Философская обитель

      По-обычному, молчаливый и неразговорчивый он заговорил со мной и о таких вещах, что мысли, которые он хранил все это время в своей черепной коробке, поразили меня и заставили, буквально прижав к стенке, задуматься… Серьезно задуматься о нем. Образы, что являлись мне, как слепящие лучи весеннего солнца в долгожданную субботу, приятно пугали меня. Поздним осенним вечером эти неясные картины, рисуемые моим сумасшедшим, по мнению среднестатистического взрослого, воображением, беспощадно рассеивали собой остатки разумного в моей голове.       С первой встречи… С первой драки... Оскорблений в адрес друг друга... С первой натянутой улыбки и язвительных фраз, взгляда, который кричит: «Ну-ну! Попрыгай еще на задних лапках, чтобы получить свою косточку». И с единственного «извини», сказанного пускай и тихо, но искренне… Прошло всего полгода, шесть чертовых месяцев в компании младшего — доброго и внимательного — брата и старшего брата — капризного и бесконечно целеустремленного.       Я перестала думать о нем, потом о них, затем вообще перестала думать… Встала с постели и взглянула на место, где мгновение назад замертво лежала, вяло обнимая свои плечи. Ненавижу в такие моменты теплые и манящие объятия простыней, зов мягкой подушки и одеяла, потому что в кровати размышлять о чем-то серьезном бессмысленно, и, пытаясь отогнать сон, ненужные сомнения и вопросы, попусту теряешь время.       По бликам, возникающим каждую ночь от света уличных фонарей, на полу моего гостиничного номера я дошла до окна, по обыкновению открытого мной еще с утра. «Ты снова здесь, несчастная? Все еще думаешь, что сможешь найти среди этих книжонок ниточку, ведущую к Истине? Это даже пугает. Ты знаешь, что это действительно ненормально?» — он возник рядом, словно так и должно быть, подошел беззвучно к заваленному книгами и бумагами столу, сказал все как-то устало и незаинтересованно, что было в его поведении редко. Я не ответила — возможно поэтому все вышло именно так… Я просто промолчала…       Через минуту тишины он вскрикнул, резко и грубо прижавшись к близстоящему стеллажу: «Черт! Ну посмотри ты уже на меня!..»       После такого я не могла не оторвать глаз от страниц книги; нет, я даже хотела закрыть ее и отложить в сторону, но не успела — Эдвард выхватил ее у меня из рук и, посмотрев лишь на красную обложку, укоризненно хмыкнул. С тем же недовольством в движениях и взгляде алхимик аккуратно и одновременно небрежно (на что способен только такой как он) кинул книгу в одну из стопок на стол, который уже успел стать моим в этой Центральной библиотеке. «Очередные глупости: сказки и легенды, неужто ты видишь в этом какой-то скрытый смысл? Иначе… Что с тобой? Все еще ни разу меня не перебила? Ты спала? Ела сегодня?!. Так и будешь молча смотреть на меня своими прелестными глазенками?.. Хочешь посмеяться? Альфонс надеется, что мы начнем работать все вместе… Если честно, я тоже этого хочу и всегда хотел. Только вот гордость не позволяет: ты же девчонка! Тебе следует пироги учиться печь и проводить дни и ночи в домашнем уюте, а не среди безумства алхимических и исторических трудов человечества, докапываясь до смысла сотворения мира и правил Бога… Вал, ты способна увидеть реальность сквозь свои розовые очки? Все, чем мы занимаемся с братом, опасно! А ты продолжаешь надоедать своим упрямством…»       Он недолго еще постоял у края стола, напротив которого сидела я с загорающимися от злости глазами, а потом стремительно обошел стол и все бумаги, что окружали его. Сильным рывком развернул стул за спинку так, чтобы взглянуть мне прямо в лицо, и ему хватило секунды наглядеться на выражение, полное удивления, возмущения и недоумения. «Ал и я повидали и пережили многое, а что видела ты? Я до сих пор о тебе ничего не знаю. За полгода ты не дала мне и шанса высказать все, что я о тебе думаю… А сейчас решила помолчать? Тогда слушай! Каждый раз после первой же встречи ты и я сталкивались, как бараны лбами: из-за всяких мелочей, делая повод для ссоры. Мне хватает для таких вещей полковника Мустанга. Как бы мне не хотелось упоминать его сейчас, но это самый наглядный пример… Единственное, что не так, как с этой лошадью, так это то, что тебя не ударить...»       Эд тяжело вздохнул, и его вздыбившиеся при разговоре плечи, опустились. Он продолжил, запустив руки за голову, немного позже присев на край стола: «Почему ты пришла к нам? Я все время задумывался над этим, видя твои старания, как ты, весело болтая с Альфонсом, пьешь у нас чай с пирожными. Он всегда покупает их, как только узнает, что ты придешь… Как-то на обратном пути в столицу, пытаясь заснуть на жестком сиденье поезда, ко мне пришла странная мысль, которая долго не оставляла меня в покое: почему я не задавался теми вопросами, на которые ты уже нашла ответы?»       По взгляду, упавшему на мои записи, я заметила неожиданную перемену в алхимике: холодные и тусклые глаза, с которыми он пришел, стали более живыми и проясненными, а черты лица приняли мягкий и естественный вид. Взявшись за неаккуратно завязанную папку, Эдвард, с серьезным видом, пробежался глазами по содержанию пары листков.       Наблюдая за его поведением, как бегают его желтоватые глаза от строчки к строчке, замечая, что он как-то слишком сейчас вырос и повзрослел, я искала в своих мыслях разумное предположение, разъяснение причины возникновения всего того, что только что узнала от грубого и скрытного мальчишки. «Ты не узнала ничего нового!» — наигранно вздыхая, протянул он и положил папку на место.       Мне ни капли не хотелось признаваться в этом самой себе, а он смотрел так, словно искал в моем взгляде согласия. Из-за времени, что потрачено на поиски одной лишь книги, было невыносимо тяжело и стыдно не отрицать, что все мои усилия и поиски были напрасны. Но, видимо, Эд не понимал моего положения, поэтому продолжил говорить с веселой улыбкой, отшутившись по поводу моего унылого вида среди не менее мрачной и серой атмосферы в этом уголке библиотеки. Он расстегнул пуговицу своего ярко-алого плаща и демонстративно сунул руки в карманы, не задевая серебренной цепи часов государственного алхимика: «Все еще молчишь? Может, я просто мешаю тебе своей болтовней?»       Я встала со своего места, чувствуя резкое покалывание в слегка затекших ногах. Пока не зная, что сказать, мне пришлось, лишь пряча глаза, задвигать с противным скрипом тяжелый стул, на котором я день за днем пускаю корни, смахивать в разные кучи бумаги, что-то захватывая в руки. И, прихватив еще пару книг, я с довольным видом освободила руки, поместив килограммовые знания в сумку. «Нет,» — ответила я коротко и тихо, наконец взглянув на спокойного, рассудительного, пугающего меня такими переменами, открывшегося для меня с абсолютно другой стороны Эдварда.       Он уже не сидел на столе, а стоял прямо, взирая на меня с немым вопросом на уме. Не рассчитав расстояние с опустошённой головой, уставшей от переосмыслений текстов и прочей работы над книгами, я подошла к нему слишком близко. И украдкой взяла в руку кончики его косички; не знаю, зачем мне было нужно потеребить его за волосы, но мне всегда хотелось это сделать, и я просто не могла упустить такой момент, а чтобы продлить его, я немного схитрила, заставив Эда не сопротивляться и молчать, своими последующими словами: «Ты почти никогда мне не мешаешь».       Сказав эти невинные слова как можно теплее и безобиднее, я продолжала перебирать пальцами золотые локоны. Не думала, что у него столь мягкие и душистые волосы, и если бы не запах старых книг, я бы ясно почувствовала их аромат, холодный, как застывшая в инее молодая кроваво-алая роза.       Эдвард немного сжался, в первые мгновения он, недоумевая, смотрел в мои глаза, потом на мои руки, как-то чересчур нежно прикасающиеся к его волосам. Мы стояли так около минуты: я, думая о том как приятно ощущать кончиками пальцев худые золотые струнки, а он, наверно, не мог понять, что на меня нашло. И вероятнее всего, его мысли остановились на идее, что я просто утомилась и лишь от этого совершаю все действия неосознанно. Немного смущаясь, Эд отвернул голову в сторону выхода, с неуверенными и дрожащими нотками в голосе медленно проговорил: «Уже темнеет… Может, мне в награду за то, что ты сегодня такая… Молчаливая, проводить тебя?»       Очнувшись, я поняла, что мальчишка все прекрасно видел: мои горящие глаза, улыбку и легкий румянец от удовольствия. Мне стало не по себе от мысли, что я могла выглядеть довольной или еще хуже — счастливой, ведь это было именно так. «Не стоит больше делать подобное,» — подумала я и обратила свой взор на Эдварда, который как бы просто так отвернулся от меня и закрыл лицо челкой. Но все равно кончики его ушей горели ярко. «Не привыкай к этому, Стальной. Такой я бываю редкой, особенно с тобой». «Мне даже кажется, что я знаю причину…»       Я засмеялась, тихо и не со зла. Эд тоже улыбнулся, переведя взгляд на меня. «Давай я возьму твои вещи?» — сказал он тут же, не давая мне заметить, с каким видом он смотрел на меня мгновение назад и вот, уже неловко сорвав сумку с моего плеча, быстро отошел от стола к стеллажам. «Хорошо. Пойдем…» — это было последнее, что я сказала ему за тот вечер.

***

      Фиалковый свет от заката плавно лежал на стенах каждого здания и улицы, только на границах теней образуясь в подобие красного. Небо было по-особенному сегодня голубое и светлое, лишь на горизонте из-за крыш домов плыли перистые облака, и иногда сквозь них немножко показывалось обжигающие своим малиновым великолепием солнце. Ветер был несильным и приятно прохладным, освежающим. Мне стало легче и радостней жить, только вдохнув свежего осеннего воздуха, уже с потухающими оттенками аромата опавших листьев. Все же уже через четыре дня наступит зима.       Всю дорогу к отелю Эд нес мою сумку, не жалуясь, даже в шутку, на то, что она тяжелая. Он рассказывал о поездке на север, которую Альфонс ждет с нетерпением, желая поскорей увидеть снег и горы. Единственное, что Эдвард не упомянул — это дата отъезда, но я не стала его спрашивать, подумав, что он бы сказал, будь то ему известно, ведь о полковнике Мустанге, который поучаствовал в большей степени в решении отослать братьев подальше и надолго, Эд упомянул как следует. Еще он впервые заговорил со мной о нашем общем деле, о вратах Истины и человеческом преобразовании. «Вы с Алом часто обсуждаете подобные вещи слишком безмятежно, во время чаепития или прогулки, как так можно?! Это не шутки, чтобы, улыбаясь, говорить: «Да-да, если бы можно было бы соединять души, а потом возвращать их в прежний вид, но сохраняя при этом полученную информацию, это было бы здорово!» — говорил алхимик, размахивая руками и меняя свой голос, пытаясь повторить мой.» — Или еще лучше! Прямо в парке, где полно народа спорить на тему: «А что если правила, выясненные тобой посредством проб и ошибок, не совсем точны или неполные? Может, тело можно вернуть, не только отдав что-то метафизическое и удвоенное, а как-либо еще, исходя из подтвержденных теорий?!.»       Эдвард после своей бойкой речи перевел взгляд на меня и виновато улыбнулся. Я не знала, что ему сказать, хотела приветливо улыбнуться в ответ, но, наверное, у меня не вышло: слишком уж он удивил меня. В голове не укладывалось то, что черствый, равнодушный ко всему миру мальчишка может иметь подобные мнения обо мне, что на самом деле в его мыслях есть место мудрым вещам и разумным доводам.       Когда же мы дошли до отеля, он утих и сказал лишь: «До завтра…» — прощаясь перед дверью в мой номер. Я, улыбаясь, взяла протягиваемую мне сумку, непринужденно сделала жест рукой, отвечающий: «Да, до завтра…» — и проводила удаляющуюся по коридору фигуру Эдварда. Тогда я впервые подумала, что Стальной вполне хороший человек, просто со своими тараканами, и так странно было смеяться над этим в тишине темной и одинокой комнаты. — Прости, Эд… От меня никакой пользы.. — произнося эти слова дрожащим от холода голосом, с умоляющим видом я отошла от окна и безразлично закрыла его. Меня ждала долгая бессонная ночь, а утро будет слишком изнуряющее. Нужно будет улыбаться.