Всем приятного прочтения. И простите за ожидание. С уважением, 5 лет.
Сегодня у Стоика Обширного на работе одни неприятности. 1. Ловушка для гонщиков не сработала! Кто-то вовремя предупредил гонщиков о засаде, что устроила полиция, поэтому все стритрейсеры смогли смыться из ловушки до того, как она захлопнется. 2. Слежка не удалась! Пять из шести жучков, что прикреплены к мотоциклам, и благодаря которым полиция могла следить за гонщиками, были отключены практически моментально еще в начале погони. 3. Полицию надули! Виктор Себялюбов, который имел прозвище Слюнявый и который руководил первой группой, что окружила место старта, чтобы схватить болельщиков и остальных гонщиков ГКС, кричал в рацию, явно затапливая ее от гнева слюнями, что задание провалено. Это не место старта, а только его подделка! И люди ГКС не скупились, создавая при помощи качественной аппаратуры атмосферу настоящего места старта. Когда полиция ворвалась на эту вечеринку, то были ошарашены тем, что довольная, безумная, кричащая, визжащая толпа никак на них не реагирует, а полицейские машины и мотоциклы частично прошли сквозь их, болельщиков, тела. До Виктора сразу дошло, что к чему, от чего он, грязно выматерившись, стрельнул куда-то в сторону, и болельщики затихли, исчезнув, подобно призракам. Голограмма! 4. Полиция лишилась своего шпиона! Стоик решил, что стритрейсер-падлюка, который клялся, что хочет освободиться от власти Красной Смерти и готов помогать полиции, предал их. — Перееду гада на его же мотоцикле, — рычал Стоик, скрипя зубами. — Кажется, — к гневному голосу Слюнявого, что доносился из рации, добавились нотки отвращения, — по нему уже проехались… И не раз. — Что там? — тут же потребовал ответа Стоик, но взамен слов получил фото на установленный в машине компьютер. Тело стритрейсера, который осмелился помогать полиции, словно побывало в мясорубке. Его руки и ноги были неестественно вывернуты под разными углами. Живот и грудная клетка раздавлены. Это все, что можно было разглядеть через густо пропитанный кровью гоночный костюм, который из-за своей прочности практически не пострадал, когда под давлением колес мотоцикла, отпечатки которых даже на фото просматривались, у его хозяина выдавились все внутренние органы и сломались ребра. Только голова бедняги была не тронутой явно для того, чтобы полиция моментально узнала своего шпиона по лицу, что застыло мертвенно-бледной маской боли и страдания, из носа и рта которой тянулись струйки крови. Стоик, только поморщился, глядя на этот мешок, наполненный передавленным мясом и переломанными костями и подвешенный на цепи в том месте, где ранее, судя по трепу с другими полицейскими шокированного Виктора, который частенько забывал отключать рацию, выступал ведущий-голограмма ГКС. Больше ничего сказать толком нельзя, так как труп гонщика и место поддельного старта еще предстоит изучить экспертам, чтобы найти хоть какую-то зацепку, относительно ГКС. 5. Красная Смерть всё знал! Стоик, повидавший за время службы много гадостей, не испытывал отвращения перед передавленным трупом гонщика, а только бурлящую в крови ненависть, полностью осознавая то, что Красная Смерть, вполне вероятно, знал о предательстве стритрейсера с самого начала. Более вероятно и то, что все сведения, которые полиция получала от гонщика-шпиона, были подкинуты самим КС. Если подумать, то полиция хоть и располагала сведениями о некоторых незаконных сделках ГКС, но большого проку от этого не было. Полиция, как злая собака на цепи, с дикой жадностью вгрызалась зубами в брошенный им кусок информации, абсолютно не замечая, что гуляет по кругу, а звеньев в цепи не прибавляется, чтобы продвинуться в деле дальше. 6. Ночная Фурия исчез! Ночная Фурия был единственный, кто не отключил жучок слежения, и, естественно, Стоик до последнего тешил себя мыслью о том, что сегодня будет схвачена хотя бы эта черная бестия. Как же бешено в предвкушении победы билось сердце, когда ночной гонщик, после того, как его подстрелили, начал снижать скорость, а затем и вовсе остановился, спрятавшись на стройке. Стоик знал, что гонщик никуда не денется, так как попавшая в него, в Ночную Фурию, пуля хоть и выглядела непримечательно, но была обработана препаратом, который постепенно вызывал жуткую слабость в теле и сонливость, что вынудит раненого прекратить сопротивление и думать только об одном – об отдыхе. — Тварь! — сплюнул Стоик, когда вместо дремавшего гонщика на земле нашелся жучок слежения. — Он его выкинул! Но сонливость скоро сломит его. Гонщик не мог уйти далеко! Обыскать ближайшие улицы и переулки! — приказал он своим подчиненным и уже себе под нос добавил: — Хоть в чем-то мне сегодня должно повезти? И ему повезло. На улице Вороний мыс был обнаружен черный мотоцикл, который бросили в подворотне. Стоик, несмотря на то, что Ночная Фурия, который прилагался к этому мотоциклу, исчез, был вполне доволен находкой – это лучше, чем ничего. Кто-то из подчиненных высказался догадку о том, что гонщику кто-то помог сбежать из подворотни, и Стоик был с этим мнением полностью согласен, так как препарат, которым была обработана пуля, не дал бы раненому даже выползти самостоятельно из подворотни. О присутствии человека, что помог Ночной Фурии, нельзя было что-либо утверждать точно, так как даже факт его существования стоял под вопросом, а льющий непрерывными потоками проклятый дождь только усложнял дело, смывая все улики через водосток в канализацию. Но Стоик, почему-то, был уверен, что здесь был кто-то еще, и не исключал варианта, что Ночная Фурия сам как-то его, своего помощника, вызвал. Вполне вероятно то, что у гонщиков ГКС на крайний случай есть верные люди, с которыми можно быстро связаться. Которые помогут. У которых можно спрятаться. Переждать. — Что тебе? — Стоик настолько задумался о пропавшем Ночной Фурии и его возможном помощнике, что не сразу сообразил, что ему говорит один из подчиненных. — Какая улика? — Вот, — полицейский лет тридцати-тридцати пяти светом фонарика, что держал в своей руке, указал на тротуар. На тротуаре, подле самой служебной машины Стоика, которую он в порыве бешенства припарковал так, что колеса заскочили на приподнятую пешеходную дорожку, валялся сотовый телефон. Стоик присел на корточки возле улики, задумчиво прищурившись, начал ее разглядывать, и чем больше он смотрел, тем больше телефон, освещенный ярким светом полицейского фонаря, казался знакомым. Старая модель «Свобода» с довольно хорошо сохранившимся корпусом, но судя по отсутствию голубовато-зеленой полосе-эмблеме внизу, с замененным экраном, что наводит на мысль о том, что телефон уже серьезно ремонтировали. «Вполне возможно, что не раз ремонтировали», - заключил Стоик, у которого в голове прорисовался образ хилого подростка, который когда-то сидел в домашней мастерской, в подвале, сгорбившись над телефоном «Свобода», и заверял, что эта «развалюшка» будет работать не хуже новых моделей. — Так, — подозрительно произнес Стоик и, схватив телефон, перевернул его к себе другой стороной – на задней части корпуса красовалась красная, нарисованная, судя по отчетливой шероховатости, вручную, кистью эмблема дракона, который гонится за собственным хвостом. «Невозможно!» - Может, - полицейский, что нашел улику, неловко отшатнулся назад, когда его начальник резко поднялся с корточек, - не стоит трогать телефон голыми руками, чтобы оставшиеся отпечатки… — Это мой телефон, — не дал договорить ему Стоик, пряча сотовый в нагрудный карман своей полицейской формы. — Но это очень старая модель «Свобода», а у Вас, как я помню, прошлогодний… — Шилов, ты подозреваешь меня в сокрытии улик, — обращаясь к подчиненному по фамилии, окинул его упрекающим взглядом Стоик, которого напрягало то, что именно такой наблюдательный, любопытный и настырный служащий полиции первый заметил сотовый телефон. Не хватало еще, чтобы этот служащий, не доверяя своему начальству, устроил личное, тайное расследование. — Нет, — струсил Шилов, вытягиваясь в напряженную струну. — Бог с Вами, Стоик Вячеславович. Я и не думал Вас подозревать. Если Вы говорите, что телефон ваш – я верю. Просто я никогда раньше не замечал, чтобы Вы разговаривали по такому старому телефону. Откуда он у Вас? — Шилов, — снова обратился к нему по фамилии Стоик, теряя терпение, — тебя родители наказывали когда-нибудь. — Э-э-э, ну да, — несмело начал тот. — В детстве. — Гаджеты в наказание отбирали? — Пару раз было. — Вот и я наказал своего ребенка, забрав у него за непослушание сотовый телефон. Положил телефон в карман и, видимо, когда выходил из машины, не заметил, как он выпал. Какие-то еще подозрения имеются? Нет. И раз ты такой наблюдательный, иди лучше осмотри место, где Фурия бросил свой мотоцикл, — послал его Стоик, надеясь, что с Шиловым, который поспешил исполнить приказ, в будущем не возникнет проблем. Шилов – то еще шило в заднице. Стоик точно не помнит, что было дальше, пока он быстро и слаженно раздавал указания на счет мотоцикла Ночной Фурии. В голове билось множество мыслей касательно его, Стоика, сына. Сегодня и в самом деле одни неприятности. «Как телефон мог здесь оказаться?» «Что с Валентином? Эти гады из ГКС не могли его похитить. С ним должно быть все в порядке. Он примерно без двадцати одиннадцать вечера отзвонился мне сегодня. С этого телефона… Говорил, что дома…» «Что это значит?» «НЕТ! Валентин не может быть в этом замешан. Он не станет помогать преступникам! Он не способен на это. Да неужто Плевака или я не заметили бы, что с Валентином что-то творится!» «Но как его телефон оказался здесь? Возле подворотни? Именно сегодня?» «Дома ли мой сын в этот поздний час?» Стоик звонил домой. Домашний телефон не отвечал, но это можно объяснить тем, что эта «когда надо – не дозвонишься» штуковина автоматически переходит на беззвучный режим с половины одиннадцатого вечера до девяти утра. Этот таймер установил сам Стоик еще тогда, когда хоть раз на неделе ночевал дома и не хотел чтобы случайные звонки на подобии «У нас для вас специальное предложение» или пьяное «Дорогая, буаля, что у тебя с голосом?» беспокоили среди ночи, когда для важных звонков существует сотовый. Уверенный, что приказов, которые он, Стоик, с профессиональной точностью раздал своим подчиненным, вполне хватит, чтобы полиция какое-то время обошлась без него, Стоик сел в машину и направил ее в сторону своего дома. — Боже, — облегченно выдохнул Стоик, когда, войдя в дом, увидел своего сына, что задремал, укутавшись в плед, на диване перед телевизором в гостиной. Стоик осторожно, насколько это было возможно с его массивным телом, опустился в кресло, не отрывая свой хмурый взгляд от Вали, который беспокойно дергался во сне. Мужчина впервые за долгое время находился к своему сыну так близко, что немного смутился того, насколько душе приятно видеть родного человека живого и невредимого рядом, из-за чего гнев немного притормозил, не разразившись моментальным громом. Поэтому Стоик какое-то время просто смотрит, не решаясь сразу же будить сына, чтобы спросить его о том, каким образом его сотовый телефон оказался на улице Вороний мыс. Однако Валентин, словно почувствовав на себе чей-то тяжелый взгляд, сам проснулся и, приметив отца в кресле, испуганно подскочил. — Ах! Пап? Фух, пап. Чёрт! Ты меня напугал. Я уснул и… Ох! — Валентин как-то растеряно потер лицо руками, видимо для того, чтобы окончательно проснуться. — Я не ждал тебя так рано. Вы уже закончили? И как всё… — Есть разговор, сын, — Стоик своим серьезным голосом сразу указал на то, что дело важное. Валентин это понял, так как настороженно поджал свои обветренные губы, словно приготовился получить оплеуху, хоть отец его за всю жизнь ни разу и не ударил, однако тут же немного расслабился, решив, скорее всего, сначала узнать суть разговора, а уже потом паниковать. — Да, пап, — скромно произнес Валя с плохо скрываемым волнением, глядя на отца. — Сегодня мы нашли нечто ценное на улице Вороний мыс, — Стоик внимательно следил за реакцией сына на свои слова, однако тот только сонно и непонимающе часто хлопал глазами, показывая, что плохо соображает после недавнего сна. Вполне возможно, что Валентин был, как указывает его сотовый телефон, на улице Вороний мыс задолго до появления Ночной Фурии. Да даже если и так, почему именно сегодня, именно возле той подворотни Валя проходил так близко, если учесть, что дороги от школы, от магазинов, от работы Плеваки и до дома проходят совсем не по улице Вороний мыс. Это нужно сделать не малый крюк, чтобы по ней пройтись. — Это был мотоцикл одного из главных гонщиков ГКС, а точнее, Ночной Фурии, — продолжил мужчина, все так же наблюдая за своим сыном. — Вау! — слишком резко и удивленно воскликнул парень, но такую реакцию можно объяснить тем, что Валя, который не особо заинтересован делами полиции, старается показать, что все же рад успехам своего отца. — Это… Это невероятно! Мотоцикл! И гонщика поймали? — Нет, он сбежал. Но лично я думаю, что ему кто-то помог сбежать, — Стоик гневно ударил кулаком по подлокотнику кресла, вспомнив все неудачи и огорчения, что произошли с ним из-за этих проклятых гонщиков. — Черт знает, как далеко сейчас Ночная Фурия, — мужчина задумался над пропажей гонщика и о том человеке, который, предположительно, мог помочь беглецу, но толком углубиться в размышления ему не давала одна маленькая тяжесть возле груди – сотовый телефон его сына, что лежал в нагрудном кармане. — Но ты ведь пришел домой не за тем, чтобы рассказать мне о том, что вы нашли мотоцикл Ночной Фурии, — осторожно обратил внимание на себя Валя, неуютно ерзая на диване. Видимо он чувствовал, что у отца припасено для него нечто грандиозно страшное. — Хм, — Стоик решил перестать мучить себя и сына хождением вокруг да около, поэтому наклонился немного вперед, чтобы быть ближе к сыну, и вытащил из нагрудного кармана своей полицейской формы сотовый телефон. — Что это? — Мой телефон, — тоном неуверенного школьника произнес Валентин, словно за неверный ответ могут влепить двойку. — Да, — подтвердил его слова Стоик и, наконец, задал давно волнующий его вопрос: — И что твой телефон делал на улице Вороний мыс, недалеко от места нахождения улики?***
У Иккинга сегодня одни неприятности. И он не будет их перечислять. — Ай, — глядя на свой телефон в руках отца, непонятной интонацией икнул Иккинг, сдерживая вопль ужаса и скулеж обреченности: «Я попал! Серьезно попал!» — «Ай», — раздраженно передразнил его Стоик, добавив к своему грубому, басистому мужскому голосу какой-то девчачий скрип, чтобы было похоже на голос сына, от чего только словил петуха. Будь это другой случай, то Иккинг не удержал бы смешка, но вместо смеха еще раз икнул. Он отчетливо видел, как отец с силой, что была сравнима с мощью великих воинов-викингов, сжимал телефон, почти полностью скрыв его в своем могучем кулаке, что, кажись, еще немного и от сотового останется лишь горстка пыли. Да как так вообще вышло, что Иккинг, заметая за собой и Ночной Фурией следы, оставил самую главную улику на месте преступления – свой собственный телефон с полным набором отпечатков и информации о владельце?! Когда он мог его посеять? И где? Нет, что телефон утерян на улице Вороний мыс – это уже со слов отца ясно. Но где именно? Иккинг настолько везучий человек, что его абсолютно не удивит, если окажется, что телефон был найден возле самых колес мотоцикла Ночной Фурии. Хотя… Если подумать, то, судя по тому, как ведет себя его, Иккинга, отец, телефон не был в опасной близости к мотоциклу. «И что твой телефон делал на улице Вороний мыс, недалеко от места нахождения улики?» — всплыл вопрос отца в тюкающей от бури панических мыслей голове Иккинга. «Недалеко от места»? Это наводит на спасительную догадку о том, что телефон не только у колес мотоцикла не валялся, но и не был утерян в самой подворотне. Возможно, что он был найден полицией неподалеку. — Да, это определенно мой телефон, — несмело начал лепетать парень, по своей нелепой привычке жестикулируя руками и пожимая плечами. — Здорово, что именно ты, пап, его нашел. Я потерял его. Я – растяпа. Вороний мыс, да? Возможно, я не застегнул карман куртки. А знаешь насколько близок был процент того, что ты, пап, его найдешь? А? И знаешь, — прервал свой лепет Иккинг, заметив, что отец с каждым его словом только больше хмурится и краснеет лицом от нарастающего и еле сдерживаемого недовольства, — мне надо нормально объясниться, — скорее для себя, чем для отца удрученно произнес окончание предложения парень и, перестав жестикулировать, опустил плечи, от чего стал выглядеть окончательно жалко. — Уж постарайся, — предупредил его Стоик, откидываясь на спинку кресла, но также жестко сжимая чужой телефон в кулаке, строго и изучающе глядя на сына. — И давай без этих, — небрежно указал он свободной рукой на всего Иккинга, — своих иканий и увертываний. Будет лучше, если ты все мне расскажешь сразу, как есть на самом деле. Я отлично знаю тебя. Да. И смогу отличить ложь от правды. — Эм, — только и смог на это ответить Иккинг, чувствуя, как его пробило на мелкую дрожь, а во рту пересохло, от чего горло засаднило, но уделять внимание вновь поднявшейся температуре и возникшей боли в горле парень в данный момент и мысли не мыслил. Было до обморока страшно осознавать тот факт, что отец, как бы редко в последнее время они не общались, знает его, Иккинга, как облупленного. — Ну, — поторапливал его оправдания отец, от чего парень нервно дернул плечом. — Ты слышал о прошедшем турнире по боксу в Екатеринбурге? — аккуратно жестикулируя своими неугомонными руками, начал Иккинг. — Причем здесь это? — Стоик подозрительно прищурился, словно готовясь к тому, что сынок ему сейчас начнет втюхивать явную дичь, однако повышать голос, требуя выложить всю чистую правду, не спешил. Он, как видимо, решил послушать, какие «сказки не сказки пересказки» сейчас выдаст ему сынок в оправдание. — О-о-о-о-о-о-у-у, — довольно-таки загадочно-веселой интонацией сказочника произнес Иккинг, что совершенно не соответствовало ситуации. — С этого как раз все и начинается. — Что начинается? — Вообще-то, — задумался Иккинг, — все началось еще задолго до этого турнира. Видишь ли, тут такое дело, я обещал еще тогда, до него, этого самого, что приду. — О чем ты? — окончательно сбился с толку Стоик. — Это хоть какое-то отношение имеет к моему вопросу? — Мужчина, зажмурившись, удрученно потер большим и указательным пальцами переносицу, словно у него разболелась голова. — К вопросу? — от волнения запамятовал парень, но отец быстро ему напомнил, с суровой молчаливостью тряхнув своим кулаком с телефоном. — Мой телефон, — воскликнул Иккинг, словно увидел его впервые. — Конечно! Ты же спрашивал, что мой телефон делал на улице Вороний мыс? Верно? Так вот, — парень соединил перед собой ладони и начал играть пальцами «— Мама, мама! — Что, что, что?», пока собирался с мыслями, которые путались от знания того, что в подвале лежит источник всех его, Иккинга, бед. Ох! Если бы Иккинг бросил Ночную Фурию в той проклятой подворотне, то вернулся бы домой, держа руки в карманах куртки, чтобы уберечься от пронизывающего до боли в суставах ветра и моросящего дождя. Будь все так, то телефон бы не выпал из кармана куртки, а если и выпал, то парень бы почувствовал это и сразу же вернул свою «балалайку» на место. Но, чтоб у тебя тролли все левые носки стащили, куртка была не на теле своего хозяина, а на Ночной Фурии! А Иккинг – полный придурок, оставивший телефон в куртке и забывший застегнуть карман! А что, собственно говоря, мешает Иккингу сдать Ночную Фурию сейчас? Что?! — Прости меня, пап, — решил признаться парень, чувствуя практически вселенскую тяжесть на душе. — Я поступил плохо сегодня. Стоик все так же угрюмо молчал, но вскинутая вверх левая бровь говорила, что он заинтересован и готов внимательно слушать. — Я соврал, когда звонил тебе. В одиннадцатом часу меня еще не было дома. Ты же знаешь Сморкалу-у… Виталия! Да, Виталия. Так что тебе не о чем волноваться. Я все это время был с ним и с другими ребятами. И мы просто сидели… — Валентин, — не выдержал Стоик и устало провел по лицу свободной от телефона сына рукой. — Я в последний раз спрашиваю: что твой телефон делал на улице Вороний мыс? Как он там оказался? — Так я и пытаюсь объясниться, — поспешил утихомирить гнев отца Иккинг, окончательно решив для себя, что любым способом постарается не проболтаться о ночном гонщике. Однако для этого парню придется выложить отцу всю правду. Почти всю. — Да, признаю, я начал слишком «издалека» и, так как ты меня только что разбудил, немного путаю последовательность слов и предложений. Ну, а кто не путался бы в такой ситуации, когда тебя будят с утра пораньше и обвиняют не пойми в чем? — оправдывался парень, одновременно оттягивая время объяснений, чтобы успеть обдумать некоторые моменты своего рассказа. — Я тебя не обвиняю, — твердо, но сдержанно поправил его Стоик. — Я просто спрашиваю. «Допрашиваю», — хотел было и его поправить парень, но сдержался, понимая, что и так проблем у него, Иккинга, набралось достаточно. — Вот и я просто пытаюсь ответить на твой вопрос, — все же несдержанно выпалил Иккинг, так как недоверие отца, хоть оно сейчас и было верным, начинало не только пугать, но и раздражать. Примерно такое же раздражение и обиду парень чувствовал, когда отец расспрашивал его об отношениях с Дагуром. Иккингу всегда казалось, что хоть он, Валентин, и не сын-мечта, но своим послушанием должен был заслужить от отца хоть каплю доверия без этих вот его расспросов. По крайней мере, в это хотелось верить. — Дай мне выложить тебе все по порядку, — на выдохе попросил Иккинг. — Ты же знаешь, что я иначе не умею говорить. — Выкладывай, — тут же дал добро Стоик, чувствуя легкий укол совести от того, что из-за занятости на работе уже позабыл, как рассеянно звучит речь его сына. — Пока не закончишь, я не буду перебивать тебя. — Ты слышал о прошедшем турнире по боксу в Екатеринбурге? — Иккинг повторил то, с чего начал попытку объяснится в прошлый раз, от чего глаз Стоика пару раз нервно дернулся. — Дядя Витя, я думаю, сказал тебе про это, так как Виталя был одним из участников турнира. Стоик заметно скривился, так как его кузен Виктор Викторович Себялюбов еще задолго до начала самого турнира все уши ему прожужжал о том, что его сыночек Виталик совсем скоро одержит очередную победу в бою, в отличие от хилого Валентина. — Ха! — усмехался Виктор всю неделю. — Твой неженка никого ударить достойно не способен. Да он и руки поднять не сможет, если на них надеть боксерские перчатки, — гадко похихикивал он, а затем, начинал гордо и безостановочно хвалиться: — Вот я сына вырастил… — Слюнявый, заткнись, — в такие моменты Стоик всегда вслух называл его прозвищем, которое сам же придумал для него еще в детстве, когда заметил противную привычку кузена от переизбытка чувств своего, так называемого, «превосходства» над другими ребятами, что так же играли во дворе, не сдерживать поток слюней, который выплескивался со словами: «Да я! Да я самый лучший! Да я самый-пресамый!» — …настоящим мужиком! Так что, — не унимался Виктор, — твою «дочурку» он сможет защитить. — Заткнись, — не выдержав, прикрикнул на него Стоик и хрипло пригрозил: — Иначе я тебя уволю к чертовой матери. Так уж, угораздило Стоика иметь в подчиненных хвастливого двоюродного брата, который отвлекал его от работы тем, что постоянно хвастался достижениями своего «идеального» сына, что делало и без того угрюмого начальника полиции, у которого не особо-то двигалось дело о гонщиках Красной Смерти, еще суровее. Раньше Стоик пытался перед собой хоть как-то оправдать своего сына, с надеждой в душе говоря, что виновато во всем слабое здоровье Валентина, которое делает его пассивным в отношении к… да ко всему! А точнее, ко всему тому, что было интересно самому Стоику. Время шло. Валя не менялся. — Друг, успокойся, — расслабленно посоветовал ему Плевака, когда они сидели на его, Плеваки, кухне и потягивали превосходное разливное пиво из магазина, что так удачно расположился на соседней улице. — Каждый человек в чем-то превосходен, а в чем-то, извиняюсь, говно говном. Ох. А бывает даже так, что всего понемножку. Где-то больше, а где-то меньше, — тихо произнес мужчина, с унылой безразличностью глядя на то, как только что выпавший, дешевый, не смотря на то, что у Плеваки было достаточно денег на качественные протезы, вставной зуб, скрываемый остатками пива, побрякивает о стенки кружки при малейшем встряхивании. — Не могу я успокоиться, — Стоику пиво не давало столько расслабления, сколько собеседнику, который, осушив кружку, смог выловить свой зуб и, вставив его на место, подлил себе из бутылки еще расслабляющего питья. — Я волнуюсь о будущем Валентина. Как он дальше будет, случись со мной что, не знаю. — Что-что, а твой парень точно не пропадет. Он у тебя, скажу по секрету, не только с техникой ладит, но и с золотокосыми девчонками, — посмеивался Плевака, но тут же, немного расстроившись, что такой явный намек на возможную девушку Вали не произвел ни малейшего впечатления на Стоика, взял себя в руки и начал говорить более трезво: — Проблема в тебе, друг. Ты считаешь его, — выделил «его» мужчина, намекая на Слюнявого, — дите идеальным, а свое принижаешь. Ой, не смотри на меня быком. Ты – взрослый мужик, а все еще считаешь, что успех и выживаемость в нашей жизни зависит от физической силы. Так бы оно и было, если бы мы бегали с топорами за кровожадными драконами, — коротко усмехнулся Плевака. — Хотя, если ты идиот, то и топор не поможет, да и дракона следует изучить, чтобы знать, куда бить. Думаю, что слабое место у летучих тварей крылья и хвосты. Да-а-а. О чем это я? Ах да! Стоик, сила бывает разная. Да, это замечательно, что твой двоюродный племянник такой богатырь, а сможет ли он что-либо починить? Нет. Вот. Не дави ты так на своего сына, дай ему просто проявить себя. Он – не ты. И не Валка, не к ночи помянутая. У него своя дорога. Свой путь. Так что смирись, соберись и сбегай еще за разливным. Стоик смирился. Возможно. — Да, — вернулся в настоящее Стоик, где все еще стояла проблема с телефоном сына. — Он говорил мне об этом турнире по боксу. И то, что Виталя победил – я в курсе. — Так вот, — выдохнул Иккинг, понимая, что сейчас ему придется предать кое-кого: «Прости, Сморкала, но состояние твоего дома даже после уборки выдаст то, что там побывало стадо тусовщиков». — См-мо-о-Виталя решил это отпраздновать. И я был на вечеринке сегодня. И вернулся поздно, так как помогал с уборкой. И возвращался как раз через Вороний мыс. И вполне вероятно, что телефон мог выпасть в тот момент, когда я бежал домой. И-и-и… Вот. — Ты говоришь правду? — Стоик пристально смотрел в глаза сына. — Да, — Иккинг старался не отводить взгляд, как это порой невольно делают плохие обманщики. — Это правда, пап. Я не сказал тебе раньше только потому, что Виталя не хотел, чтобы его отец узнал про вечеринку. Можешь у самого Виталика спросить. — В это я могу поверить, — Стоик мимолетно вспомнил, что Слюнявый, как и его сынок сейчас, в молодости закатывал вечеринки, стоило только родителям куда-нибудь отлучиться из дома. — Но дело в том, что от дома Виталия до нашего проще и быстрее пройти через улицу Лесную, а не через Вороний мыс, делая огромный крюк и проходя по мосту, а затем с него спускаться. Зачем такой сложный и долгий маршрут? Да еще и ночью? В дождь? — А на счет этого, — Иккинг все же не удержался и, порозовев, отвел глаза, но не от вранья, которого пока не было, а от смущения. — Я кое-кого провожал. Девушку. Иккинг неловко перевел свой взгляд обратно на Стоика и был оскорблен тем, как недоверчиво сузились глаза отца, словно над ним кто-то жестоко пошутил, сказав, что хиляк Валентин – Чемпион мира по всем видам спорта. «Ну почему все считают меня настолько безнадежным?! – мысленно взвывал парень. — Даже родной отец не верит, что я могу общаться с девушками!» — Опять же можешь спросить у Виталия или других ребят, — уверял отца Иккинг. — Они подтвердят, что я ушел с ней, — парень неловко потер шею рукой, словно это должно было помочь избавиться от снова нахлынувшего смущения. — Она живет далековато. Было бы неправильно отпускать ее одну. Да еще и ночью. Я проводил ее до дома, а оттуда мне было быстрее вернуться к себе домой через Вороний мыс. Пап, я правду говорю. Ты мне совсем не доверяешь? — отчаялся Иккинг, обратив внимание на то, что отец все так же недоверчиво хмурится. — Я доверяю тебе, — после долгих трех секунд обдумывания, изрек Стоик. — Но ты же знаком со старой поговоркой о доверии, — мужчина поудобнее перехватил в своей руке телефон сына и начал водить по сенсорному экрану большим пальцем, что-то разыскивая. — К тому же, ты меня уже сегодня обманул, когда звонил в одиннадцатом часу и говорил, что дома. — Прости, пап, — снова бессмысленно извинился Иккинг, вспоминая, как отзванивался из ванной комнаты в доме Сморкалы, заранее установив функцию гашения посторонних звуков, чтобы не было слышно ни громкой музыки, ни смеха веселой толпы, ни настойчивого стука в двери чувака, которому «вот именно сейчас» приспичило, когда на звонок только-только ответили, чтобы через секунд семь скинуть его. — Набери Витале, — приказал Стоик, у которого не получалось своими большими пальцами четко попадать по кнопкам маленького экрана, и впихнул в руки сына его, Иккинга, телефон. — Аф, — растерялся Иккинг, двумя руками схватившись за свою «балалайку-предательницу», которая посмела бесшумно выпасть из кармана куртки возле проклятой подворотни. — Еще рано для звонков, — начал парень, но тяжелый взгляд отца заставил его исправиться: — Уже звоню. Иккинг, непрестанно молясь, с трудом унимал дрожь в пальцах, чтобы суметь нажать на нужное имя в телефонной книге: «Не убьет отец, убьет Сморкала. Я когда-нибудь смогу уйти от одной неприятности, не попав при этом в другую? Я точно проклят Богами». — Нажми на «Вызов» и дай сюда, — как только Валентин, сделал все, что ему велели, Стоик забрал телефон обратно и, приложив телефон к уху, терпеливо ждал, когда его племянник Виталя соизволит снять трубку. Иккинг, сдерживая всю свою панику по поводу сложившейся ситуации, снова начал играть в «— Мама, мама! — Что, что, что?» и не остановился даже тогда, когда его отец начал говорить. — Это не Иккинг, — Стоик говорил не превышая голоса, но слова его звучали твердо. — И не выражайся, Виталик. Узнал, с кем говоришь? Иккинг рад бы посмеяться, представляя лицо Сморкалы в этот момент, но сдержался, прислушиваясь к разговору. — Хорошо. — сказал Стоик и, получив утвердительный ответ, продолжил. — Я задам тебе несколько вопросов. Постарайся ответить на них честно. Слышал, что ты победил в турнире по боксу. Поздравляю. А еще я слышал, что вчера ты устроил вечеринку в честь своей победы. Это так? Да или нет? Значит, да. Потом с Валентином по этому поводу поговоришь. Нет, мне не зачем рассказывать твоему отцу об этом. Ладно-ладно. Давай дальше. Как долго мой сын был на вечеринке? В каком часу? Угу. Кто-то еще может это подтвердить? Хорошо. После того, как вы закончили с уборкой, куда он пошел и с кем? Да, он в порядке. Целехонек, слава Богам. Дома. Вон сидит напротив меня, — Стоик, словно собеседник сможет его увидеть, кивнул в сторону своего сына, которого не слабо удивило, что такой человек, как Сморкала, забеспокоился, судя по разговору, о его, Иккинга, состоянии. — Не важно, — продолжил Стоик. — У нас тут личные проблемы. Так куда и с кем пошел мой сын? И где живет эта Настя Князева? Так далеко. Хм. Да ничего серьезного не случилось. Нет, больше нет вопросов. Дать ему трубку? Стоик протянул телефон сыну, который, пока ему не кивнули «давай», не был уверен, что трубку можно брать. — Да, — коротко ответил Иккинг, стоило ему только прислонить телефон к уху. — С тобой точно все хорошо? Ты же дома, а не в участке? — голос Сморкалы был серьёзен до неузнаваемости, что Иккинг, прежде чем ответить, взглянул на экран телефона, чтобы убедиться, что номер набран верно. — Д-да. Все хорошо, — Иккинг скорее успокаивал себя, чем собеседника. — Я дома. Дома. — Ну тогда, — вздохнули на другой стороне линии прежде, чем неожиданно закричать, — я тебе хребет сломаю, выкидыш икания! — и бросили трубку. — И тебя с добрым утром, — слабо усмехнулся Иккинг, опуская телефон. Громкие угрозы от Сморкалы не сильно пугают. Да и Иккинг понимал, что заслужил взбучки за то, что проболтался про тайную вечеринку и вынудил своего отца звонить с допросом с утра пораньше Сморкале. Лишь бы отец не подумал звонить еще и Астрид. И тут Иккинг чуть было не заныл, вспомнив про Астрид и зонт, который она ему одолжила. Зонт, который сломался под колесами черного мотоцикла. Зонт, лоскутком которого была перевязана рана раненого гонщика. Зонт, искореженные остатки которого спрятаны в подвале, где совсем рядом, в соседней комнате, лежит без сознания Ночная Фурия. И вот опять главная проблема этого дня всплыла перед глазами. — Допустим, — Стоик поднялся с кресла, поправляя свою полицейскую форму, — я тебе полностью верю. Еда у тебя есть? Деньги на карманные расходы имеются? — Да и пока достаточно, — Иккинг смотрел на своего отца снизу вверх так, словно не верил, что допрос так легко и быстро закончился, перейдя на повседневные, привычные вопросы, словно ничего и не было. Стоик опять потерял интерес к своему единственному сыну. Как так можно? Его отцовские дела на этом заканчиваются? Ни как учеба, ни как на работе у Плеваки, ни как вечеринка, ни как у тебя с Настей, которую провожал сегодня – ничего! Еда и деньги для выживания у сына имеются - все, его работа, как отца, на этом закончена. Стоик уходит так торопливо, словно зашел не домой, чтобы серьезно поговорить с родным сыном, а в магазин, чтобы быстро расплатился на кассе за одну единственную пачку молока, не задерживая очередь. Обидно. — Мне пора обратно, — Стоик разворачивается и идет в прихожую. — И ты, кстати говоря, наказан за то, что не сказал, где был сегодня вечером, — вставил мужчина, не упомянув даже, что именно за наказание. Ему настолько стало легче, после того, как он разобрался с телефоном сына, что мысли о работе снова не давали подумать о своей маленькой семье, а придумать достойное наказание, зная, что в твоих руках мотоцикл Ночной Фурии, становится абсолютно невозможным действием. Иккинг встает с дивана и следует за Стоиком, повинуясь привычке детства, когда он, Валентин, имел хоть капельку надежды, что отец ненадолго забудет о работе и останется дома. Однако сегодня Иккинг хочет, чтобы отец поскорее вернулся к своим обязанностям и оставил его одного. Это желание новое для парня, но объяснение ему только одно – Ночная Фурия. — Я вернусь, — говорит Стоик, закрывая за собой входную дверь. — Возможно. — Я буду здесь. Наверное, — привычно попрощался Иккинг и поспешил перейти из прихожей на кухню, чтобы посмотреть через окно, как служебная машина отца, лихо развернувшись, отъехала от дома. Теперь Иккинг окончательно смог перевести дух и снова почувствовать то, что его морозит. Температура. Иккинг берет таблетки от температуры, но уже не те, которые пил в прошлый раз, а другие, что не вызывают сонливости. Парень больше не хочет засыпать сегодня. Он лучше наденет носки и свитер, чтобы пропотеть, чем ляжет в кровать, под одеяло и снова окунется в нездоровый сон, который продолжится наяву. Итак плохие мысли не дают покоя дурной голове. Чтобы немного отвлечься, Иккинг, надев на себя носки и свитер, спускается в подвал, решив немного поработать в мастерской. Но работы, которая могла полноценно занять голову хотя бы на некоторое время, там не оказалось. Не найдя занятие для рук, Иккинг вновь и вновь бросал взгляд на запертые двери, за которыми находился Ночная Фурия. И это было похоже на один из тех ужастиков, где главный герой, зная или догадываясь, что в его подвале засело нечто, все равно спускается туда и горько расплачивается за это. Иккинг на месте главного героя к подобным подвалам даже с полицией и с экзорцистами не подошел бы. Парень помнил, как в первый раз посмотрел подобный фильм, а потом долгое время сторонился подвала, в котором он никогда и не был, а по ночам страшился спуститься на первый этаж и увидеть эту чертову дверь, ведущую вниз, которая могла в любой момент открыться и выпустить монстров. Страх ушел только тогда, когда отец выяснил, что его пятилетний сын так себя странно ведет только потому, что по ночам тайно смотрит ужастики по интернету, и предложил ему днем вместе спуститься в подвал, включив свет и оставив Плеваку на верху, чтобы тот следил за дверью, не давая ей закрыться. Мальчик согласился. И кто бы мог подумать, что подвал станет для Иккинга любимым местом в доме. А чтобы избавиться от своих страхов, всего-навсего надо было рассказать о них отцу, который в то время не так сильно страдал по своей работе, и заплатить за это доступом в интернет на какое-то время. Было страшно заглянуть за двери и снова увидеть Фурию, когда так стараешься убедить себя, что задремал и тебе просто приснился сон о том, как ты привел домой преступника, залечил его раны и оставил у себя. Мурашки передергивали все тело, когда парень представлял себе, что Ночная Фурия очнулся и теперь поджидает, когда двери в комнату откроются, чтобы напасть на свидетеля, что видел его без шлема. Однако сейчас Иккингу захотелось последовать тупому примеру главного героя из ужастиков. Любопытство оказалось сильнее страха. — Все же надо его проверить. Вдруг ему стало хуже, — в который раз Иккинг вслух оправдывал очередной свой глупый поступок, открывая двери в комнату, где был заперт Ночная Фурия. «На месте, — облегченно вздохнул Иккинг, узрев, что гонщик не изменил своего местоположения, все так же неподвижно лежа с закрытыми глазами на диване. — С другой стороны, если бы Фурия очнулся, то сомневаюсь, что он вел бы себя тихо и не пытался бы выбраться. Удары по двери я бы услышал. Правда же?» Иккинг практически бесшумно подходит ближе и осторожно тянет руку ко лбу своего гостя, чтобы проверить… И тут Иккинга хватают за руку, до боли сжав запястье. Мгновение! И Иккинг только помнит, как успел сдавленно и хрипло, из-за больного горла, ахнуть, когда его спина ударилась об пол, выбив из легких весь воздух. Но абсолютно пропали из памяти моменты, когда его, Икинга, тело, оказалось прижато к полу более сильным телом, а шею сдавила чужая рука, готовая в любой момент задушить. В конечном итоге Иккинг от ужаса ничего не чувствует, кроме упирающегося в горло какого-то тонкого, острого предмета, похожего на спицу, и ничего не видит, кроме яростного взгляда зеленых глаз Ночной Фурии. Сегодня одни неприятности.