаф и манит к себе изрядно пропыленного Квона. Но Джиён только упрямо мотает головой и очень жалеет, что не может, например, пройти сквозь стену или стать невидимым. Воспитателю скоро надоедает, и он просто вытаскивает Джиёна из его убежища, сгружая прямо посередине комнаты. - Прекращай этот цирк, - ругается он и подталкивает к нему все еще всхлипывающего Донука, - что это было такое? Сейчас же извиняйся, а вечером, когда придет твой отец, я должен буду все ему рассказать. Джиён давится несправедливостью, обжигаясь, как на горячем какао. Он ведь только защищал самого себя, ничего больше, да и сдачи дал впервые за все время. А ведь ни Донука ни остальных его прилипал никто и никогда не заставлял ни перед кем извиняться. Тем более, перед самим Квоном. Он насупливается и отрицательно мотает головой, бессильно скребя пальчиками по пластику обшивки звездолета. Воспитатель хмурится, ему совсем не нужны проблемы с родителями Донука, он повторяет свой приказ и упирает руки в бока. Но тут всхлипы прекращаются, и маленький альфа, шмыгнув, заявляет: - Не надо извиняться, я сам виноват. Джиён опешивает, воспитатель тоже, впрочем, почти все в этой комнате теряют дар речи. Справившись с первой волной удивления, взрослый омега осторожно переспрашивает: - Ты уверен? - Да, - кивает Донук, снова шмыгая носом и утирая его рукавом, - уверен, он ни при чем. Воспитатель подозрительно осматривает сначала одного, потом другого, но цепляться не к чему, так что он просто вздыхает и грозит им пальцем. - Больше чтоб такого не было, иначе накажу обоих. Когда взрослый уходит, все остальные дети придвигаются ближе, предвкушая шоу, но Донук портит им все планы, вдруг улыбаясь Джиёну улыбкой, в которой недостает двух передних зубов и протягивая ему ладошку. - А ты молодец, ничего такой удар. Квон задумчиво осматривает чужую руку и недоумевающе ломает брови. Понять Семерочку он даже не пытается, но почему-то верит, больше тот его трогать не будет. Поэтому осторожно пожимает протянутые пальцы, стараясь не отпустить завязанной на животе в узел футболки. Остальные тут же про него забывают, сгружаясь вокруг Чхве, гордо демонстрирующего наливающийся цветом синяк под глазом. Джиён не понимает, что хорошего может быть в этаком фонаре. Не понимает этого и отец Донука, пришедший вечером в садик, чтобы забрать сына. Он сурово хмурит густые брови и грозно требует оробевшего Джиёна пред свои очи. Теряясь, на подгибающихся ногах, но Джиён выходит вперед, чувствуя себя рыцарем, выступившим против разъяренного огнедышащего дракона. Увидев его, отец Семерочки подается вперед, уже раскрыв рот для того, чтобы отчитать его как следует, но потом его брови медленно ползут вверх, а сам он поворачивается к сыну. - Ах ты, маленький паршивец, - гудит взрослый альфа, словно паровоз, и вдруг залепляет Семерочке основательную затрещину, - для того я тебя растил, чтоб ты омег обижал, а потом от них отхватывал? - Кого обижал? – Донук от удивления забывает даже среагировать на удар. Когда он поворачивается в его сторону, Джиён готов сквозь землю провалиться и чувствует, как начинают гореть кончики ушей. – Так ты… Омега?! - О чем задумался?- из воспоминаний его вырвал приятный мужской голос и легкое прикосновение к плечам. Джиён вздрогнул, но уже через секунду расслабленно улыбнулся. - А… Это ты, Семерочка? Донук наморщил нос, нависая над омегой и отчаянно нахмурился, очень плохо отыгрывая возмущение. - Слушай, ну я же просил меня так не называть? Когда это было-то… - Вот что ты как этот? – канюча, протянул Джиён, цепляясь за воротник альфы и незаметно притираясь ближе, - нормально ж общались. - Засранец, - рассмеялся Донук и легонько чмокнул омегу в макушку, - поехали, поужинаем? - Ага, только куртку надену. Джиён накинул легкую ветровку, задержавшись на секунду у зеркала. Рожденная воспоминаниями легкая полуулыбка словно бы осветила его изнутри, и когда он выбежал из дверей, альфа невольно зажмурился. Сама мысль о том, что этот омега с ним вместе несмотря ни на что, грела не хуже теплого одеяла. Квон упал на соседнее сидение и щелкнул ремнем безопасности. - Все, я готов! - Отлично, - Донук подмигнул ему, поворачивая ключ в замке зажигания, - в таком случае, вперед. - В бесконечность и далее, - рассмеялся Квон. - И далее, - согласился с ним Донук, выруливая на автостраду. Город за окнами автомобиля вяло посвечивал только начинающими набирать силу вывесками. Джиён уткнулся лбом в прохладное стекло и медленно покачивал головой, в такт ритмам, бьющим из динамиков густой волной. - Знаешь, - задумчиво протянул он, кусая нижнюю губу, - если бы я не стал фотографом, я бы стал музыкантом. - Я уверен, у тебя бы все получилось, - улыбнулся Донук , и вот сейчас, освещенный мягким искусственным светом сеульских улиц, он показался Джиёну почти совершенным. Безумно красивым. Наплевав на правила уличного движения, безопасности и здравого смысла, Квон потянулся через сиденье, наощупь находя мягкие губы альфы. Поцелуй вышел коротким, но внутри у Джиёна успели родиться и умереть материки, распуститься, умереть и распуститься вновь ярчайшие цветы. Он откинулся на спинку сиденья и прикрыл глаза, радуясь тому, что Донук снова правильно считал его настроение и ничего не стал говорить, чтобы не испортить момент. Это волшебство настолько густо наполнило салон автомобиля, что его можно резать ножом. Но Джиёну не нужно ничего резать, чтобы наверняка знать, что оно существует. Рядом с Донуком оно существует всегда. Маленький ресторанчик с уютным убранством и наполняющими его аппетитными запахами ласково принял обнимающуюся пару под свое крыло. - Добрый день, - улыбнулся Донук подошедшему распорядителю, - у нас заказан столик. На фамилию Чхве. Распорядитель взглянул в записи, слегка изменился в лице и нервно сморгнул. Джиён озадаченно посмотрел на Донука, но тот только пожал плечами. - Разумеется,- ожил распорядитель, - извините, кажется, произошла небольшая накладка. Вы позволите предложить вам другой столик? - Извините, но нет, - покачал головой Донук, - нам необходимо именно это место. Видите ли.… Есть причины. - Простите, но… Дело в том, что его по ошибке отдали другому посетителю, у него тоже фамилия Чхве. Вы уверены, что другой столик не подойдет? - Уверен, - нахмурился Донук и Квон заметил, что тот слегка покраснел, - позвольте я сам могу поговорить с этим «другим» Чхве. Распорядитель явно не горел желанием ввязываться в конфликт, но отказ посетителю означал бы еще большие проблемы в будущем, когда история дойдет до шефа. Поэтому он лишь кивнул и со скорбным видом повел их вглубь ресторана. Джиён осматривался, совершенно сбитый с толку, почему Донук так прицепился именно к этому столу, Квону ведь все равно где сидеть. Неужто, только для пущего подчеркивания своего альфа-начала? Джиён хихикнул, представляя в красках, как будет доставать его этим в ближайшем будущем, а потом смех замер у него внутри, перекрывая горло. Незнакомый, но назойливый запах ударил разом и едва не снес омегу с ног. За столиком, к которому подвел их распорядитель, сидела пара. Омега, насупившись, что-то выговаривал бледному сверх меры распорядителю, Донук что-то отвечал, явно пытаясь улыбаться, но Джиён ничего из этого не слышал. Он тяжело дышал, не в силах отвести глаз от сидящего рядом с тем омегой альфы. Их взгляды искрили, перекрещиваясь и вплавляясь один в другой. Джиён видел его впервые в жизни. До этого момента он даже не предполагал, что старые дедушкины сказки правдивы хоть на треть. Эта треть догнала его там, где он не ждал. На Джиёна смотрел его истинный.