Мой сладенький ублюдок

      Уже приевшийся, вонзившийся в самую подкорку мозга, запах медикаментов резко бил в нос каждое посещение больницы. Как говорится, если бы ему платили каждый раз, когда он попадал в больницу из-за собственных или чужих травм, то он был бы сказочно богат.       «Как хорошо, что я никогда бы не смог работать в больнице – осточертело бы это всё мгновенно.» – пронеслось в голове Ловино. Медсёстры, казалось, угрюмо смотрели на него, укореняя чувство вины в парне. Холодные, ослепительно-белые коридоры пронзали насквозь, заставляли проникнуться атмосферой отчаяния. Ловино в каждом встречном больном виделся безнадёжный больной, коривший его за здоровье. За то, сколько всего он принёс в эту больницу, сколько драмы и чувств, абсолютно лишних и не нужных этому месту.       Собравшись с духом, он тихонько открыл дверь палаты.       Чёрт… Гилберт лежал, переливаясь различными оттенками синего и фиолетового под капельницей. Ловино задержал дыхание. Спасибо, что без аппарата ИВЛ. Аккуратно прокравшись мимо другого бессознательного несчастного, Варгас присел на краешек койки. В его голове воцарилась пустота – ни единой мысли – пространство отдавало шумом и писком приборов. Ни дыхания, ни стука сердца не было слышно.       Что ему делать теперь? И как же он виноват. В чём? В том, что они перестали так близко общаться? В том, что не был с Гилом в нужное время? В том, что... он существовал?       Ловино наклонился и поцеловал в щёку Байльшмидта. Мир замер – ничто вокруг них больше не существовало – только тихий писк приборов, еле слышное дыхание Гилберта и более громкое Варгаса. Ничего больше.       Ловино не знал, сколько он так просидел. Кажется, заходила медсестра, что-то говорила ему, но так и сдалась, не в силах сдвинуть его с места. Пока он сам не открыл глаза и не обвёл наполовину отсутствующим взглядом комнату, ничего не смогло потревожить. За окном было темно, почти черно, иногда темноту пронзала молния, дождь сделал непроходимой дорогу домой. Может, поэтому человечные медсёстры не стали его выгонять? Может, это Гилберт не хотел его отпускать. Варгас бросил взгляд на альбиноса – тот стал будто бы более мирным. Надо было идти домой, была утренняя смена. Но можно было бы пойти и из больницы. Как ему объяснять охраннику, что он тут забыл?       Да никак. Похуй.       С этой мыслью Ловино нырнул под тонкую простыню с краю от возлюбленного. Узкая кушетка не хотела этого, но два нетяжёлых тела выдержала с честью.       Сон не шёл категорически – переживал за Байльшмидта. Как только за окном начало светать, Варгас начал красться к выходу, и даже умудрился сбежать незамеченным. Он, правда, не знал, с какой целью ему нужно было что-то делать. Единственное, чего ему хотелось делать – лежать рядом с Гилбертом, ухаживать за ним и ждать пробуждения. А если это недоступно... лежать в своей квартире и медленно умирать самому от голода и морального истощения. Ловино лишь грела надежда, что альбинос скоро очнётся. Скоро всё вернётся в строй, они снова смогут строить планы на будущее, скоро снова будут смотреть любимые фильмы вместе, ходить на прогулки, вытащат Франциска... к горлу подкатил ком. Сколько жизней ближайших людей оказалось под угрозой, лишь он один не пострадал. Разве не заслужил страдать он вместо всех них? Наверное, стоило остаться с Тони, и ничего бы подобного не произошло. Кто бы мог подумать, что расставание с человеком затронет стольких людей и станет причиной для стольких страданий и плохих решений.       Варгас дошёл до работы и вяло открыл магазин. В этот день всё шло из рук вон плохо. Он совершенно не понимал, чего люди от него хотят, не предлагал различные товары по акции, забывал вернуть сдачу. Хозяин хотел было уволить его, но лишь покачал головой и пообещал штраф за такую безответственную работу. Не то, что бы это помогло Ловино прийти в себя и серьёзней отнестись к текущим делам, но всё пошло немного лучше. Хозяин думал отправить домой, но работать больше было некому, так что пришлось оставить всё как есть.       День прошёл как в тумане. Ловино пришёл домой и просто сел у двери, чуть ли не скуля как собака у входа. Тоска и отчаяние поглощали его всё сильнее с каждым днём. Едва собравшись с мыслями, он понял, что не ел со вчерашнего утра. Его приготовленное мясо прошлым вечером не лезло в горло. Слёзы сдавили гортань. Он готовил его для Гилберта... он хотел порадовать его. А теперь он не может сделать этого. Только ситуация начала исправляться.       Варгас заметил лежащие краски и кисть – они звали его продолжить. Совесть говорила, что нужно позвонить Людвигу, но он не мог. Тем более, Ловино был уверен, что Байльшмидт-младший уже всё знает, что ему позвонили и просветили, в каком состоянии брат. Отключать телефон Варгас хотел, но не решился – вдруг будут новости про Гилберта – и отправился рисовать. Бережно отложив вчерашний рисунок, он взялся за новый лист. Медленно делая зарисовку, Ловино ещё не задумывался, чем выйдет его новое изображение. Много серого, много чёрного, много красного... и вышел человек, лежащий на земле, весь в крови.       Варгас будто бы вышел из транса, выронил кисть и побежал в туалет. Рвотные позывы сбили все мысли в кучу и перемешали; склонившись над унитазом, его стошнило желудочным соком, ведь организм был пуст.       Ловино долго не отпускало. Он сидел на полу, утирая слёзы и рвоту с уголков губ. Тяжело дыша, Варгас скрестил руки и лёг на ободок. Лёгкая прохлада от открытой двери освежила лицо, и через некоторое время Ловино нашёл в себе силы встать и умыться. Вернувшись в комнату, нарисованным им набросок был скомкан и выброшен, пока не вытащил из него все внутренности. Варгас глубоко вздохнул. Ему стоило поесть, но лучше было бы сделать это утром. Да. А ещё он работает во вторую смену, и сможет завтра навестить Гилберта. Отличный план на ближайшее время, точно не даст свихнуться. А сейчас стоит лечь спать.       Но организм Ловино не дал ему радости успокоения во сне – то мучая кошмарами, то поднимающейся новой волны рвоты. В итоге, всю ночь он промучился в постели, терзаемый. Утром Варгас сполз с кровати и съел немного каши, боясь, что его стошнит от чего-то более тяжёлого. Ловино с трудом собрался, чтобы поехать в больницу. Там его «обрадовали» в регистратуре, что альбинос временно недоступен для посещения не родственниками. Все попытки доказать, что они близкие друг другу люди, были тщетны и не поняты. Как будто тех милых медсестёр подменили, и теперь они, как старые грымзы, собирались разлучить их.       Варгас сел у регистратуры и начал звонить Людвигу. Потом Феличиано. Снова Людвигу. И снова Феличиано. В итоге, аппарат абонента был выключен или находился вне зоны действия сети. Ловино злился: они что, не понимали, в каком состоянии был Гилберт? В каком состоянии мог находиться сам Варгас-старший? Неужели они... Бросили их? Предчувствия были оправданы. Он остался совершенно один в этом мире. Тони, Франц, Людвиг, Фели, Гилберт... Больше никого не осталось рядом с ним. Он всех загубил и оттолкнул.       Ловино оставалось лишь страдать как главному герою грёбаной трагедии. Его желудок сжался – и Варгас снова сорвался с места. Снова в туалет. Каша была безапелляционно выброшена в унитаз и смыта дрожащей рукой Ловино.       – Ч-чёрт... – прохрипел Варгас. Его организм переживал дикий стресс, который до этого был не таким серьёзным, но теперь всё накопилось и стало похоже на что-то... не очень приятное.       Выйдя из туалета, Ловино двинулся на работу – как раз пришло время его смены. На этот раз из-за своего состояния он был преувеличенно бодр. Хозяин магазина заподозрил, что он всё это время находился под наркотиками и отправил Варгаса сдавать анализы, запретив приходить на работу, не имея этих анализов на руках. А всё пропущенное время будет вычтено из зарплаты самого Ловино, чему, естественно, он был не очень доволен. Впрочем, отреагировал он спокойно, потому что казалось, что это последний гвоздь в крышку его гроба.       Варгас съездил и сдал анализы. Узнал, что через два дня будут готовы. Два дня бесполезного времяпровождения. Он даже не мог провести его с любимым человеком. И спать не может. И есть. И рисовать теперь тоже.       Время тянулось беспощадно медленно. Ловино пешком дошёл от больницы до дома, слоняясь по разным переулкам и заглядывая во дворы – что ещё оставалось делать человеку, потерявшему покой и сон? До дома всё равно он дошёл, решая, что он хочет делать. Попытался смотреть кино – не было никакого настроения. Учиться тоже не мог – всё падало из рук и ничего не давалось. Про кисть ему пришлось забыть после последнего опыта отпускания разума в свободное плавание. Хотя, было ещё кое-что, что он должен был сделать – чёрной краской он пронзил счастливый рисунок себя и Гилберта с переплетённым между их руками цветком. Вздохнув, он увеличил дозу снотворного и уснул.       Настало утро. Варгас не просыпался. Даже телефонный звонок из больницы с хорошими новостями не мог разбудить его. Ловино, наконец-то, спал.