Регенерация.

В коридорах звенела тишина. Казалось, что стены были сделаны из стекла и звуки отбиваются от них искрами, ведь шаги Кантариуса Голда были слышны еще на повороте. Исполнитель приказов по вопросам заключенных твердой походкой направлялся в сторону тяжелых дубовых дверей, черных как ночь, лакированных и достающих чуть ли не до потолка. Они темным пятном выделялись на фоне белоснежных стен, покрытых серебристыми узорами. Широкие окна вдоль стен бросали снопы света на золотые люстры и от того розы (а именно розы были выведены серебряной краской на стенах) приобретали легкий желтоватый оттенок. Все это обилие красок и роскошь, которую они создавали, заставило Кантариуса остановиться в нескольких сантиметрах от двери. Он в Президентском дворце. Идет на срочную встречу к правителю Панема. Нервничать ли? Определенно. Сноу никогда не вызывает без веской причины, для всяких пустяков у него есть помощники. Два мерных постукивания, как вопрос о разрешении войти. Миротворцы по ту сторону распахивают двери и терпеливо ждут, когда посетитель войдет. Голд, пытаясь унять волнение, с уважением кивает, Кориолан указывает на стул напротив него и делает еле заметный жест миротворцам, которые выходят в коридор и прикрывают двери с той стороны. Твердая папка, все это время находившаяся в руке Кантариуса, ложится ему на колени, и дрожащие пальцы стискивают ее. Почему-то именно здесь тишина вдруг становится невыносимой, а запах роз вызывает легкую тошноту и сводит желудок. – Вы знаете, почему я вас вызвал, Исполнитель? – властно спрашивает Сноу, распрямляя спину. – Наверняка хотели срочно что-то узнать, господин Президент, – неуверенно выражает свою догадку тот. С чего бы еще вызывать его во Дворец? Кориолан усмехается одними уголками губ. – Верно. Он медлит, вглядываясь в лицо подчиненного. Кантариус всегда качественно выполнял свою работу, но это не отменяет того факта, что он оступился. Ну, вряд ли это можно назвать проступком. Не доглядел? Да, наверное, так правильнее. – Мне доложили, – начал Сноу задумчивым голосом, – что вы чуть не довели до смерти одного из заключенных раньше времени. Исполнитель сглотнул. Они ведь замяли это дело! Врачи вывели ее из рискованного состояния. – Я ясно дал вам понять: если она ничего не знает о Революции, то она может стать приманкой для тех, кто знает. Даже, более того, для тех, кто имеет отношение к организации мятежников. – Я... Я не давал приказов, которые могли стать угрозой ее жизни, – испугавшись, начал оправдываться Голд и только после того, как произнес эти слова, понял, что подписал себе смертный приговор. Кориолан помолчал. Слегка прищурившись, он всмотрелся в лицо подчиненного еще более проницательным взглядом. – Вы слишком ценный сотрудник, чтобы отправить вас на плаху, Кантариус. Но это не значит, что я не могу наказать вас. Вы и сами знаете. – П-простите, господин Президент. – Виновных – наказать, ее – вернуть в камеру. Можете предоставить ей даже более качественные условия. До поры до времени. Я разрешаю. – Да, господин Президент. Сноу повысил голос: – Эффи Тринкет не просто пешка в этой игре. Она золотая пешка. Пешка, за которой вернутся более важные фигуры. Вы не должны упустить этот шанс. – Я понимаю, – смиренно отозвался Голд. – И на сей раз не подведу вас. – Я вам верю – сладковатой улыбкой наградил его Сноу. – Что у вас в руках? Исполнитель уже и забыл о том, что принес с собой документы. – Отчеты по наиболее опасным заключенным, которые вы просили обновить. Здесь новые данные и записи с допросов, проведенных в кратчайшие сроки. Улыбка Президента перестала быть приторной. Гримаса сменилась довольным выражением лица. – Вот поэтому я вас и ценю, Голд. Оставьте отчеты и можете быть свободны. Положив папку на край стола, мужчина кивнул Кориолану в знак прощания и, подойдя к дверям, снова постучал. Миротворцы повторили процесс в обратном порядке и когда они оказались по ту сторону, мужчина выдохнул и прикрыл глаза. Кажется, эта работа добьет его раньше, чем он увидит своих внуков.

*

Кастор постучал, но ответа не последовало. Тогда парень вошел. Хеймитч лежал на кровати в одежде и, похоже, крепко спал. Вид у него был блаженный. Впервые он не вызывал чувства жалости. – Хеймитч, – спокойно позвал Кастор. Ментор не реагировал, поэтому пришлось растормошить его за плечо. Эбернетти совсем чуть-чуть приоткрыл глаза и вымученно что-то промычал. – Хеймитч, тебя вызывает Койн. Имя подействовало не хуже разряда тока. Мужчина мгновенно сел в кровати и попытался прояснить взгляд. – Она не сказала, что именно хочет от меня? – еще слегка севшим голосом осведомился он, рассеяно посмотрев на проигрыватель, который молчал. Наверное, разрядился. – Только то, что тебе это будет интересно. – Я сейчас подойду. Китнисс где? – С нами. У Крессиды созрел какой-то гениальный план по одному из агитационных роликов. Она до сих пор надеется, что ей дадут разрешения на посещения какого-то участка, где, по ее словам, просто невероятно атмосферный вид. – Вот как. Ну ладно, иди тогда. Некрасиво опаздывать. – Это ты говоришь о манерах? – шутливо поддел ментора Кастор. Хеймитч ответил в его же тоне, слегка пожав плечами: – Старею. – Тогда, может, и семью заведешь? – выходя из комнаты, бросил парень. Эбернетти поморщился. Упоминание о семье неприятно кололо в груди. Но парень не виноват в этом. Он ведь не знает. Кое-что приятное в пробуждении все же было: головная боль ушла. Это было дополнением ко сну. Сменив рубашку, мужчина посмотрел на себя в небольшое зеркало. Серые глаза выцвели. Когда-то они блестели, и казалось, что на глубине серой дымки поблескивает алмазная крошка. Сейчас дымка рассеялась, алмазы выдуло ветром потерь, и осталась только вода. Да, его глаза были мутные, и виной тут даже не алкоголь, а крепкая концентрация отчаяния. Он помнит, что услышал треск. С этим треском он сломался. Морщинки проложили путь у уголков глаз. Когда Хеймитч выражал хоть какую-нибудь эмоцию, морщины становились выразительнее. Это тот случай, когда вся жизнь человека написана на лице. Уголки его губ всегда чуть ниже основной линии. Этот человек достаточно настрадался, чтобы понимать разницу между «жить» и «существовать». Если и есть человек, который может вернуть воду в иссохшую пустыню, то он сейчас явно не рядом. Иначе глухая ноющая боль между ребрами уже бы притупилась. Хеймитч с отвращением отвернулся от зеркала. Видеть там себя таким не было неприятно (уж с этим он не мог ничего поделать)... Несправедливо. Вот нужное слово. Но он всегда молчал, когда так хотелось кричать об этом. Койн ждала его. Она распустила собрание и теперь сидела в кресле в зале совещаний, постукивая пальцами о поверхность стола. Перед ней лежал исписанный лист бумаги, прикрепленный к планшету. Она делала то, что обещала, хоть и не хотела вовсе. И не совсем понимала, что в итоге даст спасение Эффи. У нее были свои планы. Но Хэймитч мог повлиять на Китнисс. И хоть Альма сама была хорошим дипломатом, ей не мешала подстраховка. Ментор Двенадцатого Дистрикта вошел хмурым, но, кажется, его лицо выглядело посвежевшим. И это всего за несколько часов. – Вызывали? – обратился Хеймитч к женщине. Койн кивнула, и планшет заскользил по столу в направлении мужчины. Тот осторожно взял его в руки, не до конца понимая происходящее. – Здесь список тех, кто пойдет с тобой. Все они добровольцы. Я выписала подтверждение на разрешение использования техники. Возьмите все, что нужно и приступайте. План организуете сами, это уже целиком ваша забота. Эбернетти бегло перевел на нее взгляд. Альма ожидала, что он поблагодарит ее, но ментор не мог этого сделать, пока Тринкет не окажется в Тринадцатом Дистрикте. Мужчина собрался уйти, но голос Койн остановил его: – Хеймитч! Он обернулся. – Не делай этого, если не уверен в успехе. Пожалей людей. Мужчина не ответил. Чувство тяжести давило на плечи. Эбернетти знал – он не заснет. Он будет прокручивать в голове каждую деталь плана, который они составят, чтобы удостовериться в том, что у них все получится. Но он не отступит. А когда Эффи будет в безопасности, он придет и поблагодарит Койн. Но не раньше.