***
Курт прикрыл глаза, чувствуя сильное, но теплое дуновение ветра на своей коже. Он вздернул голову вверх, греясь в лучах солнца, освещавшего все вокруг, раскинул руки в стороны, надеясь, что никто не увидит, как глупо он сейчас выглядит. Никто и не должен был: время обеда. Обычно все расходились по домам, а Курт наслаждался тишиной, такой природной тишиной, не лишенной шума волн, бьющихся о камни, гула чаек, но лишенной человеческих звуков. Это был хороший день. Улов был превосходным, а погода не могла не радовать. Как вообще можно было всем не наслаждаться? Как остальные могли разойтись по домам? Курт не понимал их, но и понимать их ему не было нужно. Так же, как он и не хотел осознавать того, что ему самому пора было домой. Еще чуть-чуть. Всего пару минут, и он вернется к семье, будет слушать рассказы отца о проделках подчиненных на заводе, уплетать вкусную стряпню мачехи за обе щеки и, ловя сочувствующие взгляды брата, делать вид, будто ему интересно. Конечно, не было тайной то, что Курт далек от всех этих цехов и техники, но отец то ли пытался приобщить его к своему делу, то ли не знал, о чем еще говорить. Однако сейчас у Курта было немного времени, он вдохнул воздух полной грудью и почувствовал прикосновение чьих-то рук у себя на талии. Хаммел откинул голову назад. Блейн. - Почему ты всегда подкрадываешься так незаметно? - тихо произнес Курт, не сдерживая улыбки, скользнувшей по его лицу. - Тебе же это нравится, - послышалось прямо над ухом. Губы Блейна коснулись его мочки, а следом и шеи. - Ну, что ты делаешь? - выдохнул Курт, вопреки своему желанию вырываясь из объятий парня и оборачиваясь. - Нас увидят. Блейн огляделся, словно бы в поиске невидимых свидетелей и, не найдя таковых, широко улыбнулся, схватил юношу за руку и притянул к себе. Курту очень хотелось бы поддаться, но нужно было быть острожными: окружающие не терпят геев. А недавние недовольства по поводу ориентации нового президента только усилили уверенность Курта в том, что лучше не демонстрировать своих чувств. Конечно, он не скрывал того, что предпочитает парней, так же, как и Блейн, но это не значило, что его возлюбленный может так нагло нападать на него с поцелуями, где бы они ни были. - Мне нужно домой, - произнес Курт, отворачиваясь и заставляя тем самым губы Блейна столкнуться с его щекой, а не с губами. - Меня ждут. - Нет, не ждут, - возразил тот, снова попытался вовлечь в поцелуй любимого и снова потерпел неудачу. - Я предупредил Берта. Сказал, что на обед ты не придешь. - Это что, ты решаешь, есть мне или нет? - возмутился Курт, чувствуя, как сила воли машет ему ручкой и уступает желанию не отрываться от Блейна ни за что на свете. - Я умру с голоду, Андерсон! Блейн только хитро ухмыльнулся и с торжественным видом указал на корзинку на гальке, которую, видимо, там поставил прежде, чем подкрался к Курту. - Ты будешь обедать со мной, - заявил он. Хаммел улыбнулся, думая, что это самый идеальный вариант трапезы, какой только можно было найти. - Знаешь, - в глазах Блейна сверкнул какой-то странный огонек, - я жду не дождусь того, когда ты будешь обедать со мной всегда, когда будешь бежать домой ко мне. - Это же не предложение руки и сердца? - усмехнулся Курт, умиляясь очарованию своего парня. - Что, если так? - произнес Блейн, сузив свои огромные карие глаза, вызвав тем самым смех возлюбленного. - Я серьезно, Курт, - он обиженно поджал губы. - Завтра тебе уже восемнадцать, а это значит… - Завтра мне восемнадцать, - прервал его Курт. - А ты младше, Блейн. Это будет значить лишь то, что я совратитель несовершеннолетних. Андерсон ухмыльнулся и многозначительно поиграл бровями. - Я вовсе не против, чтобы меня совращали, - и в этот раз ему удалось захватить губы Хаммела своими в мягком поцелуе. Наверное, если бы кто-нибудь спросил Курта, счастлив ли он, он бы ответил: «Да, счастлив». У него была замечательная семья, чудесный парень, которого он любил больше всего на свете, и пусть жизнь в четвертом дистрикте была далека от идеальной, Курт ни разу не пожалел о том, что не родился в другом месте или в другом времени. Конечно, предложение Блейна нельзя было воспринимать всерьез, но Хаммел был уверен в том, что когда-нибудь они поженятся. И даже если уже сейчас Курт чувствовал себя самым счастливым на свете, он не представлял, что будет, когда они соединят свои судьбы клятвами. Наверное, он сойдет с ума. Сойдет с ума от счастья, от любви, от Блейна. Только вот сходить с ума по-настоящему ему придется вовсе не из-за этого, но пока он пребывал в неведении. Наслаждаясь солнцем, морем и Блейном, он был беззаботно счастлив.***
Себастиан вошел в свой кабинет, который ему выделили на время пребывания в первом дистрикте во Дворце правосудия. Внутри его ждал Хантер. Он с лицом, полным невозмутимости, проследил взглядом за правителем, который явно был не в духе. Себастиан и сам не знал, что с ним не так. Он, как и планировал, пробовал что-то новое, находил себе парней на ночь, но все было так же, как и в Капитолии: однообразным, скучным. Наверное, Смайт надеялся на то, что найдет здесь что-то необычное, особенное. Неужели за свои каких-то двадцать шесть лет он попробовал все? Себастиан стал вышагивать из стороны в сторону, не скрывая своего раздражения и чувствуя пристальный взгляд своей правой руки. - Может быть, ты, наконец, сядешь? - произнес Кларингтон. В его голосе не слышалось вопроса, пусть он и предполагался. Предполагался как-то формально, из какой-то вежливости, но в самом деле это был приказ. Смайт поднял на него недоумевающий взгляд, мол, как ты смеешь, но Хантер предвидел его реплику и добавил уже утвердительно, не требуя возражений: - Сядь. Себастиан сузил глаза, но подчинился и приземлился в свое кресло. Кресло в Капитолии было намного удобнее, как он отметил, и он еле заметно поморщился, даже не представляя, что какой-нибудь житель дистрикта и помыслить не мог о таком комфорте. - Мне скучно, - протянул он, закатив глаза. - Я думал, здесь все по-другому, здесь будет что-то новое. Новые люди, новые… мужчины. - И долго ты собираешься вести себя, как подзаборная шлюха? - поинтересовался Хантер, слегка приподняв одну бровь. - Я - прези… - Ты избалованный сыночек бывшего президента. Ты просто попал на волну. Люди не хотят видеть тебя правителем, и ты это знаешь, - Кларингтон сложил руки на груди. - На твоем месте я бы думал о том, как убедить их в обратном. Себастиан хотел возразить, но понимал, что крыть ему нечем: Хантер был прав. Смайт знал довольно много о том, как управлять страной, но, получив желаемое, расслабился. Это могло бы дорого ему обойтись. - И как же? - вскинул брови Себастиан. - Ну, давай же, порази меня гениальными идеями и тактиками. - Для начала тебе нужно забыть о своих похождениях, - произнес Кларингтон, на что Смайт только хмыкнул. - Найди какого-нибудь постоянного парнишку. Вон, из свиты, и трахай его, если тебе прямо-таки невтерпеж. - Шутишь? - усмехнулся Себастиан. - Да я их каждый день вижу. Это еще более скучно, чем если бы я гулял по глупому дистрикту. Хантер только обреченно покачал головой. В его глазах таилось осуждение, и Себастиан это прекрасно понимал. Он бы даже прислушался к собеседнику, если бы не был настолько упрям и не хотел всего по-своему. Уж очень Смайту не терпелось увидеть реакцию Кларингтона, когда он успеет все: и дела сделать, и развлечься. Быть может, бегать за двумя зайцами - людей смешить, но это действовало только на таких же обычных глупых людишек, а он - Себастиан Смайт. Он еще посмеется в лицо этому Хантеру Кларингтону.***
Восемнадцать лет - не такой уж и чудесный возраст. Человек становится взрослым по меркам правительства и должен отправиться на постоянную официальную работу. Все, что умел Курт, - это ловить рыбу и петь. И если раньше первое он делал в объеме, который требовали от детей, то второе вообще никому не было нужно. Пришлось приспосабливаться. Время общения с Блейном резко сократилось. Андерсон еще учился в школе, и Курт переживал, что тот будет чувствовать себя ненужным, отдалится. Прошло всего две недели с тех пор, как Хаммел стал вечно занят, а он уже скучал по Блейну. Курт ощущал себя и несчастным, и уставшим. Постепенно он начал входить в ритм, постепенно усталость пересилила грусть, и он просто падал вечерами в кровать, проваливаясь в сон, не думая ни о чем. И ему ничего не снилось. Тихим воскресным утром Курт наконец-таки выбрался на улицу, не обязанный бежать куда-либо что-то делать. Он отправился на любимый пляж насладиться ветром, солнцем, как и всегда. Наверное, он должен был валяться в кровати и отсыпаться или зайти к Блейну и взять его с собой, но сейчас Курту хотелось одиночества. И именно утро могло дать ему такое уединение. Ступив босыми ногами на гальку, Курт улыбнулся. Наверное, со стороны он казался то ли сумасшедшим, то ли пьяным. Волосы его были растрепаны на ветру, рубашка, некогда принадлежавшая его брату Финну, который был вдвое больше него, неряшливо висела на его худощавой фигурке, а штаны были закатаны по колено для того, чтобы можно было зайти в воду и не намочить их. Курт обожал, когда вокруг никого не было. Он мог выглядеть, как хочет, делать, что хочет, и никто ничего ему не скажет. Курт мог даже горланить песни во весь голос, что незамедлительно и решил сделать. Он вошел в воду, и с его губ начали срываться слова, переходящие в строки песен, которые в детстве ему пела мама. Матери Курта уже давно не было в живых, и все, что у Хаммела от нее осталось, это музыка. Так он и стоял в воде, одетый, как нищий, но с видом самой настоящей звезды. Стоял и пел, делясь звуками своего необычайно высокого голоса с волнами, чайками и еще кое с кем. Курт даже не подозревал о том, что здесь кто-то был, и лишь когда его песня стихла, позади раздался отдаленно знакомый голос. Курт не мог понять, кому тот принадлежал, но Хаммел определенно где-то его слышал: - Неплохо поешь, моряк, - произнес он, заставляя Курта обернуться. - Как тебя зовут? Хаммел даже не знал, как на это реагировать: смутиться, испугаться или удивиться. Он остановил свой выбор на последнем, вглядываясь в зеленые глаза потревожившего его покой мужчины. - Курт, - вымолвил он, не имея ни малейшего понятия, что говорить и каким тоном. Может быть, ему следовало бы поклониться или добавить какое-нибудь вежливое обращение вроде «Ваше высочество»? Нет, чушь какая-то. Курт был уверен в том, что он перегрелся на солнышке. И лучше бы он перегрелся. И лучше бы ему показалось! - Ну, а я… - начал собеседник, на лице которого отразилась самодовольная ухмылка. - Президент Смайт, знаю, - выпалил Курт, а следом понял, что перебивать мужчину ему совсем не стоило, и тихо добавил: - Извините. - Ну, что ты, - усмехнулся тот. - Не нужно меня бояться. И, кстати, Себастиан. Меня зовут Себастиан. Курт коротко кивнул, с неким подозрением смотря на президента, и осторожно повторил: - Себастиан. На лице Смайта появилась улыбка. Заинтересованная, насмешливая и пугающая. Впрочем, пугающей была не только она, но и пристальный взгляд, который не сулил ничего хорошего. Курт выдавил из себя ответную улыбку. Он не разбирался в политике, но знал, что люди не любили нового президента. А кто будет любить человека, который вводит такие порядки, что сил ни на что, кроме работы, не остается? Хаммел подозревал, что перед ним стоит будущий диктатор, а подобных людей лучше не злить. Курт постарается быть вежливым. Он будет милым и улыбчивым. Ведь такими должны быть обычные люди со своим президентом? - Мне нравится твой голос, - произнес Себастиан, все так же разглядывая парня перед собой. - Споешь? Курт не мог ему отказать, чувствуя себя то ли идиотом, то ли шутом. Он начал новую песню, ожидая того, что президент сейчас разразится хохотом над его глупостью, или чего-то подобного, но Себастиан слушал. Действительно слушал и, казалось, наслаждался звучанием его голоса. Осознав это, Курт расслабился. Может быть, человек перед ним и был страшным, грозным президентом, но не сейчас. Сейчас Смайт был просто парнем, которому не чужда обыкновенная любовь к музыке. Значит, нечего было бояться. Голос Курта стал более уверенным, а следом Себастиан начал подпевать. Курт с удивлением глянул на президента, интонации которого были поразительно чистыми и приятными. Они снова обменялись улыбками, только теперь улыбка Курта не была такой испуганной и вымученной, а улыбка Себастиана не была насмешливой и холодной. Песня не могла продолжаться вечно, но к ее концу Курт был уже убежден в том, что их президент вовсе не ужасный человек и деспот. По правде говоря, Курт Хаммел просто не умел разбираться в людях.