Регенерация.

Стены разъехались и пошатнулись. Окно сплющилось, стало менять форму так, что изгибались прутья, отражаясь серостью металла. В ушах послышался треск. Стоило Эффи посмотреть в сторону окна, как свет врезался в сознание через чувствительные глаза. Эффи сползла на пол с подвесной скамьи и сжала пальцами виски. Цвета потеряли определенность, кто-то как будто наугад смешал из палитры причудливые оттенки, дикие, ядовитые. Эффи все время слышала, как стучит в ушах пульс, сбитый из-за неожиданно появившихся галлюцинаций. Тринкет отвернулась к стене, и все поплыло, изображение смазалось. Женщину покачивало, конечности слабели, а мысли пытались разбежаться в разные стороны, однако туман обволакивал их убийственным холодом и они падали наземь прямо на бегу. В голове обрывались предложения, в ушах шумело и стучало. От этого неприятного чувства свело челюсти, и Эффи тряхнула головой, надеясь, что разум прояснится. От этого стало только хуже, головокружение вывело ее из равновесия, Тринкет откинула голову назад, врезаясь в бетон стены. Только со значительным опозданием она почувствовала, как заболел затылок, которым она впечаталась в стену. «Эй», слабым беспомощным голосом позвала Эффи в пространство камеры и затихла, пораженная. Звуки расползлись эхом, но это не все, их сопровождали странное гудение и звон, как от удара в колокол. Пульсация звуковых волн в пространстве сделала воздух плотным, практически ощутимым. А потом эти звуки словно поглотила вода и в ней перед глазами поплыли вспышки света. Они тоже пульсировали, были похожи на светлячков, все таких же непонятных цветов. Женщина прищурилась. Все было таким реальным, что она протянула руку вперед, ожидая, что почувствует воду пальцами. Стоило Эффи это сделать, как под ее ладонью блеснула одна из вспышек. Звук от нее разлетелся на высокой ноте, но не раздражающей, а светлой, звенящей маленьким бубенцом. «Я трогаю музыку», пронеслось в чумной голове заключенной. Эффи провела рукой влево и под ее ладонью все появлялись и появлялись вспышки, пока она не замерла, а мелодия не скатилась по ступенькам на густую бархатную ноту. Привыкать к таким явлениям было трудно, какая-то часть сознания Тринкет наслаждалась ощущениями и привлекала мыслями о безмятежности и небытии. В это самое время другая часть провоцируемого на отключку разума билась в панике. «Что-то не так», слышала Тринкет свой собственный голос. «Тебе нужна помощь» «Не поддавайся» «Позови кого-нибудь» Конечно же, никто не собирался обращать внимание на бредившую заключенную. Более того, миротворцы, дежурившие в коридоре, заранее знали о том, что так будет. То, что вызвало такие последствия, намеренно было подложено в то скудное количество безвкусной каши, которую просунули в окошко двери в новой камере Тринкет. Приказ сверху гласил о том, что теперь Эффи отведена роль приманки, которую нужно сохранить до прихода тех, кому она предназначалась. Смысла мучить ее больше не было. Но, не смотря на это, никто не говорил, что об экс-кураторе Двенадцатого Дистрикта теперь будут заботиться. В приказе также было сказано, что способ «заботы» об Эффи «начальство тюрьмы выберет самостоятельно, с учетом всех факторов». То вещество, что было в еде женщины – на самом деле самое дешевое обезболивающее, которое помогало продержать Тринкет в приемлемом состоянии. Приемлемом для начальников тюрьмы, но не для Эффи, с ее неустойчивой психикой. Таблетки, которые крошили в тарелку, содержали люморф, психотропное вещество, добываемое из цветов темно-синего цвета. Через какое-то время оно парализовало тело, делая его невосприимчивым к любой боли, даже той, от которой изнывала Эффи. Женщина сразу несознательно поняла, что действие наступило окончательно. Шум в голове сменился шепотом, держаться в сидячем положении стало невозможно, Эффи поспешно вылезла на лаву, легла на спину и почувствовала, что все немеет и что дерево под ней качается. Она словно плыла в море, которое кренило ее лодку в разные стороны. Веки обессилено сомкнулись. Послышался шум соленых волн. Всплыли картинки солнца, выблескивающего на водной глади, стаи макрели, серебристые спинки которых приветливо зазывали своей красотой. Вода переливалась сиреневыми, зелеными, синими, желтыми оттенками, небо размазало по своему полотну масляные мазки облаков. Кажется, галлюцинации сменились сном. Но так только казалось. Внезапно картинка поменялась. Эффи стояла посреди пустой комнаты, стены которой были из воска. Потолок и левую сторону комнаты словно расплавил огонь, через верх заглядывали ветви деревьев, увешанные веревками. Узелки этих веревок обхватывали горлышки пузатых бутылок, внутри которых горели маленькие огарки свечей. Эффи было так холодно, что она подошла к той бутылке, что висела ниже остальных и дотронулась до нее руками, согревая онемевшие пальцы. Стоило женщине сделать это, как ветер с клыками налетел на полурасплавленный домик, разрывая пространство лязгом и звоном бутылок, которые сталкивались между собой и трескались. Стало темно, такая темнота бывает только в таких случаях, как если бы свет загородила широкоплечая высокая фигура. Тринкет хотела закричать, но когда попыталась это сделать, то поняла, что ее рот накрыла мощная сильная рука и она уже давно не спит. Она невидящим взглядом смотрела на лицо Хеймитча.