***
Гвину нравилось бродить по улочкам Хогсмида глубокой ночью, когда никто не мог провожать его высокую темную фигуру долгими взглядами. Слушать тихое дыхание мира, природы, земли. Словно тень, невидимая во тьме. В ночные обходы Гвин никогда не брал с собой Тоуна. И тот радостно отсыпался. Часто мужчина замирал на дороге, ведущей в Хогвартс, и смотрел, спрятав руки в карманы мантии, на далекие горящие огни замка. В его истерзанной памяти по коридорам школы проносились с веселым смехом Мерлин Гвин с друзьями. Через стол улыбалась сидящая напротив Роза Смит. В алой форме для квиддича торопливо завтракала Марлин. И с книжкой в руках гордо шествовал Мартин в окружении своих приятелей. А потом детство уносилось, и вот уже профессор Гвин ровно вышагивал по лестницам, а другая Марлин, Маккинон, улыбалась ему, сжимая в руках синий цветок. Мэтью Сноу смотрел на него внимательными глазами, и Эдгар Боунс улыбался, когда ему удавалось заклинание Древней магии. Он думал о Джейн Картер и том, что с ней происходит не без его участия. О том, что ждет её дальше. Думал о том вестнике смерти, что услышал недавно. Джейн Картер или Джеймс Поттер. Один из них скоро умрет. И этого уже не изменить. И осколок сердца в груди Гвина неумолимо болел и плакал. По потерянной жизни. По невозможному миру в душе. По тем людям, кого потерял. И кого потеряет. Сколько боли его еще ждет впереди? Разве не достаточно он вынес за последние годы? Нет? Тьма внутри него, растревоженная спаррингами с молодыми мракоборцами и битвами с Пожирателями, сейчас угасала в этом тихом месте. И Гвин был этому рад. Потому что все его силы уходили на контроль этой тьмы. Он не мог больше сорваться, как в тот раз, когда нашел убийцу своей семьи. Не мог стать той тьмой снова. Навсегда. Ради всего мира, он должен был вечно вести внутри себя эту войну и каждый раз побеждать. Потому что истинная Древняя магия – это тьма. И наделенному ей так легко ступить на путь зла.***
Нилсон-стрит встретила юношу ночными огнями вывесок магазинов и кафе и редкими бродяжками в темных углах. Юноша вытащил палочку и направился от парка на север, ведомый чутьем. И весь мир голосом первого Жреца, учителя, говорил ему: «Остановись! Вспомни, что может сотворить тьма в сердце. Спаси себя». Но Гвин не слушал. Его сердце было разбито и мертво. Его родители, брат и сестренка были мертвы. Его любимая девушка, невеста, половина медали – была жестоко убита. И всё, что осталось у Гвин – это его тьма. Спасать себя он не собирался. Лучшая месть – это месть. И ничто не могло остановить юношу. Больше ничто. Весь свет в нем погиб вместе с улыбкой Розы. Резкая магическая энергия заставила Гвина содрогнуться и замереть. Дом напротив не выделялся ничем, и юноша мог бы поспорить, что для маглов на нем наложены чары, отводящие взгляд. Но густая яркая Древняя магия, обитающая здесь, сцепляла горло Гвина. Он не ошибся. В этот раз Жрец здесь. Гвин переиграл его. Простого заклинания хватило, чтобы открыть дверь. Без единого звука. Его не ждали. Внутри было темно, горели лишь пара таких же черных свечей как та, что нашел юноша с первым посланием. Только эти грели, а не морозили. Стоило Гвину сделать несколько шагов, как мощнейшая волна магии сбила его с ног и отбросила обратно к двери. И из темноты выступила высокая тень. Языки пламени отражали черные символы на голом торсе и льдинками застывали в столь же черных бешеных глазах. - Мальчишка, - прошипел Жрец. – Ты оказался умнее, чем я думал. Его улыбка походила на оскал, и от рыжего пламени свеч зубы казались клыками. Он не спрашивал, как юноша отыскал его и был ли в Лидсе. Ему было все равно. - Убийца, - прошипел Гвин, вскакивая и выставляя вперед палочку. – Ты хотел поиграть со мной? Так вот я здесь. Жрец ухмыльнулся еще сильнее. - Это ненадолго. Ты проиграл. И тьма вырвалась на свободу, принеся с собой ледяную уверенность и ядовитую злость. Больше юноша не пытался её сдерживать и контролировать. - Разве? И на короткий миг нечто новое промелькнуло в глазах Жреца. Гвин резко взмахнул палочкой, не произнеся ни звука, и мужчина упал, обездвиженный. Тотчас сверкнув золотом глаз, Гвин закрепил новую магию Древней, прочно связав противника. - Темная магия, - прошипел Жрец с пола. И юноша с удовлетворением уловил в его голосе тень страха и удивления. - О да. Он подошел и присел на корточки перед мужчиной. Глаза в глаза. И сейчас синева глаз юноши сменилась той же чернотой, что и у Жреца. - Темные заклинания, использовать которые под силу лишь избранным, - произнес он, смакуя на языке каждое слово. Жрец скривился. - Не избранным, - фыркнул он ехидно. – Тёмным. Гвин лишь приподнял одну бровь вверх. Слишком спокойно и равнодушно. Ему нравилось смотреть на обездвиженного убийцу и чувствовать того в своей власти. - Ты впустил тьму в свое сердце, не так ли, мальчик? – широко ухмыльнулся Жрец. Так, словно ликовал. Словно этого и добивался своей игрой. И тогда Гвин сорвался. Не контролируя себя, он кулаком ударил мужчину в лицо. Раз. Раз. Еще раз. Пока кровь не засочилась из разбитой губы, а щека не заплыла оборванным желто-розовым пятном с клочьями кожи. Но Жрец не боялся, не боялся до сих пор. И это распаляло в юноше злость. - Ты застал меня врасплох, ведь я не ожидал тёмной магии. Твои чары сильны, - сплюнув кровь, просипел мужчина, когда Гвин прекратил его наносить удары. – Но даже их можно сбросить тому, кто сильнее. Гвин читал об этом. Знал. Готовился к встрече, постигая темные чары. Жестокие. Те, что мальчишка Мерлин не осмелился бы применить даже к зверю. - Разве что через пару часов. Гвин выхватил из-за пояса палочку и наставил противнику в горло. И тот вдруг хрипло рассмеялся. Ненависть, беспроглядная, темная, мешала дышать. Заполняла каждую клетку тела. Никогда и никого Гвин не мог ненавидеть так же. Чудовище перед ним всё еще считало себя победителем. С кровью на руках – кровью Гвинов и Розы. - Ты отнял моего брата, мое сердце, - словно прочитал его мысли Жрец. И его разбитые губы окрасила ухмылка. – И я отплатил тебе тем же! Душа Гвина вопила от боли и ярости. И отчаяние топило его в себе. - Ты убил всю мою семью! – выкрикнул он со злостью, громко, на надрыве. – Ты пытал их, а потом зарезал, как скот! Слёз не было. Только тьма. И растущая с каждым мгновеньем жажда крови. Жрец изучающее всматривался в его лицо, прежде чем ответил с издевкой: - Предпочел бы, чтобы я убил только твоего братика? Голубые глаза Мартина, мертвые и пустые, вспыли в памяти. Гвин с силой вдавил палочку в горло Жреца, едва удержав себя от того, чтобы просто проткнуть его насквозь, залив пол и руки алой кровью и рваными хрипа умирающего. Но это будет слишком легко. - Не смей даже думать так, ты, мразь, - склонившись, прошипел Гвин. Тем же тоном, что говорил сам Жрец. Состоящим из яда и ненависти. - Кровь за кровь, мальчик, - Жрец с ледяной насмешкой заглянул в глаза мракоборца. - Мой брат посвятил тебя в Древнюю магию, открыл все ее тайны. А ты убил его! Голос его ожесточился на последней фразе. Чужда ли чудовищам братская любовь? - Это был поединок, а не резня! - с ненавистью выкрикнул Гвин. Глаза его чернели в темноте, и в них отражалось пламя самого ада. - Твой брат был убийцей. Но он был лучше тебя. А ты не заслуживаешь столь честной смерти! Жрец не боялся, лишь оскалил свои клыки, от ударов превратившиеся в кровавое месиво. В тусклом свете рыжего пламени цвет крови казался неестественно алым, пугающим. И в черных глазах появились презрение и насмешка. - И что же ты сделаешь, министерский мальчик? – глумливо спросил он, кривя губы. – Ведь ты обязан доставить меня своим хозяевам. - Чтобы тебя посадили в Азкабан? Чтобы ты жил, строя заговор, когда они мертвы?! Никогда. Палочка сильнее вдавилась в плоть, и из-под неё медленно выступила капля крови. Боль или безумие стали причиной, но Жрец вдруг рассмеялся, брызгая розовой слюной. Её капельки попали на лицо Гвина, но тот и не подумал убрать их. Сердце юноши стучало с отчаянным звуком, на надрыве, словно из последних сил. Будто ярость – единственное, что давало ему жизнь и силы. Месть. - А она ждала тебя, - вдруг сквозь смех заявил Жрец. И пристально уставился в глаза мракоборца, желая не упустить ни мига его реакции. С мрачным ликованием в черном взгляде. - Твое сердце. Я слышал это в ее голове. Она была уверена, что ее рыцарь примчится и спасет их всех. Да вот жалость - ты не пришел. Роза лежала на дорожке, в стороне от всех, с изрезанным лицом и кровавой дырой в груди, где среди оборванных сосудов не было сердца. Юноша прижимал её к себе, целовал холодные мертвые губы и был сам мертв вместе с ней. Удар. Гвин не заметил, как снова начал бить мужчину. Опять удар. Со всей силы. Сдирая кожу на костяшках об чужое лицо. Превращая его в кровавую кашу. И лишь черные ядовитые глаза так же смотрели с превосходством. И это бесило. Эта самоуверенность, эта безнаказанность. Жрец не раскаивался ни секунды. Задыхаясь злостью, Гвин кричал, нанося удары снова и снова: - Думаешь, я позволю тебе умереть легко?! Нет! Ты будешь страдать и умолять меня о смерти! И между ударов Жрец нашел в себе силы ехидно спросить с придыханием: - Чем же ты тогда лучше меня? Гвин остановился. Не в растерянности. В ледяной расчетливой ненависти. В глубокой уверенности в собственной правоте. То, что он делает справедливо. - Ты убийца. В черных глазах отражались огни. - И ты станешь им, - прошипел Жрец, сплевывая кровь. – Таким же, как я. Он думал, что получит очередной удар, но вместо этого Гвин поднялся. Не чувствуя боли разбитых рук. Не чувствуя вообще ничего, кроме ненависти. Она заполнила его целиком, не оставив места ни единому лучику света. Только тьма поглощала его. Стальной взгляд. Ледяное злое лицо. Такого Гвина нужно было бояться. И Жрец вдруг испугался. - Тогда ты представляешь, что тебя ждет, - процедил Гвин, направляя палочку на лежащего на полу убийцу. Дыхание его стало ровным, сердце успокоилось, а разум прояснился. Тьма и Гвин стали одним целым, и юноша вдруг обрел ледяное спокойствие в разбитой душе. Час правосудия настал. Час его мести.***
С рассветом Гвин возвращался в гостиницу, где мракоборческий центр снял для патрульных номера. Мужчине нравилось видеть, как возрождается свет, прогоняя ночную тьму. Его собственным светом, его солнцем была Роза. Без неё он так долго блуждал во тьме. И пусть сейчас он по-прежнему не нашел выхода, по крайней мере, он научился сдерживать свою темную сторону. Ведь так легко свет может стать тьмой. Как стал первый Жрец. Как стал когда-то сам Гвин. Самым страшным его кошмаром был он сам. Тот он, который совершил самый темный поступок в своей жизни. Когда Мерлин только погиб в нем, оставив место лишь Гвину, ледяному и безжалостному. Тоун уже проснулся и завтракал внизу среди других ранних постояльцев. Гвин коротко кивнул ему на ходу, но не подошел, отправившись сразу в свой номер. В пустоту своего гроба. Устало Гвин рухнул на кровать, уткнувшись в жесткую подушку, на которой спал от силы пару часов. Глаза его жгло от Древней магии – слишком много мужчина использовал её, чтобы обследовать деревню и окрестности – изучая мысли и мотивы людей, прочитывая исходы будущего, прислушиваясь к природе на несколько миль вокруг, невольно пытаясь уловить что-нибудь из замка. Вспышкой непроизвольной магии озарились глаза, и Гвин ощутил, как что-то нежное и мягкое возникло в его руке. Приподняв голову от подушки, он с болью открыл глаза. В ладони лежал ярко-синий цветок, похожий на василек, но сотворенный волшебством. Быть может, в усиливающейся тьме Гвина все-таки есть маленький, едва заметный огонек света по имени Марлин Маккинон. И пусть ни одна свеча не заменит солнце, это оставляет в разбитой душе надежду. Если не на спасение, то хотя бы на покой. Только заслужил ли он этот покой после всего, что совершил?***
- Круциатус! Это было так просто – преступить запретную черту. То, что еще недавно казалось недопустимым, мерзким, невозможным. Предать свои прежние принципы и идеалы. Свои убеждения. Вложить в одно слово всю свою ненависть и боль. Так легко, потому, что эта злость уже почти лилась через край. И мужчина на полу, обездвиженный Древней магии, судорожно задергался с мучительной гримасой на лице. Но с губ его не слетело ни звука, отражающего всю ту невыносимую боль, что причиняло ему заклинание. Лишь зрачки неистово метались под сомкнутыми веками. Люди не изобрели более совершенного заклинания для пыток и причинения боли. И им этого было достаточно, чтобы добиться своего. Чтобы позабавиться, узнать что-то или просто заставить страдать. Нестерпимые муки. Но Гвину этого было мало. Слишком просто. Это не то, что заслуживал Жрец. Какой бы сильной ни была боль, она не достаточна. Совершенна, но не изощренна. Для того чудовище, чем он был, этой боли мало. Юноша опустил палочку. Жрец импульсивно дернулся еще несколько раз, прежде чем затихнуть. Медленно он разлепил глаза, и вся их адская чернота уставилась на Гвина. - Неплохо... – прохрипел он сиплым голосом, словно сорвал его, крича внутрь себя, чтобы мучитель не смог насладиться его воплем, - для министерского мальчишки... Гвин с легкостью вскинул брови. - В самом деле? – холодно произнес он, снова направляя палочку в сердце убийцы. Рука не дрожала. Словно он всю жизнь применял непростительные заклятия, а не делал это впервые. – Жрец. Так это только начало. Поиграем? Очередной залп Круциатуса пронзил Жреца, и тот снова беззвучно стал содрогаться от боли, катаясь по полу, как в припадке. Губы его дрожали, а зубы, сжатые так крепко, тихо скрипели. Должно быть, все его силы уходили на то, чтобы не закричать. Не доставить этого удовольствия Гвину. Но не зря же он был Жрецом. Пусть он убийца и чудовище, но это не лишало его могущества и выдержки. Не лишало тех сил, что жили в нем. Когда Гвин вновь убрал палочку, мужчине понадобилось больше времени, прежде чем он открыл глаза. Такие же ясные и ненавистные, как и до пытки. Лишь в самом уголке левого глаза лопнула тонкая красная нитка сосуда. Очевидно, этого было слишком мало для Жреца Древней магии. Взгляд его оставался таким же жестоким и полным презрения, а на висках выступил пот. Уверенно прошагав вперед, Гвин опустился на корточки перед мужчиной, не сводя с него пристального ледяного взгляда. И Жрец плюнул в его сторону, попав на ботинки розовой слюной. Наконец-то его хладнокровие дрогнуло. - Как низко, - искривил губы Гвин. – Хотя, что это я. Ведь такие жесты – последнее, что тебе остается. - Не будь я обездвижен, ты бы... – начал в ярости Жрец, но юноша лишь с усмешкой перебил его: - Что бы тогда, м? Ты ведь уже проиграл. Я не пришел, когда ты спал, не ударил в спину. Ты стоял ко мне лицом и думал, что я слаб, чтобы победить тебя. Расслабился. Потерял бдительность. Так причем здесь твоё «бы»? У тебя был шанс, и поверь, лучше тебе было им воспользоваться. Синие глаза озарились золотой вспышкой, и в руке Гвина очутился прекрасный кинжал с ручкой виде головы змеи. Жрец покосился на оружие, когда юноша поднес лезвие к его лицу и с легким нажимом провел вертикально по нижней губе. Там же, где когда-то в лесу сам Жрец оставил ему шрам. Выступившие алые капли крови замерли на лезвии и затем медленно, неторопливо, стекли вниз, капая на подбородок. Прекрасные в своем ужасе. Словно рубины. Или слёзы. Следующий порез пришелся по щеке, той, что не была изувечена от ударов, легко распоров мягкую загорелую кожу. И из складки тотчас засочилась кровь. Если надавить сильнее, можно распороть до самого черепа. Услышать, под лезвием скрежет кости. И как рвутся натянутые струны капилляров. Так же было, когда Жрец уродовал лицо Розы? Мужчина стиснул зубы, но молчал. Его черные аметисты-глаза не отрывались от кинжала. Но на уверенном лице ничто не выдавало боли. Словно не его кожу резали, а он просто наблюдал за действом со стороны. Абстрагировался. Так учил вести себя Гвина первый Жрец. Самообладание. В любой ситуации. Вспышка воспоминаний о первом Жреце, умирающем на его руках, убитом им же, вызвала боль. Но этот Жрец был слишком спокоен. И это равнодушие злило. Словно обезумев, Гвин истерично стал наносить режущие кожу удары по груди Жреца. Не убивая, но разрывая кожу, заливая все вокруг кровью, которая лилась на пол, брызгала в лицо, окрашивала руки и волосы, застывала горьким вкусом на языке. Блестящее лезвие кинжала стало багровым, как и сжимающие его пальцы. Тук-тук. На мгновенье ритм сердца Жреца сбился от боли. Всего на миг. Но Гвин уловил это и замер. Как бы ни сдерживал ровную маску на лице мужчина, не чувствовать боли он не мог. Выдержка не спасает от мучений, она лишь скрывает их факт от других. Так учил переносить боль Гвина первый Жрец. Но даже Жрецы – всего лишь люди. И юноша замер с поднятым кинжалом. Помутнение прошло так же внезапно, как началось, и он уставился на то, что совершил. На торсе Жреца не было живого места. Кожа ошметками свисала с груди и боков, превратив тело в единую кровавую кашу из остатков эпителия, порванных капилляров, проглядывающих мышц и мяса. Окрашенная в неистово красный. Цвет, преследующий Гвина по ночам. Дыхание Жреца было сбито. Как и Гвина. Это сделал он? На самом деле он. Его руки в крови. И юноша поднял свои заляпанные багровые руки, почти не веря. Он. Лицо Жреца исказилось от разбитой челюсти, кровавых губ с розовой пеной слюны и длинного глубоко пореза через всю щеку, кровь от которого стекала прямиком в ухо и терялась в волосах. Гвин опустился на колени, отбросив на пол и палочку, и кинжал и склонился над мужчиной так низко, что мог ощутить на лице его горячее скомканное дыхание и запах крови. - Тебе нравится? – прошипел юноша. Жрец не ответил. Лишь с ненавистью, такой ощутимой, почти осязаемой, смотрел в ответ, не мигая. - Что, пропало желание говорить? – с презрением выдавил Гвин, лихорадочно сверкая глазами. Как больной. Или сумасшедший. – Прежде ты был куда болтливей. Мужчина хрипло закашлялся – то ли смех, то ли подавился слюной, сложно было понять. В глазах его отражалось рыжее пламя свечей – словно сам ад смотрел из глубины тьмы. Ад, который будет ждать Гвина за всё, совершенное этой ночью. Но это будет потом. А сейчас есть только это мгновенье. - Слышал бы ты, - сквозь кашель ухмыльнулся Жрец, и пузырьки крови стекали по губам к шее и кадыку, - с каким звуком крошится череп твоей сестры... Стремительный сильный удар впечатал лицо Жреца в пол так, что его звук надолго повис в воздухе. - Не смей! Очередной удар пришелся не в лицо, а прямиком в изрезанный до мяса живот. Жрец задохнулся, и первый полузвук слетел с его мерзких губ. Не крик боли, но уже и не молчание. - Nimer wolfqs, - прошептал Гвин с тайным злорадством, направляя раскрытую ладонь на голые стопы противника. Так, чтобы Жрец услышал. Чтобы понял, что его ждет прежде, чем это начнется. И в глазах мужчины вдруг увидел мелькнувший страх. О да, Жрец понял... Синева вспыхнула золотым отблеском. Заклинание волков, так звали его в Древней магии. Одно из запрещенных темных заклятий. Жрецы не применяли его, считая злом. Но Гвин не Жрец. И ради мести он нарушит любые правила и законы. Он низвергнет небо, но услышит, как убийца его семьи молит о смерти с криком на губах. Жрец дернулся, и на лице его возникла паника. Расширившиеся глаза не смотрели больше на Гвина – лишь на собственные ноги. И юноша тоже обернулся. От увиденного зрелища его едва не передернуло самого. Там, у голых ног, никого не было, но невидимые клыки снова и снова вгрызались в такую сладкую живую плоть, оставляя глубокие следы на теле, выгрызая куски мяса до самых костей. Кровь хлестала фонтанами, Жрец бился в истерике, пытаясь спастись, стряхнуть с себя заклинание, слабо поскуливая, когда очередной кусок плоти отделялся от его ног. Незримый волк ел его живьем. Гвин обернулся к Жрецу, не опуская раскрытой ладони, направляющей заклинание, и скривил губы в жуткой улыбке: - Скажи, и я перестану. Жрец взметнул на него глаза. Впервые они были столь человечными. Столько ли паники и ужаса было во взгляде матери, когда она разрывала себе горло, мучимая Жрецом? - Только попроси. Губы Жреца дрогнули, но вместо мольбы или крика из них вдруг полились проклятья на непонятном древнем языке. - Что ж, - фыркнул Гвин, и улыбка сменилась презрительной гримасой, - как хочешь. Его ладонь от полуобглоданных стоп скользнула чуть выше, и тотчас ткань брюк стала разрываться. И невидимые клыки с наслаждением впились в мягкую плоть. Запах крови и мяса, смешанный со слюной, заполнил комнату. Гвину казалось, что он сам уже пропитался этой вонью, от которой тошнота подкатывала к горлу. Жрец стиснул зубы и закрыл глаза, отдавшись судьбе. И тихий, почти незаметный стон слышался из его горла. Он не ломался. Ладонь сжалась в кулак и опустилась. Нельзя, чтобы Жрец умер от потери крови сейчас. Еще слишком рано. Он не закричал. Гвин поднялся на ноги и сверху вниз смотрел на измученного мужчину. Тот мелко трясся, все еще не открыв глаза. Губы его беззвучно шевелились, образовывая еще больше кровавой пены, уже залившей весь подбородок. Кровь на ранах на груди стала медленно застывать, становясь более густой и темной. А вот из изгрызенных ног хлестало что есть силы. Кожи на стопах и чуть выше почти не осталось – лишь мясо и мышцы. На левой ноге желтела надтреснутая кость. Пальцев почти не осталось – они были съедены. Жрец рвано выдохнул, и Гвин взглянул на него. Черные глаза были открыты. И теперь в них помимо злости полыхала боль. - И это всё,- пропыхтел Жрец в бессильной злобе, - на что ты способен? Скоро моя магия вернется... и я покажу тебе, что значит боль. Гвин скривил губы и пнул мужчину в огрызок ноги, туда, где алело мясо. Туда, где точно будет чувствительно. И Жрец застонал от резкой боли, глаза его на миг затуманились. Голова дернулась, откинувшись на бок, и на напряженной шее забилась жилка. - Разве ты еще не понял, - ботинком Гвин с наслаждением надавил на больную точку, и Жрец снова заскулил, - что я не дам этому случиться? И единственный, кто узнает здесь боль, это ты. Мужчина не повернул головы, но Гвин знал, что тот скрывает свою боль. Маска Жреца крошилась под натиском пыток. Гвин побеждал. Взгляд юноши опустился на часы на руке. Жрец прав – скоро Древняя магия в нем наберет достаточно силы, чтобы сбросить сдерживающее заклинание Гвина. Значит, пора приступать к финальной фазе. Но прежде... Гвин схватил жреца за подбородок, заставляя смотреть в глаза. - Ты убил их, - процедил он. – Расскажи. Жрец ухмыльнулся через боль. Лицо его бледнело – кровь по-прежнему лилась из ног, забирая с собой жизнь. Но нет, убийца, так просто тебе не уйти. - Что, мальчишке не хватает духу меня прикончить? Твоей злости нужна подзарядка? Гвин тряхнул головой. Нет. Он действовал не на эмоциях. Тьма в нем равнялась холодному расчету. Столько дней он представлял себе эту встречу. И всё продумал. Осторожно, почти нежно, он провел по порезу на щеке Жреца, с наслаждением ощущая под пальцами густую кровь. - Хочу, чтобы ты вспомнил, как они умирали. - Как верили, что их сынок, их герой примчится и победит зло? – выплюнул Жрец. – Я убивал их, как скот, одного за другим. Но все они ждали тебя до последнего вздоха. Каждый. И твоя девчонка, твоя любовь... Вместо фаты ей достался смертный саван. Такой же белый. Я вырвал её сердце голыми руками. Я держал его этими пальцами, пока оно горело, не став пеплом... Зубы Гвина сжались. Он с силой надавил пальцем на порез, и из щеки Жреца вновь заструилась кровь. Юноша отступил, прикрыв глаза. Сердце его бешено колотилось. Но разве услышанное сейчас он не знал сам раньше? И что его ждали, и что сердце Розы было вырвано из груди. Пора Жрецу умереть. Гвин взмахнул палочкой, и два жгута обвили ноги мужчины над ранами, останавливая кровотечение. Не хватало только, чтобы убийца скончался от потери крови. - Пора прогуляться. Юноша схватил Жреца за руку и потянул на себя, поднимая. Запах порванной плоти резко ударил в нос. Обхватив мужчину покрепче, Гвин трансгрессировал. Соленый свежий воздух ударил в нос, принося облегчение. И свет близкого утра рассеивал тьму. Они оказались на высоком скалистом берегу, внизу плескалось сердитое море. Если бы ненависть Гвина к Жрецу была водой, она заполнила бы весь океан и даже больше. - Что, решил сбросить меня со скалы? – слабо предположил Жрец. Но от прежней ухмылки мало что осталось – силы покидали его. – Или утопить? Легкий путь. Только смотри, мальчик, убивай меня так, чтобы я не вернулся. Иначе пощады не жди. Гвин молча сверкнул глазами, и в скале возник высокий деревянный столб. К нему-то юноша и подтащил Жреца. Еще одна золотая вспышка, и мужчина оказался крепко привязан. Ноги его дрожали, кровавыми обрубками касаясь скалы. И это вызывало в теле Жреца нестерпимую боль, заставляя вместе с вздохами вырываться стонам. - Что ты делаешь? – просипел Жрец, наблюдая за мрачным Гвином. Юноша подошел к нему так близко, словно собирался обнять. Сердце его было спокойно. Он чувствовал, что всё сделал правильно. И убийца его семьи получил по заслугам. Гвины будут отмщены. Жрец страдал. Ему было больно. Но самое большое испытание еще ждет его. Должно быть, эта уверенность отражалась в глазах, потому что Жрец заявил с бессильной злобой слабым, но презрительным голосом: - Что бы ты ни собрался делать, я не закричу. Гвин смотрел в эти черные глаза, и мужчина больше не казался ему страшным чудовищем. Так, грязь, которую нужно соскрести с лица Земли. - Закричишь. Гвин отвернулся и пошел в сторону. Замер на краю скалы, глядя на бушующее внизу море. И ему было хорошо. В этой тьме и мести. В этом безумии. Ему было хорошо от мук Жреца. Тот молча ждал своего приговора. - Знаешь, - Гвин обернулся к Жрецу, скрестив руки на груди, - какая смерть самая мучительная? – На лице мужчины появился страх, и это вызвало в груди Гвина радость. – О да, ты знаешь. Глаза юноши озарились золотым блеском, и тотчас вокруг привязанного к столбу Жреца появились солома и ветки. Это конец. - Когда всё начнется, помни, нужно только попросить. Гвин ласково улыбнулся, источая яд взглядом, и отвернулся, чтобы отойти в сторону. - А ты ведь стал им! – выпалил Жрец ему в спину почти с отчаянием. - Что? И теперь на лице убийцы вдруг появилось удовольствие и ехидство. Те же, что были всегда, когда он побеждал. - Стал тем монстром, которого ненавидел в моем брате и во мне. Ты такой же как мы. По спине Гвина пробежал холодок. - Я не убивал невинных,- отрезал он. Но Жрец лишь вскинул брови. - Ты предал все законы и принципы этого мира. Ты не меньшее чудовище, чем те, от кого ты поклялся защищать людей. Холод сжал сердце Гвина. Но ведь он поступил правильно! Это его месть. - О нет, мальчик, даже большее. В древних легендах говорилось о сердце Тьмы. Может, это твое? Пора с этим заканчивать. Жрец не победит. Это время триумфа Гвина. И справедливость восторжествует. Он сделает то, что должен. А после... Для него все равно не будет «завтра», так какая разница, кем он стал ради мести? Вспышка Древней магии – и на ветках разгорелось пламя. С удовлетворением Гвин наблюдал, как огонь пожирает солому и дрова, как подбирается к Жрецу. И с каждым мгновеньем лицо мужчины покрывалось все большим ужасом – уже не скрываемым. Кровь на порезах застывала, но в рыжем свете огня казалась неестественного красного цвета, словно ржавчина. Жрец молчал. И Гвин ждал. Когда огонь коснулся ног, мужчина дернулся, пытаясь вырваться. Губы его шептали заклинания, взывая к ветру и земле, но Древняя магия еще не освободилась после заклинания Гвина, и не могла спасти. Единственное, что знал Жрец всю жизнь, сейчас не могло ему помочь. Спасти. Зло проиграло. И зло победило. Иное зло. Когда волшебное пламя, усиленное магией, взметнулась вверх, касаясь горячими языками изрезанной груди, раздался крик. Нечеловеческий вопль боли. Заполняющий всё пространство мира. Эхом разносящийся над скалами и морем. Гвин слушал, и звук этот был лучшей песней для его души. Для его тьмы. В воздухе запахло паленой тканью и волосами, а после – жареным мясом. - Убей меня! – вдруг раздалось среди воплей боли. – Прошу! Сердце радостно стукнуло. Победа. Всё вышло так, как и предсказывал Гвин. Жрец кричал и молил о смерти. Жрец страдал так, как страдали убитые им родные Гвина. Он получил то, что заслужил за свершено им зло. - Refic, - прошептал Гвин, вступая в огонь, и пламя расступалось перед ним, образуя коридор. Непокорная вольная стихия подчинялась воле Древней магии – первой магии мира, магии земли и природы. Жрец кричал, но уже не так сильно. Тело его превратилось в желтый огненный ком. Одежды не осталось, и кожа плавилась, румянилась под лижущими её языками. Жир стекал желтоватой пеной. Волос на голове не осталось, и теперь голая тонкая кожа белела прозрачной пленкой, обнажая синие ветки нервов. Глаза еще не потекли, но вот от лица остался лишь нос и зубы. Губы сгорели в огне, как и щеки, обнажив нежно-розовый слой тонких мышц, за которыми уже проглядывал череп. - Пр... прошу... – прошептал безгубый рот из последних сил. Черные аметистовые глаза без ненависти смотрели на своего убийцу. Жрец, испытавший все муки, всю боль, ждал смерти, как спасения. Гвин вдохнул в грудь воздух, призывая к себе силы ветра и земли, забирая их энергию и силы для последнего, самого важного жеста в этой игре. Его правая ладонь вдруг вспыхнула яркой синевой и задрожала на огромной частоте. Гвин просунул руку сквозь пламя, не чувствуя даже его жара, и прижал ладонь к груди Жреца. Там часто-часто стучало еще живое настоящее сердце. Глаза Жреца не отрывались от глаз Гвина. - Мой брат... – прошептал он, сдерживая крик, - говорил?.. Юноша внимательно смотрел в ответ. - Говорил что? - Если... – слова все больше давались Жрецу с трудом. Он горел, и большей боли не знал, - если пустишь тьму в сердце... однажды... она не уйдет... никогда... Среди огня и ненависти Гвину стало холодно. - Да будет так. Рука его завибрировала, и Гвин резко всадил её в грудь Жреца, разрывая остатки изрезанного горящего тела. И Жрец закричал. Так, что кровь стыла в жилах от этого крика. Гвин чувствовал, как под пальцами рвется тело, как хрустят, ломаясь ребра. Пока пальцы его не сжали сердце. Рванув на себя, Гвин вытащил руку. И крик оборвался. Навсегда. Сердце, большое, бордово-коричневое, окрашенное кровью, лежало на ладони. И не билось. Тот, в чьей груди оно дарило жизнь, отныне был мертв. Гвин вышел из костра, и пламя замкнулось за ним, жадно доедая мертвеца. Вот и всё. Что может быть лучше мести для израненной темной души? Это не вернет мертвых, но, верил Гвин, принесет ему покой. Сердце Жреца лежало в ладони, такое обычное простое человеческое сердце. Гвин с силой последней ненависти сжал его пальцами так сильно, до побеления костяшек. Глаза его в последний за ночь раз вспыхнули золотым цветом, и сердце в ладони вспыхнуло ярким белым светом. Уничтожающим. Магическим. И когда в ладони остался лишь черный пепел, Гвин тихо сдул его в сторону моря. Костер за спиной еще полыхал, отправляя в небо густой столб черного дыма. Такого же черного, как сердце Гвина. Не глядя туда, где покоился мертвый Жрец, юноша трансгрессировал в дом убийцы, чтобы забрать свою палочку. Пол был залит кровью, а свечи почти догорели. Гвин поднял и кинжал, которым резал мужчину и спрятал в карман вслед за палочкой. А после вышел из дома через дверь. Ноги сами вели его в тот парк, где он познакомился с первым Жрецом. Где начался конец его счастья. На душе его было спокойно. Тьма была накормлена местью. И что бы ни ждало Гвина дальше, сейчас он ни о чем не жалел. И след от сгоревшего сердца все еще грел ему руку.***
Кошмары, преследующие Гвина, всегда были двух типов. Чаще всего он видел мертвыми свою семью, тот день, когда потерял их. Иногда, редко, ему снилась ночь убийства второго Жреца. Ночь его мести. Чтобы не видеть ни то, ни другое, что и без снов Гвин не мог позабыть, он принимал зелье, позволяющее просто провалиться в тьму ночи и не видеть ничего. Но сейчас, задремав после ночного дежурства, мужчина снова оказался в темном доме с кинжалом в руках. И горячая чужая кровь брызгала в его лицо. - Гвин, нам пора! Ты еще успеешь позавтракать перед тем, как придется делать отчет о работе начальству, - Тоун говорил из-за двери, сопровождая слова стуком по дереву кулаком. - Иду, - ответил мужчина, поворачиваясь на спину и проводя по лицу влажными ладонями. «Если пустишь тьму в сердце... однажды... она не уйдет... никогда...», - эхом звучали в голове последние слова Жреца. И это было правдой. Тьма всегда была с Гвином, и он делал все, чтобы её удержать. Чтобы больше не стать тем хладнокровным монстром. И если Жрец заслужил тех мучений, то чего заслуживает сам Гвин? Мужчина поднялся, бросив короткий взгляд на часы – он проспал всего полтора часа. Достаточно. Спустившись с кровати, он не заметил, как наступил на синий цветок, выпавший во сне из ладони. Цветок надежды на жизнь – то, на что чудовище в Гвине не имело права.