Игры, ставшие кошмаром.

На весь дом раздалась тонкая трель звонка. Открыв дверь, я увидела Хэймитча, собственной персоной. - Хэймитч Эбернети, когда ты, черт возьми, перестанешь пить? - Завязывай читать мне нотации и просто выпей со мной. Я не стала спорить и пропустила мужчину в дом. - За что пьем? - поинтересовалась я, наблюдая, как он вытаскивает бутылки и ставит на стол. - За жизнь. - Твой вечный тост за жизнь. - Мне больше не за что пить. - Что же за жизнь такая, за которую можно пить так долго? - За эту жизнь можно повеситься, а я всего лишь пью. - Проявление слабости. - Скорее бессилия. Ты просто не знаешь. - Так расскажи мне. Вот уже три года как мы, изо дня в день, в точности повторяем этот разговор, запивая его алкоголем. Вернее, пьет Хэймитч, а я, пригубив бокал, жду, пока он уснет и отношу его наверх. Проспавшись, он встает и тихо уходит. И так каждый вечер. Между нами ничего нет, мы друг другу ничем не обязаны. Но в этот вечер наш разговор свернул в немного другое русло. - Это действительно долгая и скучная история о мальчишке, таком же как и сотни других, чью жизнь разрушили игры. И начался рассказ. Эта история началась в Дистрикте №12. Там жил и рос в семье Эбернети мальчик по имени Хеймитч. Уже тогда Дистрикт был похож на шлак, так что ты можешь представить каково это было. Я жил с матерью и младшим братом. Жить было трудно, но другого выхода не было. Да и не знали мы другого - связи с другими дистриктами у нас не было. К слову, несмотря на все это у меня было отличное детство, самое лучшее из того, что можно пожелать. Недавно мне исполнилось шестнадцать лет. Я не мог понять, почему плачет мама, поздравляя меня. Я пытался расспросить её, но мои попытки не увенчались успехом. Я поздно понял причину, к сожалению. И лучше бы она сказала мне её сразу. Причиной были 50 Голодные Игры. И вторая Квартальная бойня, как называл ее Капитолий. Квартальная бойня - это особенные голодные игры, чтобы ты понимала. Они проводятся раз в 25 лет. Официальной версией Капитолия служит то, что правила каждой Квартальной бойни прописаны заранее, еще во время учреждения Голодных игр. Существует маленькая коробка, в которой лежат конверты. Каждые 25 лет президент Панема достает конверт и зачитывает правила следующей бойни в прямом эфире. Никто не знает, сколько там еще конвертов и какие условия там прописаны. Я же считаю, что правила придумывает лично Сноу, назначая квартальные бойни более изощренными и жестокими. И действительно, битва была жестокой. К сожалению, я знаю об этом не понаслышке. В день Жатвы мы надели более-менее праздничные одежды (если это вообще можно назвать праздничным). Я помню, как мама вела за руку упирающегося брата и одними губами шептала какие-то слова. Я думаю, тогда она молилась. Молилась за меня. Когда пришло время расходиться по группам, она обняла меня и прошептала: "Береги себя". - Не бойся, мама, - убеждал я её, пытаясь унять дрожь в голосе, - сейчас пройдет обязательная часть и мы пойдем домой, выпьем чаю с пирогом, который ты испекла утром и будем следить за игрой. Я с Вами, слышишь?" - Я люблю тебя. Маму схватили за руку и отправили к группе и я почувствовал легкий толчок в спину. - Не задерживай очередь. - Рявкнул какой-то миротворец, и я присоединился к толпе таких же болезненных и бедных детей, как и я сам. Если честно, наш Дистрикт был заведомо безнадежен. Наши противники были сильными, тренированными людьми, с регулярными тренировками, хорошими жилищными условиями и питанием. Их подготавливали с детства, понимаешь? И что могли мы? Исхудалые, обделенные люди с серыми лицами и глазами, полными безысходности. Да, мы были выносливы, могли обойтись без самого необходимого некоторое время, но мы были плохие бойцы и совсем не знали тактики ведения боя. Это было равносильно тому, чтобы кинуть маленького ребенка в клетку с тиграми. Ты, разумеется, понимаешь, что победами нас наши трибуты не баловали. Нет, была одна победа, неизвестно в какие года... Наше поколение ни разу не видело этого победителя и не слышало о нем от родни. Его забыли, так же, как и остальных жителей Дистрикта. Его победа стала байкой, которую в целом-то знали, но никогда не озвучивали. Она появилась неоткуда и исчезала в никуда. День был серый, пасмурный, словно специально подобран под настрой жителей. Ведь чей-то сын, муж, дочь могли больше никогда не вернуться домой. Вместо радостного ужина на стол поставят свечку и просидят в тишине до ночи. А всю ночь соседи будут слышать горе этой семьи. Мы стояли, опустив головы, и думали лишь об одном: "Хоть бы не моя семья сегодня надевала траур. Хоть бы не моя..." Поскольку ментора у нас не было, традиционно проводил процедуру отбора мэр Дистрикта. "Дорогие друзья! Позвольте поздравить Вас с 50 Голодными Играми, именуемыми Квартальной бойней!" - ответом ему была тишина. Как и всегда, как и те 16 лет, за которые я могу ответить. "В этот раз у нас неожиданные изменения! Смотрим на экран". Как по команде все население подняло глаза и на широком экране (кажется, он так и не менялся с тех игр) появилось лицо Сноу. "Добрый день, уважаемые Дистрикты. Как вы все знаете, 50 лет назад Дистрикт 13 поднял восстание против власти Капитолия. Очень скоро к нему присоединились и остальные дистрикты. Однако после уничтожения дистрикта 13 сопротивление было подавлено. С тех пор, в наказание для дистриктов мы ежегодно проводим Голодные Игры, забирая Ваших детей в расплату. Помните об ошибках ваших отцов и пусть ваше горе будет вам примером. На 50, юбилейные Игры, будет отправлено вдвое больше трибутов. И помните: Панем сегодня, Панем завтра, Панем всегда". Экран погас. Люди испуганно смотрели друг на друга. Как? Как в два раза больше? Неужели сегодня ночью у четырех семей не погаснет в доме свет? Будьте прокляты чертовы игры с нашим чертовым президентом Сноу! Тем временем наш президент достал первую записку с именем. - Кристофер Хилтроу! Вперед вышел хрупкий, болезненный юноша с серыми глазами и пшеничными волосами. Я знал его, он жил на соседней улице. Мальчик постоянно болел, отлеживался дома. Кажется, он был очень аллергичен и лекари еле-еле успевали вытащить его с того света. Он жил с одной матерью, его отец погиб, пытаясь охотиться за оградой. В один миг его мать постарела на 10 лет. За каждый писк могли жестоко наказать, поэтому она просто стояла и смотрела вслед своему сыну и лишь горькие слезы катились по её лицу. Она не издала ни звука. Президент пожимает руку парню, желает удачи. Я вижу, скрипя сердцем он заставляет себя "сохранить лицо" и продолжить выбор. Снова он вытаскивает бумажку с именем. - Мейсли Доннер! Я внимательно смотрел как шокированная девочка выпутывается из объятий двух таких же девчонок-подростков, трясущимися руками протягивает что-то девочке, как две капли воды похожей на нее и медленно идет к арене. На лице ее застыл испуг. Я слышу, как всхлипывают и рыдают две девочки, обнимающие теперь друг друга. Сердце сжимается, когда я вижу, как эта хрупкая, маленькая девочка идет на встречу смерти. Она напоминала мне маленького, беззащитного котенка. В какой-то момент она оборачивается, и я вижу её взгляд: смелый, сильный, уверенный в собственных силах, в собственной победе. Но она отворачивается и поднимается на сцену, а я подумал, что это видение. Не может быть у маленькой девчонки взгляд сильной, властной женщины. Если бы я знал, насколько я ошибался. Так же, как и с Хилтроу мэр жмет ей руку и желает удачи. Я видел, как по его щеке скатилась слеза, когда он доставал новую бумажку. Да, старик-мэр тоже всю ночь не будет спать. Собственно, как всегда. - Хэймитч Эбернети! Мое сердце пропустило глухой удар. Нет, этого просто не могло быть. Кто угодно, только не я. Я услышал в толпе наполненный болью женский крик. Я не стал оборачиваться, зная, кому он принадлежит. Это кричала моя мать. Ноги сами несли меня к сцене. Не проронив ни слова я поднялся и поздоровался с мэром. Пока тот говорил речь и напутствовал меня, я смотрел в одну точку. На мать. Она молчала и смотрела на меня. Я видел, как ее трясет, как у нее подкашиваются ноги и ее ловит наша соседка. Она гладит мою мать по волосам, а та прижимает брата к себе и плачет. Я запоминал каждый сантиметр ее лица, каждую морщинку, каждую родинку. Я понимал, что больше не увижу ее никогда. Со сцены меня, как и остальных трибутов, увели за руки и закрыли в доме мэра. Единственное, на что у меня хватило сил - это взглянуть в зеркало. Так у меня появился первый седой волос. - Хеймитч, - Спросила я, пока мужчина делал очередной глоток, - А что она отдала своей сестре, ты не знаешь? - То, что стало символом революции. Значок сойки-пересмешницы. Тот самый, с которым Китнисс ушла на Игру. - Мужчина хмыкнул. - Символично, правда?