Кроди

Со стороны действительно могло казаться, что Эсбен начал оживать. Дети его росли очень здоровенькими и вскоре ползали по всем комнатам, как резвые котята, только успевай их ловить. Бильд был русоволос, а Харольд с рыжинкой, но глаза у обоих были серо-зеленые, как у отца. Эсбен иногда брал их на руки или гладил неуклюже по головкам. Харольд следующей зимой расхворался, так что пришлось самому управляться с поместьем. Справедливости ради скажем, что делами больше Ерха занимался, но это и к добру – хозяйской хватки у рыцаря сроду не было. Эсбен исправно ходил в часовню по воскресным дням и на евхаристию, где научился с уважительным лицом слушать увещевания Магнуса. Поп твердил о смирении и благодарности за всё, что посылает Небо. «Одно бог отнимает, другое даёт взамен, понимаешь?» Эсбен кивал и послушно принимал гостию. И слегка касался губами кубка с вином – его тошнило от одного запаха. Тяга к вину прошла резко и окончательно, и так некстати, надо сказать! Как хотелось допиться до свинского состояния и забыть обо всем, хоть на время перестать думать об Арвиде, прекратить мысленные разговоры с ним. Иногда Эсбена подмывало признаться попу, что он одержим кроди, и просить избавления. Но он понимал тщетность такого желания и молчал. Зима и Магнуса не пощадила, и он мучился суставами. Зайдя в его хижину однажды, Эсбен застал там целую алхимическую лабораторию. В чугунке кипело нечто с сильным травяным запахом, из-за печной заслонки тянуло ядовитым дымом, а кругом были развешаны пучки трав и стояли глиняные горшки с совершенно непонятным содержимым. - Как там Харольд? – поинтересовался пресвитер. - Кашель его донимает. - Отнесешь ему декокту, должно помочь. С ней, вроде бы, ясно всё, я запомнил те травки, что Арвид заваривал. Но вот что он добавлял для суставов? – Магнус бормотал себе под нос, не отвлекаясь от копаний в горшочках. – Кажется, аманиту, но вот красную или серую? А доза? Ведь можно яд приготовить, а не лекарство. Эх, мальчик, бросил стариков, да ладно, Бог тебе судья. Но рецепты свои мог бы для нас оставить?! С сочувствующим лицом Эсбен украдкой запустил руку в горшок с сушеными мухоморами. - Возвращайтесь-ка в замок, святой отец. Холодно у вас, вот кости и болят. Дяде тоскливо одному, и дети вас любят. Заручившись обещанием старика обдумать его предложение и захватив посудину с лекарством, Эсбен сразу за порогом хижины сунул в рот пластинку гриба. В замок вошел веселый, шутил с Харольдом и кружил на руках детей. Затем завалился спать и проспал беспробудно полсуток. Когда накатывало особо сильно, Эсбен приноровился мухоморами обманывать боль. Дозу он быстро усвоил: проглотишь одну грибную «облатку» - станет весело без причины, даже сил прибавится. Если две – странные вещи начнешь видеть, часто и Арвид привидится, совсем как живой: и поговоришь с ним, и обнимешь. А от трех рвота будет и долгий сон с тяжелым пробуждением, без всяких там радостей и встреч с любимым. Так и дотянул до весны, но вот уже вторую весну болезнь его обострялась. Охватывала тоска, хотелось вновь сорваться с места и отправиться на поиски, хоть и тщетные, но когда стук копыт сливался с биением сердца, становилось легче. Или хотелось наглотаться мухоморов ровно столько, чтобы не проснуться во веки, но потом стыдно становилось таких мыслей. Эсбен вновь пропадал из замка на целый день, игнорируя дядькину ругань. Ерха уехал на рудник, и Харольду некого было отсылать следить за племянником. Только Эсбен далеко не ходил: дни он проводил у шумного ручья, глядя на колесо новой мельницы. Не останавливаясь ни на мгновение, как ход жизни, его лопасти рассеивали вокруг алмазные брызги, а вода бежала всё дальше, теснясь в берегах и переговариваясь с ними. «Сегодня ровно два года, как ты ушёл, - думал Эсбен, гоняя во рту кусочек гриба. – А я ведь построил мельницу, как ты и хотел. Не пью вина, на баб не кидаюсь… Эх, Арвид, мне ума не хватило, но тебе – терпения». Засверкали ярче брызги из-под колеса, громче запели птицы, и весь мир стал нарядным и добрым. Звонко застучали копыта, и поджарый ахалтекинский жеребец соловой масти остановился у ручья. С седла спрыгнул сказочной красоты всадник: по серебристому меху его плаща рассыпались длинные белые волосы, перед светом глаз его меркли небеса, а лицо было строгим, но невыразимо прекрасным, как у языческого бога. Поскольку с его появлением берега стали ещё ярче и зеленее, усилилось благоухание трав, Эсбен принял его за бога весны Бальдра, самого прекрасного из всех асов. Но вот он приблизился, и рыцарь рассмотрел в облике статного красавца знакомые черты. - О, Арвид! Так вот какими становятся в чертогах Фрейи! – воскликнул Эсбен. Прекрасный призрак нахмурился. - Так-так, утро ещё, а ты уже пьян. И не стыдно тебе? Эсбен замотал головой: - Я не пью, что ты! Призрак склонился над ним. - Странно, вином не пахнет… Ты не болен, Эсбен? Эсбен умилился тревоге, так отчетливо прозвучавшей из любимых губ. Он улыбнулся счастливо. - Нет, я здоров. Разве что мухоморчик съел, он страшно горький, - похлопал по земле рядом с собой, приглашая видение присесть. – Ты сегодня необыкновенный, не налюбуюсь на тебя. Но сядь, поговорим как обычно, а то сколько ты уже не приходил? Два дня или три? Три, пожалуй. - Эсбен-Эсбен, - тяжело вздохнул Арвид, - посмотри на себя: тебе двадцать четыре года, а тащишь отраву в рот, как неразумный младенец. Может, возьмешься уже за ум, друг мой? Ты ведь рыцарь, ты опора и защита простых людей. Хватит прятаться от ответственности, вставай, идем в замок. Всё, с этого дня начинаешь новую жизнь, я прослежу. Слова его вдохновили Эсбена. Он подскочил с сияющим взором, готовый к мгновенному перерождению. - Да, идём! Всё будет, как скажешь! Видишь – мельница! Ещё кузню поставлю, а ещё я вот что придумал – можно медь с оловом плавить, и металл на золото будет похож . Это отец Магнус подсказал… ну, не то, чтобы подсказал… ах, черт, он не позволит печатать монеты! Хотя он старик совсем и зрение у него слабое, и если осторожно провернуть дело, никто не узнает. Говоря это, он схватил Арвида за руку, млея от её почти живого тепла, и потащил за собой. Жеребец шёл за ними, переступая длинными сухими ножками, и тоже ощущался совсем живым, даже всхрапывал недовольно, если попадались ему весенние лужи. Видение было таким прекрасным, что никогда ещё Эсбену не было так жаль расстаться с ним. Но в ограде замка Арвид высвободил руку и повел жеребца в конюшню, а Эсбен упустил этот момент и стоял во дворе, с самым глупым видом разглядывая свои ладони. Но в дом вошел, преисполненный светлым вдохновением. Увидел Магнуса с Харольдом и обратился к ним с речью: - Только что явился мне Арвид. У него всё хорошо на том свете, он только обо мне переживает. Я пообещал ему взяться за ум. Вот увидите, каким хорошим человеком я стану, дядя Харольд, отец Магнус. Старики многозначительно переглянулись. - А я тебе говорил! – торжествующе сказал Магнус. – Все признаки отравления красным аманитом! Я ведь уже перепрятывал грибы, очевидно, всё равно нашёл. - Выбрось их лучше, ещё детки найдут и отравятся. - Выброшу, а толку? Их скоро в лесах полно будет. Эсбен рассердился, что старики толкуют о чем-то постороннем. Но они вдруг уставились на дверь за его спиной и разинули рты. - Пресвятая дева! – выдохнул Магнус. - Арвид, - прослезился Харольд. - Что, тоже его видите? – возбужденно сказал Эсбен. Он обернулся, но за спиной никого не было, и рыцарь вздохнул с печальной улыбкой. Ничего, пусть Арвид и исчез, но дух его обещал приглядывать за ним. А Арвид в это время крепко обнимал Харольда, сам плача над тем, каким хрупким и морщинистым стал старичок.