Bedshaped

Он проснулся нехотя, медленно выбираясь из теплой полусонной дремы. Тишина. В окне надвигающаяся ночь. Сон разом слетел с него, заставив сесть так резко, что даже закружилась голова. Сколько времени? Тим потянулся к лежащему на полу телефону. Сообщение. Он включил прослушивание и открыл шкаф, разыскивая какую-нибудь подходящую одежду. Голос Чаплина заставил его вздрогнуть. "Тим... можешь прийти? Пожалуйста! Я сейчас, кажется, умру... слышишь? Если ты сейчас не придешь, я... больше никогда меня не увидишь, ясно?" В сообщении совершенно явственно читалась та самая безнадежность, когда наркоман понимает, что из этого заколдованного круга нет выхода. Ну почти нет. Кроме... Им вдруг овладела паника. Тим чувствовал ее внутри, но движения, как назло, были замедленны. Тело словно не слушалось его, отказываясь подчиняться парализованному страхом мозгу. С огромным усилием он скинул с себя это оцепенение, схватил первую попавшуюся футболку и вылетел в коридор. Черт, какой там у него номер? 1258? идиот, ну мог же прийти постучать к нему... или к Ричарду... нет,кажется 1285? Ричард... надо позвонить. Что если уже слишком поздно? Чаплин, если с тобой что-нибудь случится, я тебя просто убью... Совершенно абсурдная фраза, но другую Тим был просто не в состоянии выдать. В номере висела гнетущая тишина. И темнота. Тим хотел было позвать друга по имени, но никак не мог справиться со страхом. Ему вдруг представилось безжизненное лицо Тома и ладонь с зажатым в ней пакетом, а рядом - рассыпавшийся смертоносный белый пепел. И лицо у Чаплина такое же, как на картинах периода Ренессанса - мертвое, холодное и красивое... В этот момент он совершенно явственно услышал какой-то звук в гостиной. Что-то вроде всхлипа. Может быть вдох, как будто сквозь зубы с усилием втянули воздух. Тим выдохнул, обретая снова способность разумно мыслить. Это не может быть кто-то еще, кроме Тома. Значит... он хотя бы жив. И на этом спасибо. - Том, где ты? - он на ощупь потянулся к выключателю, зажигая лампу на журнальном столике. В ее желтом свете он разглядел Чаплина, прислонившегося спиной к стене в дальнем углу комнаты. - Том, я тебя сейчас придушу... - угрожающе прошипел он, подходя к свернувшемуся в клубок Тому. От злости неудержимо хотелось отпинать его за все переживания, которые он, Тим, сейчас пережил из-за этого идиота. - Ты хоть знаешь, что ты мне наговорил на автоответчик? Ты моей смерти хочешь? Да я сейчас... Том? Ты опять не слышишь? Чаплину явно было не до того. В слабом освещении рядом с его раскрытой ладонью блестел стеклянный пузырек с остатками кокаина. По-видимому, он только что принял очередную дозу. Или наоборот - собрался принять и не смог справиться с подступающей дурнотой. Может быть, боролся с неодолимым желанием... Даже не переоделся - все та же рубашка, в которой он был на выступлении. И наверняка не ел. Кокаин отбивает чувство аппетита?Придется заказать что-нибудь, иначе Том просто не доберется до аэропорта. - Том... - Райс-Оксли мягко дотронулся до безжизненных пальцев. - Том, это я. Извини, что не пришел сразу, - коснулся мокрого лба, отводя назад спутанные волосы. Нет, температуры нет. Кокаиновый бред, но по крайней мере, без горячки. Тим прислонился к стене, усаживаясь рядом с другом, затем осторожно обнял его за плечи. Том попытался что-то сказать, но у него не получилось. - Лучше помолчи. Мне ужасно жаль, что так вышло. Как я это допустил? Как это вообще случилось? Чаплин только поудобнее прислонился к нему, но ничего не ответил. Может быть, пытался заснуть. - Прости. Я - ужасный друг, верно? Не прихожу, когда бываю нужен. Вечно читаю нотации. Заставляю делать вещи, которые тебе не хочется делать. Может быть... может быть, и я виноват в том, что тебе пришлось искать поддержки у наркотиков. Да, я даже в этом уверен. А теперь еще и ругаю за это тебя. Он даже усмехнулся, но улыбка быстро исказилась гримасой отвращения. - Это ужасно, верно? Я не знаю, что ты чувствуешь сейчас, но если бы мог, хотел бы почувствовать. Тогда было бы легче понять тебя. Хотя... иногда мне кажется, что я и так понимаю. Внутри скрутился плотный, тяжелый ком воспоминаний. Вспомнился и тот отрывок из видео - Том, еще прежний, похожий на самого себя, и вопрос: - Как ты впервые встретил Тима? Минута замешательства, затем ответ: - Я не помню. Серьезно. - Значит, он всегда был рядом? Звонкий смех и уверенная лучезарная улыбка - так улыбаться не умеет больше никто в целом мире, кроме Тома: - Да, конечно! - А я не смог тебе помочь...- вслух задумчиво произнес Тим. Плечо чуть заныло от тяжести головы Чаплина, но он и не подумал принять более удобную позу. Наоборот, этот дискомфорт его успокаивал - по крайней мере, так он чувствовал, что Том здесь. Внутри защемило от чувства жалости и тоски. Он вздохнул чуть глубже, пытаясь справиться с тяжестью нахлынувших чувств. - Все будет хорошо, - прошептал он извечное банальное, но такое успокаивающее заклинание. - Все будет в порядке, Томми. Я тебе обещаю. Ни за что не позволю тебе уйти. На душе стало спокойнее, как ни странно. Вот так намного лучше. Какое-то мгновение он пытался понять, что именно так ему помогло и улыбнулся собственной глупости - все-таки, когда держишь кого-то за руку, это действительно помогает. Он сжал крепче похолодевшие кончики пальцев Чаплина. - Том, ты просто идиот, я тебе это уже говорил? Господи, хоть кто-нибудь мне когда-нибудь объяснит, за что я тебя так люблю? Наверное, потому что тоже не в своем уме... - это было сказано ворчливым стариковским тоном вечного критика, но сердце внутри чуть запнулось на этих словах, словно подтверждая правдивость сказанного. Тим бормотал слова успокоения, обнимал друга за плечи. Старо, как мир. Иногда ему казалось, что вся их дружба сводится именно к этому. Сострадание, любовь и сочувствие к Тому - вот смысл их дружбы. Чаплин всегда предпочитал не жалеть себя ради того, чтобы его жалели все остальные. И все действительно жалели. Любили, прощали, потакали прихотям и капризам, мчались выполнять все его указания... И первым в этом списке всегда был он, Тим. Нет, он никогда не чувствовал себя уязвленным или униженным. Это сущность Тома - позволять другим любить его. Это ведь Чаплин. Тим бы никогда не признался в этом даже себе самому, но для него все, что делал Том, было совершенным, прекрасным, таким, как надо. Неважно, хмурился Чаплин или улыбался, иронизировал, ел пиццу, острил, смеялся, злился, завязывал шнурки на туфлях - это был Том. И его голос был самым потрясающим голосом во всем мире. Если тебе выпала честь писать песни для такого, как он... все остальное вполне можно вытерпеть. Я просто запись, от которой ты устал... я - сломанная игрушка... Райс-Оксли считал, что другим вовсе необязательно знать о подобном отношении к лучшему другу. Никто и не знал. Ну, почти никто. Иногда Тим ловил себя на мысли о том, что Том знает - внимательный пытливый взгляд друга заставлял его прятаться за маской простодушия и обычной дружелюбной улыбкой. Пальцы у Чаплина были словно лед. Будто он не в комнате - натопленной, комфортной, оснащенной полами с подогревом, а где-нибудь на леднике. Может быть, это холод, исходящий от его сердца? Кто знает. Любил ли он кого-нибудь по-настоящему? Способен ли на это? Том создан забирать любовь других... но согреть своим теплом в ответ? - Тим... ты ведь не бросишь меня, правда? Ты мне так нужен. Та же самая интонация, как в детстве, когда маленький Том боялся идти домой через балку, затопленную вечерней темнотой. И тот же самый ответ: - Никогда, Том. Никогда.