Тяжело в учении

С тягучим звоном лопнувших струн обрушились прутья клетки, и он смог приподнять голову, а затем и повести плечами. Всё словно произошло только вчера, и даже лицо заклятого врага помнилось слишком ярко, но задеревеневшее тело и невозможность сразу выпрямить спину доказывали — времени утекло немало. А может быть, даже слишком много. Он оглядел помещение, где его удерживали магические узы, но не нашёл ничего, что помогло бы сориентироваться. Как странно — помнить, почему он оказался здесь и кто в этом виноват, но не понимать, где это самое «здесь». На этот счёт память молчала, не подсказывая, где именно случилась последняя стычка. До сих пор в душе не улеглась ярость, но он был слишком слаб, чтобы пошевелиться, а потому продолжал сидеть на полу, вглядываясь в тёмную дверь, испещрённую символами. Когда его магия вернётся — а она вернётся — он разнесёт эту последнюю преграду, оставив лишь крошки, а сейчас нужно вспомнить как можно больше, вспомнить и понять. Он уцепился за собственное имя, которое показалось поначалу шорохом ветра или отголоском покинувшей стихии. Шаас. Сейчас оно казалось странным и немного чуждым, но всё же внутри плескалась уверенность, что оно принадлежит ему. Было ещё одно, но того он вспомнить не мог и оставил эти мысли до поры до времени. Не стоит тратить силы на такие пустяки, как дополнительные имена. После в памяти всплыло и ещё одно — Авар — и отозвалось жгучей болью и яростью. Да, это имя врага, того, кто заставил его оцепенеть, посадил за магические прутья. Почему?.. На этот вопрос тоже пока не существовало ответа, да он и не казался необходимым. Напротив, слепой обжигающий гнев жаждал выплеснуться вовне без всякого обоснования. Шаас не чувствовал нужды понимать свои желания, ему всего лишь хотелось как можно скорее обрести возможность действовать. Время текло медленно, но спокойствия это, конечно, не приносило. Капля за каплей, а точнее — искра за искрой — возвращалась к Шаасу возможность понимать свою силу, восстанавливался опустошённый магический резерв. И вместе с тем приходили новые вопросы. Например, почему никто не пришёл к нему? Разве его тюремщики не понимали, что наступит день, когда он вырвется на свободу? Были ли они настолько наивны, или же впереди ждала неприятная встреча и новая битва? Шаас не мог позволить себе действовать опрометчиво, хотя сжимал от ярости кулаки, отчего ногти впивались в ладони. Нужно было выждать, проникнуться этим помещением, чтобы вызнать, есть ли тут кто-то ещё, опасен ли, не осталось ли ловушек… Да, мечты рвануться к выходу прямо сейчас, разнося всё на своём пути, были хороши лишь как фантазии, но не как план. Вспомнив слово «план», посмаковав его, даже произнеся вслух, Шаас понял, что раньше разрабатывал стратегию очень тщательно. Это означало только одно — он мог учитывать и такой вариант, он мог сам подготовить себе побег, пусть и не сразу, пусть через долгое время, но… Предстояло обдумать и этот вопрос. Он чуть улыбнулся, потому что вдруг признал себя умнее своих пленителей. Наверняка он сам оставил себе лазейку. Он вспомнит, всё вспомнит… Пускай немногим позже. Но если бы кто-то посмотрел на него сейчас со стороны, он поразился бы почти звериному облику, слишком осунувшемуся, а потому кажущемуся уродливым лицу. Магия за это время выжгла в нём клеймо, которого он совсем не сознавал. Предав течение силы, пожелав подчинить его и повернуть иначе, чем должно, Шаас уже не мог понять, насколько это извратило его собственную суть. Впрочем, ему точно было не до того. Он провёл несколько часов, не шелохнувшись, просто потому, что ещё не привык к свободе, и только позже поднялся на ноги. Он помнил, что передвигался раньше именно так, хоть это и не казалось удобным. Вокруг не было никакого света — стоило магической клетке рассыпаться, как постепенно погасли и все светильники, что висели под потолком этой небольшой комнаты, напоминавшей скорее пещеру. Воздух тут тоже казался недвижимым и даже затхлым. Шаас втянул его носом, поражаясь тому, как много вокруг запахов. Уделял ли он раньше им внимание?.. Он не знал. Если бы он мог подобрать сравнение, то назвал бы свою память рыбацкой сетью, в которой неистово бились лишь несколько ярких осколков. Очень живо представлялось озеро, слышался голос, отвергающий его, но что было после — откликалась лишь темнота. Потом Шаас видел слишком простой и ветхий дом, на пороге которого стоял старик, плотно закутанный в плащ. Он видел, как этот старик усаживается у огня, и в глазах его тоже зажигается пламя, неукротимое и ядовитое. Пламя ненависти. Шаас чувствовал, что оно течёт и в его жилах тоже. — Драконы… — говорил старик, и улыбка, расчерчивающая его лицо в этот момент, становилась зловещей. — Магические твари. Помни, что не мы должны служить магии, а магия должна повиноваться нам. Магия и все магические твари должны преклониться перед нами. В этом суть, в этом наш путь. Ты понимаешь?.. Шаасу казалось, что понимал, но теперь это понимание было утрачено, осталась только неведомая ярость, которая подталкивала двигаться, бежать, разрушать. Жажда действия и власти. Он владел многим, пока кто-то — Авар? — не отнял. Пока он не заточил здесь, между холодных камней, без света, без воздуха и воды. Снова Шаас обратил внимание на дверь. Символы на ней, прежде столь ярко горевшие, сейчас уже погасли, но было ясно — они всё ещё там, чтобы не выпускать пленника. Заключённого, которым был он сам. Снова накатил гнев, и Шаас воззвал к спящей внутри него силе, почувствовав наконец, что она готова вырваться. Огненная стрела, сорвавшаяся с его пальцев, разворотила каменную дверь, оставив опалённые, почерневшие камни и открыв путь в коридор, столь же тёмный и безжизненный. Шаасу, хотя его глаза и увлажнились слезами, потому что отвыкли от света, нужно было освещение. Он хотел осмотреться и, быть может, вспомнить что-то ещё. Не придумав ничего лучше, он запустил в потолок огненный сгусток, отчего ярко вспыхнули магические кристаллы. Напитавшись чужой силой, они некоторое время дарили свет. Шаас заметил на стене обычный факел и, опалив его магическим пламенем, двинулся по коридору, тяжело переставляя ноги. Каменная плитка, которой оказался вымощен пол, была пыльной, будто никто не проходил этим путём уже очень давно. Темницу точно забросили, и это невероятно бесило. О нём намеренно забыли?.. Никто не принимал его всерьёз?.. Но Шаас ещё не мог надолго сосредоточиться на какой-то отдельной мысли, бурлящий гнев и просыпающаяся магия не давали ему возможности размышлять спокойно. Поэтому вскоре он побежал, пусть неуклюже, но так было проще, чем идти медленно. Казалось, каждая лишняя секунда здесь может заставить его взорваться. Когда он вырвался в большую залу, непосещаемую, видимо, столь же давно, как и коридоры, огонь высветил серебристые знаки на колоннах. Раньше Шаас непременно смог бы их прочесть, но теперь он только бросил в колонну огненную стрелу, мечтая разрушить эти узловатые письмена, смысл которых ныне убегал от него. Огонь озарил всю залу, та была поистине огромна, а потолок всё равно потерялся во мраке. Колонна дрогнула и накренилась, по полу прошла волна дрожи, и Шаас тут же кинулся вперёд, только обострившимся чутьём понимая, куда лучше бежать. По полу зазмеились трещины. Позади него рухнуло несколько колонн, дрожь и грохот нарастали, спину обдало облаком пыли и каменной крошки, стало нечем дышать. Шаас заметил проход к лестнице в последний момент и сумел выбежать туда, когда рухнули все колонны зала. Он бежал вверх, перескакивая сразу несколько ступеней, пока гул и грохот, а также пыль не остались за очередным поворотом. Отдалённое ворчание стронувшихся камней всё ещё доносилось снизу, как и лёгкая дрожь, но уже было ясно, что здесь ничто не обрушится. «И ты редко вспоминаешь об осторожности», — донёсся из глубин памяти старческий голос. Шаас вздрогнул и повыше поднял факел, но рядом не было наставника, чьего имени теперь он даже не мог вспомнить, поблизости не оказалось учителя, чей путь он сделал своим. И тоска резанула по сердцу, хотя Шаас понимал, что это чувство невозможно и неуместно здесь и сейчас. Он двинулся вверх значительно медленнее, стараясь более не шуметь и усмирить клокочущий в душе гнев, заставивший крушить зал с колоннами. Накатила тяжёлой волной усталость, мышцы ныли, отчего он несколько раз останавливался и придирчиво осматривал собственное тело, ожидая найти открытые раны, порезы или кровоподтёки. Но кожа была бледной и чистой, а боль жила внутри. Мучила и одышка, и странное, всё время сбивающееся сердцебиение. Видимо, тело никак не могло прийти в себя. Возможно, стоило бы задуматься, сколько же Шаас пробыл тут, в этом каменном мешке без возможности двигаться, но такие мысли сейчас не могли пробраться в его замутнённое гневом сознание. Чутьё снова подсказало, что он приближается к кому-то живому. Шаас не знал, кого может увидеть, но был готов к любой встрече. Он верил в свою силу, он чувствовал, как та оживает и разворачивается, точно в груди распускает крылья огромная птица. А ещё Шаас помнил три бессмысленных слова, которые — уверенность в том была непоколебимая — могли помочь отобрать чужую магию.