Аллея потерянных душ

Саламандра. Зверь с полыхающей шкурой, гибким хвостом, невесомым телом. Фобос явственно ощущал: в его костях завелась саламандра - гибкая полыхающая агония. Она хотела власти над ним. Любой ценой, даже если для этого пришлось бы его убить. Дыхание, обожженное пламенем. Сомкнутые в блаженстве белые веки и хрупкая улыбка – он часто возводил свою боль в абсолют. Тронный зал, сплошь увитый ажурной сталью. Мерцание россыпей: - звездной пыли; - холодного пота кузнецов; - подземных драгоценностей. Робкий голос Седрика, рвущий на волокна стальную тишину этого места: - Мы немедленно должны что-нибудь предпринять, мой князь! Однако дело деликатное, весьма деликатное… - Ты говоришь о преступнике, - небрежно подметил Фобос. – О какой деликатности дела может идти речь? - Преступник не так прост, - учтиво возразил лорд. – На его стороне войско, а также деньги, авторитет, имя… Раскаленные ребра, оплетенные хвостом саламандры. Кости, покрытые трещинами. Фобос держится непринужденно. - Закон есть закон, Седрик. Ни один проступок не должен остаться безнаказанным. Взгляд, отведенный немного влево. Ненависть, трепещущая на кончиках пальцев. Теперь одного лишь прикосновения Седрика хватило бы для убийства. Он прячет ладони в широких, расшитых золотом, рукавах, и стальным, как острие иглы, голосом, вещает: - Ее светлость герцогиня Элизабет лично умертвила шесть сотен своих слуг. - Элизабет? – Фобос недоуменно вскинул бровь. Долгое молчание. - Элизабет… - имя, произнесенное снова, но на этот раз тихо, взволнованно, надрывно, как читают предсмертные молитвы. Князь слабо шевелит губами, не смея больше произнести это имя вслух. Элизабет – имя, не оскверненное звуком. – Да, кузина никогда не пренебрегала тем, чтобы проявлять свою вспыльчивость. Саламандра ненароком задевает его легкие, и Фобос заходится в приступе кашля. Седрик глядит на него исподлобья. В упор. Лорд понимает, что пора бы уже и отвести, наконец, глаза от господина, но ничего не может с собой поделать. Фобос слаб. Часто ли такое увидишь? Кровь, испачкавшая уголки рта темного князя. Кровь, которой так жаждал Седрик. Кровь, которую так хотела бы увидеть сейчас Корнелия. Кровь, питающая жаром саламандру. Жидкость, ставшая воистину драгоценной. - Ну что ж, - хрипло повел Фобос. – Пригласи ее в замок, но не смей применять силу: я лишь хочу поговорить. И, подумав немного, добавил: - И да хранят тебя небеса, если я услышу от кузины хоть одну жалобу, что ты был с ней груб или неучтив. - Как можно, мой князь! – легкий поклон, змеиная грация. – Уверяю Вас-с… И Седрик покинул зал. Тишина, мерцающая сталью. Мертвое великолепие тронного зала. И вдруг, имя, эхом прокатившееся по высоким сводам. И меркнет жуткая красота тишины. Ржавеет безупречная сталь. Грядет полное затмение. - Элизабет… - это имя горчит на вкус, как алая кровь. *** Выцветшая рябь девичьих юбок. Несвежий запах пропитавшихся потом рубах. Перешептывание, то и дело проносящееся по живому ряду хихикающих служанок. - К нашему господину гостья пожаловали! – звенит щебетание одной. - Ох, и как же она бледна! – подхватывает другая. - А как неразговорчива! – причитает третья. - И как неуклюжа Ее светлость! – смеется четвертая. – Едва с лошади не свалились, благо, наш господин вовремя подоспел! «А наряды ее просты; а манеры резки; а глаза холодны; а осанка нелепа» - доносилось до слуха Корнелии. Лживая улыбка. Хрупкие сгорбленные плечи. Холодный лоб. Безымянные белые цветы меж дрожащими в ярости пальцами. Цветы чувствуют зло: рвутся зеленые стебли, жухнут белоснежные лепестки. Кровавый аромат безымянных цветов. Капли крови, обагрившие пальцы Корнелии. Она помнила, как водила драконьим лезвием вдоль его сонной артерии. Как дребезжал его пульс, как невидящ был взгляд! Он мог убить ее сам, но не сделал этого. В насмешку над глупым белым цветком. Корнелия сжимает ладонь в кулак. Свежая струйка крови тянется вниз по руке, огибая пальцы и белоснежные лепестки цветов. Причудливость форм густых капель, сорвавшихся вниз. В ее ладонях – лезвие и цветы. В ладонях Фобоса – ее душа. «В моих руках острое лезвие и цветы» - думает Корнелия. – «Теперь одного моего прикосновения хватило бы для убийства… » «Зачем же я еще жива?!» - Зачем же ты еще жива, глупая стражница… - вторит ее мыслям громкий шепот. – У господина, надо признать, отменное чувство юмора. - Что вам нужно? – не оглядываясь на Седрика, отвечает девушка. – Снова… - Ах, перестань! – тихо, почти застенчиво смеется лорд. – Злопамятность тебя совершенно не красит. Ведь это вовсе не моя вина, что ты оказалась бесполезной в тот момент. Сверкающий взгляд из-под русых ресниц. Взгляд, устремленный вниз, на ее окровавленную руку, в которой было зажато лезвие. Дьявольская, стальная улыбка. - Ты бесполезна… - Седрик трепетно касается ее обнаженной шеи, затем проводит по спине, по талии, скользит к белой ладони, берет ее окровавленную руку в свою. – Ты абсолютно бесполезна, потому что у тебя хватило глупости влюбиться в него… Дыхание цветка. Агония в белоснежных легких. Тьма, пульсирующая под ее кожей. Седрик не стоит гнева. Он и взгляда не стоит. - Глупая, - усмехается он и с неистовой силой сдавливает ее ладонь. Алая вспышка боли. Крик, которого не было. Острие лезвия, впивающиеся в ее белую ладонь – сталь и белый цветок, тандем, который был ей так ненавистен и мерзок. Витиеватые дорожки свежей крови. - Отпустите меня! – Корнелия вырывается из хватки теплых пальцев лорда. - Вы слишком чужие, - он подносит свою перепачканную ладонь к губам, словно желая попробовать кровь стражницы на вкус. – В твоих жилах – всего лишь алая жидкость. В его - воистину драгоценный нектар. - Есть лишь одна женщина, чья кровь столь же дорога, - маняще прошипел змей. – Элизабет. Ярость, стучащая в висках. Лживая улыбка. - Элизабет – госпожа, прибывшая в замок? - Именно, - вдруг улыбнулся Седрик, мягко и даже как-то по-отцовски ласково. – Ослепительно прекрасная Элизабет… В ней нет ни капли очевидного – вот в чем заключается ее красота. - Зачем вы все это говорите мне? – внезапная отчетливость и острота слов. – Вы так страстно ненавидите господина, жаждете своего предательства, как я – своей мести! Говорите, я глупа? Что ж, тем лучше, продолжайте это повторять: мы до безумия с вами схожи! Ужас цепного пса. Мощь цепей, сдавливающих его горло. Немое бессилие перед дерзостью и отчаянностью. Слабый выдох. Судорожный вдох. - Сколько лет вы провели рядом с Фобосом? – неумолимость белого цветка. – Сколько шансов у вас было, чтобы свергнуть его? Надменность во взгляде, о которой Корнелии когда-то пришлось позабыть. Спина, преобразившаяся от безупречной осанки. - Тогда, в подземелье, вы бросили меня… - звонкий смех внутренней тьмы. – Потому что просто испугались! Финал речей, сломавший острие иглы: - Вы не можете его предать, так же как и я не могу его убить! Краткий миг. Звонкий миг. Мгновенный удар, что пришелся ей по щеке. Привкус соли и железа. Мутная пелена, застилавшая взор. Она смотрит на него снизу вверх, не в силах встать на ноги, не в силах отвести от него гордого взгляда. Корнелия понимала, он мог бы ударить ее еще раз. И еще. И до тех пор, пока она не упала бы замертво. Но одно оставалось бы неизменным: Седрику не утаить от нее правды. Месть свята. Долгожданна и холодна. Драгоценна. Шорох мантии, расшитой золотом. Он наклоняется к ней. Теплые пальцы, бережно и трепетно утирающие алые струйки крови, что испещрили ее подбородок. Его дыхание, обжигающее бледные щеки стражницы. - Ты бледна, - с усмешкой бросил он. – Нет, право, что за цвет лица! Так скоро и в служанки не сгодишься. Корнелия не сводит с него надменного взгляда. Этот взгляд, пожалуй, единственное, что осталось у нее. - Госпожа Элизабет никогда не ходит простоволосой, это недостойно порядочной женщины, - вкрадчиво повел Седрик. – У нее длинные, цвета спелой ржи, косы. Пожалуй, собственной честью она дорожит куда меньше, чем своими прекрасными косами! Прикосновение. Пустое, неосознанное. Длинные косы Корнелии, благословленные солнцем. Длинные косы цвета спелой ржи. - Госпожа нуждается в нескольких служанках на время, пока она будет здесь, - тут голос лорда вдруг пропитался змеиным ядом. – Твои волосы… Точнее, некая их схожесть с волосами герцогини Элизабет, сыграет нам блестящую службу. Я сделаю так, чтобы одной из этих служанок стала ты. Зеркало на стене, увитое сталью. Серая гладь стекла. Корнелия - отражение, обрамленное сталью: - тоска выцветших голубых глаз; - длинные спутанные косы, как спелая рожь, благословленные солнцем; - кровь и соль на губах; - стальная осанка. - Оставьте меня, наконец, с вашими интригами, - потупив взор, сквозь зубы процедила Корнелия. – Вы мне не нужны. - Что ты знаешь про аллею потерянных душ? – помолчав немного, спросил Седрик. - Какое это имеет значение? - Ты останешься там. Навечно, - сказал лорд. – Среди безумия стали и множества любовниц князя, при этом прекрасно понимая, что даже на полчаса не станешь одной из них. Не отрицай этого, ты ненавидишь их всех. - Вздор, - Корнелия стала еще бледнее, чем была. - Это нормально, - продолжал Седрик. - Также, как и то, что они гибнут одна за другой, не столько по вине Фобоса, сколько по своей собственной. У господина собралась жуткая, бесконечно огромная и печальная коллекция людей, которые искренне хотели бы его ненавидеть, хотели бы даже лишить его жизни, но, которые, в конечном итоге, не смеют и коснуться его. Такие люди долго мучаются, а потом погибают. Иногда сами по себе, иногда и от его рук – этот исход, порою, даже доставляет им удовольствие. - Но почему? – только и сумела вымолвить стражница. - Еще немного, и ты поймешь, почему, Хэйл, - ухмыльнулся он. – Смерть – куда более привлекательная перспектива, чем вечно блуждать среди стали по аллее потерянных душ. Соглашайся, не то останешься здесь навечно. Звон шагов по гулким плитам. Звон шагов, принадлежащий герцогине, чье имя Фобос произносил, как молитву, не оскверняя звуком. Рядом прошла Элизабет. Призрак, рисованный с древнего пергамента. Женщина тридцати пяти лет с: - тоской выцветших голубых глаз; - длинными спутанными косами, как спелая рожь, благословленными солнцем; - кровью и солью на губах; - стальной осанкой. Она прошла рядом и исчезла из виду. Ее отражение, промелькнувшее в серой глади стекла, исчезло чуть-чуть позже. Корнелия была согласна.