Середина апреля в Централе выдалась на удивление солнечной и сухой. На улицах не бушевали холодные ветра, и оттого время, казалось, тянулось изо дня в день как густой мёд, в котором можно забыться и утонуть. Эдвард встряхнул головой. Подобное сравнение времени с мёдом, судя по всему, стало результатом вчерашнего чтения одной из ново поступивших в лавку книг: «Пчёлы и пчеловодство. Творческий взгляд на рутину» Артура Корнэ. Эд до этого никогда не сталкивался и не интересовался пчеловодством, поэтому очень удивился, когда книга так увлекла его, что очнулся он только дочитав до середины. Отец мог быть, в понимании Эда, нехорошим и безответственным человеком, но стоило признать: работу свою выполнял отменно. Издание Корнэ было ценным приобретением — Эдвард обязательно дочитает его вечером.
Подхватив стопку книг одной рукой, Эд по лесенке взобрался до верхних полок стеллажа. Расставить всё по своим местам надо было ещё вчера, но тогда Эда больше интересовали пчёлы, нежели работа. На самом деле, как бы старший Элрик не возмущался, заниматься книжной лавкой Хоэнхайма ему нравилось. К тому же, последний год, пока Альфонс доучивался в школе, за ней почти всё время следил Эд — подобная ответственность вдохновляла.
— Братик, мы ушли! — послышался из торгового зала голос Ала.
— Ага! — крикнул Эд, поставив последнюю книгу на место.
Уинри тоже попрощалась, и Эд услышал двойной звук дверного колокольчика.
Сегодня Эдвард дал брату выходной, так что весь день за лавкой будет приглядывать он один. В отличие от старшего брата, Альфонсу было чем заняться, помимо изучения алхимии, подготовки к поступлению в государственную военную академию и заботами о букинистической лавке. Эдвард не завидовал их с Уинри отношениям, просто теперь эти двое проводили больше времени без него. Но разве стоит опасаться скуки с такими клиентами, как у него!
Как будто в ответ на эту мысль снова зазвонил колокольчик и высокий дребезжащий возглас раздался в торговом зале:
— Да что же это такое? Почему сегодня никто, абсолютно никто не хочет работать? Я оббегал полгорода, и у меня нет сил снова разбираться с безответственными людьми!
Эдвард тяжко вздохнул и вышел в зал, уже зная, что ему предстоит увидеть одного из самых ужасных и, к сожалению, постоянных посетителей: Парнакка.
— Господин Парнакк, вы как всегда в ударе.
— Попридержите язык, молодой человек! — не снижая голоса, ответил упитанный мужчина в тёмно-жёлтом слегка мятом костюме, сверкая небольшими светлыми глазами. — Не будь ваш магазинчик так мне полезен, то и ноги бы моей здесь не было! Мне нет никакого удовольствия каждый раз идти в дальний район города, но ничего не поделаешь. Будь здесь ваш отец, уважаемый господин Хоэнхайм, то, может, хотя бы он научил вас достойно себя вести.
— Если вы скажете причину своего прихода, то я буду рад вам помочь, — Эд раздражался всё больше с каждым новым словом Парнакка. Элрик должен был бы привыкнуть уже к манере этого человека разговаривать, но, как бы там ни было, этот клиент мог вывести Эдварда из равновесия всего парой фраз.
— Ах, да. Я ищу «Три шага до воды» Мура тридцать девятого года издания с авторскими иллюстрациями.
Эдвард кивнул и начал разгребать завалы бумаги, книг и газет на импровизированном прилавке — старом дубовом столе невообразимых размеров, пытаясь найти нужный каталог. Мур у них, кажется, был.
— У других городских букинистов ничего нет, а некоторые об этой книге даже не слышали! — продолжал между тем буйствовать Парнакк. — Нет вы только вслушайтесь: они не слышали о «Трёх шагах до воды»! Как они только работают? Двадцатые годы дали не так много житейно-философской литературы, чтобы не обратить внимания на данное произведение. Все эти шарлатаны самозабвенно предлагали мне Коринского, Шехля, Одиноину и других бумагомарателей! Как будто мне есть интерес читать этих писак!
— Да, вы большой знаток литературы, особенно философской. Они бы ещё вам Зуха-Отречённого посоветовали, — пробормотал Эдвард, водя пальцем по каталогу и стараясь улавливать лишь суть сказанного.
— И ведь предлагали! Предлагали, вы не поверите! Я пытался им объяснить различия пропагандируемой философии Мура и всех этих второсортных псевдомыслителей, но им и дела, как мне кажется, нет, — господин Парнакк проводил взглядом Эдварда, ушедшего обратно в подсобку, и продолжил говорить, не обращая внимания на отсутствие слушателя. — И подобный беспредел я встречаю уже не первый раз, надо отметить. Эти напыщенные индюки делают вид, что знают всё на свете, а сами не могут отличить поэзию Эллы Эвины от стишков Шехля! Мне стыдно! Стыдно за современных людей! Они думают, что раз научились покорять воздух, использовать алхимию для преобразования энергии и показывать кино сомнительного содержания, то можно забыть опыт прошлого. Мы потеряли собственные корни, и ничто теперь не помо...
— Я нашёл вам Мура! — перебил мужчину Эдвард и с едва сдерживаемым раздражением протянул небольшую книгу.
— О! — Парнакк тут же переключился на новый объект и с воодушевлением перелистал страницы. — Так, так, так... Прекрасно! Восхитительно! Меньшего от авторских иллюстраций и не ожидал! Вот что значит одарённый во многих областях человек. Ваша лавка в самом деле лучшая в городе, пусть и работают в ней высокомерные юнцы.
— Вам упаковать? — спросил Эд, делая вид, что не слышал последних слов. — Кстати, отец вернётся через пару дней и, думаю, привезёт несколько книг, которые могли бы быть вам интересны.
— Отлично! Благодарю за предупреждение. Полностью доверяю выбору господина Хоэнхайма, — с книгой в руках Парнакк тут же подобрел, как, впрочем, и всегда, получив желаемое. — Нет-нет, без упаковки, запишите на мой счёт, как обычно. Я ещё зайду!
— Всегда рады видеть, — ответил Эдвард, даже не поморщившись от собственных слов и тут же склонясь над каталогом, чтобы изменить запись.
Колокольчик звякнул один раз и замолчал, на что Эдвард не обратил внимания: он ударился головой о каталог и устало издал протяжный звук. Колокольчик, наконец, зазвенел второй раз.
— Я даже жалею, что пропустил визит Парнакка, — сказал вошедший и тут же уселся на один из стульев у прилавка. — Один из презабавнейших людей.
Эд пробормотал приветствие и что-то похожее на вопрос. Этот голос Эдвард спутать не смог бы, и ещё не известно, какие эмоции наполняли старшего Элрика больше при его звуках: удовлетворение или раздражение.
— Нормально скажи, не слышу, — попросил Рой Мустанг.
— Говорю, какого чёрта так рано припёрся? Ты вообще не учишься?
— Во вторник у меня короткий день, должен был запомнить.
— Ещё чего не хватало. Я думал, пятикурсники учатся больше.
Эдвард поднял голову: Рой лениво просматривал какие-то бумаги из общей груды и был абсолютно расслаблен, потом перевёл взгляд на Эда.
— Прекрати ворчать, мелкий. Лучше налей чай.
— Я не мелкий! И не домохозяйка, — вскинулся Эдвард, но тут же успокоился, заметив лёгкую улыбку. — Возьми в привычку сначала заходить домой и есть, а не околачиваться тут, выпрашивая чай. Пойди и налей сам, ты знаешь где что.
— У меня дома грустно и скучно. Неужели тебе не жалко одинокого, всеми брошенного студента? — Рой заулыбался и пошёл к лестнице на второй этаж.
— Не дави на жалость, меня не проймёшь.
Эдвард, как мог, расчистил дубового гиганта, сдвинув всё на край, и стал ждать. Рой имел наглую привычку пребывать в лавке Хоэнхайма постоянно, если не спал, учился или ходил на редкие свидания. В общем, ничего удивительного: Рой был соседом Элриков сколько Эд себя помнил, а после переезда родителей Мустанга, тот и вовсе чуть ли не поселился в книжном. Однако, хоть Рой, временами, и порядком подбешивал старшего Элрика, в присутствии студента была своя прелесть: Мустанг был хорошим алхимиком и помогал Эду и Алу с изучением этой науки, скрашивал скучные рабочие часы, никогда не оставлял равнодушным и был вездесущ, по крайней мере в жизни самого Эдварда. Если бы Эд решился быть до конца откровенным, он бы признал, что уважает Роя, восхищается им с самого детства и настолько привык к нему, что при долгой разлуке появлялось какое-то совсем уж странное и неприятное чувство, которое лишало Эдварда покоя. Без Роя было неуютно — такая формулировка казалась Элрику наиболее верной. Потому было совершенно неудивительно, что Мустанг раздражал уже одним фактом существования.
— Как продвигаются исследования? — спросил Рой, поставив кружки и снова развалившись на стуле.
— Ничего нового. Ты видел усовершенствованный вариант круга, но я пока не проверял его. И я так и не нашёл ошибку в теории — всё выглядит идеально!
— Проблема в переходном этапе?
— Или в создании самой молекулярной системы, не знаю. Если бы я понял, как процесс регенерации клеток происходит в живом теле, всё стало бы намного проще, — Эдвард сделал глоток, ловко вытащил один листок со списком имён и названий из общей кучи и протянул его Рою. — Я брал этих авторов, но они не сильно помогли. Некоторые просто по-разному излагают одни и те же принципы. Но «Человеческая рука Бога» и «История теорий преобразования человека» довольно интересны.
— Не читал, но «Историю теорий» просто не найти. Даже в академической библиотеке нет. Где ты её взял?
— Купил у одного букиниста из другого города. Заплатил немало, но отец был в таком восторге, что и слова не сказал о деньгах, — Эдвард указал кружкой вглубь торгового зала. — Становлюсь профессиональным книготорговцем.
— Тогда им и оставайся, — усмехнулся Рой. — Зачем тебе поступать в академию? И Альфонса переубеди: ему-то там точно делать нечего. Какие из вас государственные алхимики? Талантливые, не спорю, но бесполезные.
— По зубам получить хочешь или как? В любом случае, Ал твёрдо решил пойти по стопам отца, а одного я его не оставлю. Ты можешь думать по этому поводу, что хочешь, но мы станем государственными. Просто признай, что завидуешь: мы младше тебя, но даже Ал способнее, чем ты.
Эд фыркнул, со стуком поставил кружку на стол, всем своим видом изображая недовольство. Его бесили такие разговоры. Рой всегда указывал братьям на их непригодность для работы государственных алхимиков. Возможно, он и был в чём-то прав, но такое отношение злило.
Рой некоторое время смотрел на Эдварда. Потом громко выдохнул, сменил позу, подавшись телом вперёд, чтобы оказаться ближе, заговорил, серьёзно глядя на Элрика:
— Ты так и не понял? Вы оба можете стать замечательными алхимиками для этой страны, но что подобная служба сделает с вами? В какие рамки вас загонит? Какие поступки заставит совершить? Ты хочешь оберегать Альфонса. Возьмёшь всю грязь на себя? Испачкаешься по самую макушку. Утонешь. Думаешь, он скажет за это «спасибо»? Можешь говорить, что угодно, изображать из себя, кого хочешь — я вижу тебя насквозь. Ты никогда не свыкнешься с таким образом жизни. Продолжай свои исследования, строй теории, проверяй их, практикуйся на животных. Уверен, ты найдёшь решение. Но если будешь делать это с помощью государства, то оно воспользуется результатами по-своему усмотрению. Биомолекулярное преобразование — то, до чего так современная алхимия и не дошла, у тебя же почти получилось. Занимайтесь ей с братом, но не лезьте в это дерьмо. Армия не для вас.
Эдвард ошарашенно слушал отповедь Мустанга. То, что он говорил. То, как он это говорил. Рой не часто был полностью откровенен, и уж тем более редко показывал свои чувства. Краткая порывистая речь застала врасплох Эда.
— А тебе, значит, можно копаться «в этом дерьме»? — спросил Эдвард. Он не раз хотел задать этот вопрос.
Тягостное ощущение в торговом зале было почти физическим. Рой и Эд смотрели друг другу в глаза, пока дверь магазина не открылась и внутрь не ворвалась группа школьников. Дети громко поздоровались и разбежались по залу, разглядывая книги на полках.
Эдвард поднялся, пошёл вглубь зала следить за детьми, покрикивая на самых буйных. Рой вцепился в кружку, напуская на себя невозмутимый вид. С Эдвардом было тяжело. С Эдвардом было интересно. Но, чёрт возьми, сколько нервов нужно на него потратить!
Школьники верещали все сразу, и зал наполнился гулом детских голосов. Эд оттаскивал за шкирку детей от застеклённых подставок для рукописей, доставал с высоких полок книжки для неугомонных девчонок, отвешивал подзатыльники ругающимся мальчишкам. Когда шумная толпа покинула лавку, Эдвард вернулся на место, так больше ничего и не сказав.
— Я пойду к себе. Ещё доклад доделать надо.
Рой сделал жест рукой, прощаясь, и вышел из магазина. Эдвард посмотрел на пустую кружку, ударил кистью-протезом по столу и крикнул двери:
— Придурок!
Ему было, чем заняться: сделать опись поэзии Ларне, подумать над собственными исследованиями, дочитать «Пчёлы и пчеловодство».
***
— Братик, ты один?
Альфонс вернулся уже без Уинри и нашёл Эдварда за стеной настольного хлама с книгой в руках.
— Привет, Ал. Слушай, отнесёшь завтра пару книг той старой карге? Я к ней больше ни ногой! Она из меня всю душу вытрясет.
— Ты про госпожу Марию? Братик, ты трус.
— Это не я трус, а она ведьма, — Эдвард отложил книгу и потянулся, зевая.
— А где Рой?
Альфонс повесил плащ на спинку стула и стал складывать каталоги в отдельную стопку на прилавке, стараясь не уронить остальное.
— Ушёл домой учиться.
— Домой? — Ал глянул на брата: тот был раздражён, но скрывал это. — Он обычно учится у нас. Вы опять поссорились?
— Ничего не поссорились! Он сначала нотации читает, а потом смотрит так, будто это я такой глупый и всё время ничего не понимаю. Кобыла надоедливая!
Ал улыбнулся и промолчал. К таким отношениям брата и Роя он привык. В конце концов, они всё равно завтра снова застрянут в библиотеке отца и не выйдут оттуда до самой ночи, забыв все разногласия. Альфонс на это надеялся.
— Я закрою лавку, а ты иди наверх, — сказал младший Элрик. — Думаю, ты голоден не меньше, чем я.
***
Петра очнулся на диване в тёмной комнате с единственным маленьким окошком и дверью. С трудом сел: голова кружилась, а тело казалось тяжёлым и неповоротливым. Он помнил, что пошёл за женщиной в синем пальто. Она говорила что-то про экспериментальный способ лечения любого вида заболевания и то, что это незаконно. Петре было тогда плевать, что думает закон, потому что государству и самому было плевать на бродягу. Если женщина могла избавить его от постоянной раздирающей боли в груди, то пусть лечит, как пожелает.
Дверь бесшумно открылась, впуская свет в комнату, и на пороге появилась та самая женщина: теперь на ней был простой строгий тёмно-серый костюм, маленькие очки на остром носу, тонкие губы с опущенными кончиками ели виднелись на худом лице, и только глаза, казалось, были живыми.
— Господин Петра, я так и подумала, что вы уже очнулись. Вы больны, потому вас одолевает слабость. Прошу, пройдёмте за мной, я покажу, где мы займёмся лечением. Но прежде я возьму вашу кровь, чтобы знать, с чем имею дело.
Петра кивнул и кое-как поднялся на ноги. Она подхватила бродягу за локоть рукой в перчатке, помогая, и Петра удивился, что такая маленькая сухая женщина может быть настолько сильной.
— Как вы хотите меня вылечить?
Они прошли по короткому коридору и спустились по лестнице в нижние помещения, потом зашли в одну из дверей.
— Я попробую понять, что именно не так с вашим телом, а потом постараюсь вернуть всё в нормальное состояние. Не подумайте, что всё так просто. Я могу показать вам формулы и всю мою многолетнюю работу, но, боюсь, что вы ничего не поймёте.
«Попробую» и «постараюсь» не внушало Петре особых надежд, но возмущаться было бы глупо. У женщины, конечно, были свои цели, но она хотела избавить Петру от страданий. Этого было достаточно.
— Как вас зовут? — спросил Петра, когда его усадили на низкий широкий стол.
— Разве это важно?
Женщина вытаскивала из шкафов, что стояли по периметру всей комнаты, какие-то бумаги, флакончики, инструменты и складывала всё это на рабочий стол в углу. Её резкие, точные движения завораживали, а глаза стали самой заметной и яркой частью лица.
— Было бы приятно знать имя единственного человека, который решил мне помочь за столько лет.
Она обернулась к Петре. Была ли это игра воображения, но бродяге показалось, что в глазах женщины промелькнула родительская нежность. Тонкие губы изобразили слабую улыбку.
— Меня зовут Джена Виланна.
