Сахарный снег

простите, мои дорогие, что так долго не было проды( начало учебы спровоцировало депрессию и творческий кризис, но я постараюсь больше не делать таких перерывов) о да! здесь есть гет. ГЕТ. я предупредил) Франциск, мурлыча, шел на встречу, разглядывая себя в витринах. До чего же прекрасен, просто Бог! Парень остановился, лишний раз чуть растрепал волосы – шапку он не носил, ибо какой же настоящий мужчина в шапке? Бонфуа явно не был знаком с Феликсом и его концепцией привлечения девушек, но, может, это и к лучшему. Он запасся цветами и вином – великолепным, между прочим, старым французским вином, решив, что именно оно подходит к такому случаю. Парень шел и мечтал, как это будет. Оленька наверняка немного стеснительная, а Наташа такая властная, рррр! Черт, как же он хотел их, обеих. Проблема Франциска была в том, что он был чрезвычайно влюбчив. Последняя девушка бросила его именно по этой причине – он пытался было объяснить, что полюбил другую, но увы… Мадемуазель гордо удалилась, приложив напоследок незадачливого кавалера сковородкой. Но Франц не считал это неудачей, нет! Скорее, судьба открыла ему глаза и избавила от неподходящей ему девушки. Но вообще, если по правде, француз любил всех девушек. В каждой, считал он, есть что-то, что достойно внимания, почитания, восхищения и любви. Он дарил женщинам счастье и искренне недоумевал, когда очередная любовь пыталась отволочь отчаянно сопротивляющегося беднягу к свадебному алтарю. Зачем? Ведь в мире еще столько прекрасных женщин! В общем, Бонфуа был страстным почитателем женщин, он возводил их на пьедестал красоты и желал служить им, как рыцарь своей прекрасной даме. Но увы – еще не одна дама не могла увлечь ветреного парня настолько, чтобы он забыл всех остальных. За такими размышлениями француз подошел к нужной двери и деликатно в нее постучал, ибо звонка в пределах видимости не нашел. Дверь открыла Наталья. Несчастные букеты выпали из вмиг ослабевших рук, потому что даже в самых смелых мечтаниях Франц и не представлял себе подобного. Идеальная фигура, облаченная в тонкий кружевной корсет, прекрасно подчеркивающий высокую грудь. Черные чулочки и пояс для них также присутствовали на Арловской, лишая последней воли к сопротивлению несчастного парня. - Господи… - прошептал Бонфуа, трясущимися руками пытаясь подобрать цветы, когда его властно затянули в дом. Мгновением позже Ольга, высунувшись, все-таки забрала букеты. Конечно, не то, чтобы Франциск надеялся – он был уверен, чем закончится сегодняшний вечер, но чтобы так сразу… На ходу его Наталья избавила его от куртки, забрала вино и унеслась на кухню. Рядом прошмыгнула Оленька, стеснительно опуская глаза. В одном фартуке. Бонфуа подумал, что вот просто сейчас, не сходя с места, он скончается от счастья, но нет, смерть обошла его стороной и на этот раз. Фартук? Кухня? Девочки готовят романтический ужин? Мужчина улыбнулся, ощутив себя в своей стихии. Надо бы им помочь… Раздеваясь на ходу, он бросился за ними. На кухне ему торжественно вручили фартук – прикрыть срам – и лопатку для торта. Девушки, посмеиваясь, наблюдали за довольным Франциском, что, даже забыв о девушках, вдохновенно размазывал крем по торту. Готовка была его стихией, его вечной любовницей и подругой и – если уж с девушкой могло и не сложиться, то еда всегда помогала ему забыть. Вообще, на кухне царило сейчас странное настроение. Всем было понятно, чем закончится вечер, но так томительно-приятно было еще немного потянуть эту паузу перед самим действом, чуть-чуть помучить себя и других. Франциск вздрогнул от неожиданности, когда Наташа, подойдя к нему сзади, прижалась всем телом, вставая на цыпочки и заглядывая, что там с тортом. Упругая грудь, прижавшаяся к спине, словно послала импульсы возбуждения по всему телу, заставляя фартук немного приподняться. Оля захихикала, увидев эту картину, и дальше француз уже не сдерживался. Полная пригоршня шелковистого на ощупь крема тщательно размазана по пышной груди Оленьки и Бонфуа со стоном обнимает девушку, слизывая крем – но кожа под ним еще слаще и нежнее. Наталья приобнимает подругу сзади, словно подталкивая ее к Франциску и быстро развязывает ленты фартука на Оле, оставляя ее полностью обнаженной. Девушка вздрагивает, прикрывая глаза под ласковыми прикосновениями – видно, что ей непривычно принимать наслаждение от кого-то, кроме Арловской, но все равно приятно. Мягкие губы, чуть липкие от крема, проходят по шее, немного засасывая нежную кожу – но после возмущенного шипения Наташи Франц вынужден действовать еще мягче, чтобы не оставлять следов. Эта ситуация его неслабо заводит – хоть он и сильнее их обоих, но подчиняется. Подчиняться женщине… Парень усмехается, эта мысль неожиданно импульсом прошлась по нервам, возбуждая. Забыв про торт, они перемещаются в комнату. Большая, оформленная в мягких золотистых тонах – видно, что здесь живут девушки, вот только как две официантки могут позволить себе такую большую квартиру? Кровать поистине королевского размера и Бонфуа совершен не сопротивляется, когда его попросту заваливают на это ложе. Мягкие губы Оленьки на шее и властные прикосновение Натальи заставляют просто плавиться от удовольствия, расслабляя и погружая в сладкую негу. Поэтому мужчина не сразу осознает, когда его руки заводят вверх. Опомнился он лишь когда услышал тихий щелчок, и ощутив, что руки охватил прохладный металл наручников. Девушки, смеясь, мигом соскользнули с кровати – разгоряченное тело обдало прохладой, но он желал не этого! Франциск взвыл, дергаясь. Нет, он был не против подобных игр, но не сейчас, когда совсем рядом с ним девушки самозабвенно целовались! Ольга потянула за тонкую ленточку – и корсет Наташи плавно соскользнул с тонкого тела, заставив сердце Франца забиться быстрее. Они были прекрасны, обе – но если бы до них можно было бы еще дотянуться! Наташа. Она выше Оли и стройнее, небольшая, красивая грудь, тонкая талия и длинные ноги, любовно обтянутые чулками. Оля чуть ниже, но рядом с любовницей она кажется беззащитной и милой. Бонфуа прерывисто вздохнул. Кажется, он заслужил эту милую пытку, когда слышны тихие стоны и видно, как Арловская касается Оленьки, мягко, но в то же время не давая ей ни шанса отстраниться. Но та и не хочет этого – зачем? Знакомые прикосновения привычно заставляют терять голову – за столько лет девушки уж прекрасно изучили друг друга, знают все местечки на теле подруги, где нужно ласково погладить, а где и легко укусить. Оля, кажется, даже не против некоторой грубости, которую не стесняется проявлять подруга. Франциск тихо застонал. Зрелище сводило с ума, невозможность прикоснуться отдавалась в паху болезненными импульсами наслаждения, и мужчина уже вовсю извивался на постели, мучаясь неудовлетворенностью. Наташа усмехнулась и мягко подтолкнула к нему Оленьку. Та, чуть застенчиво улыбаясь, присела возле Франца, казалось, что она совершенно растеряна и не знает, что делать. Неужели? Да нет, не может быть… Бонфуа бесстыдно покачнул бедрами и тут же гортанно застонал, едва тонкая девичья ладонь плотно обхватила его член. - Смотри, - Арловская наклонилась, обхватывая губами головку и легко прижимая тут же дернувшиеся бедра Франциска. Оля в восхищении смотрела на то, как ее подруга заставляет мужчину извиваться от удовольствия, потом склонила голову, целуя его, перехватывая стоны. Француз даже подумал, что умер и попал в рай – но его жизнь была слишком грешной для такого, кроме того, умелая теплота мягких губ быстро разуверила его – слишком великолепное ощущение для посмертия. Но почему же ему не дают проявить инициативу, показать свои умения? Наталья мягко облизнула головку и отстранилась, чуть не заставив его заплакать. Нет, почему? Почему она остановилась? Но ее место уже заняла Ольга, чуть бледная и сосредоточенная. Осторожно придерживая пальчиками основание члена, она начала опускаться на него. Франциск закрыл глаза, просто не в силах выдержать этого – ошеломляющая узость, словно девушка была еще девственницей, горячая сокращающаяся плоть. Оленька впускала его в себя медленно, постепенно привыкая к ощущению – было видно, что такое непривычное растяжение немного болезненно ей. Наташа с вниманием следила за подругой, готовая в любой момент остановить ее, если она сделает что-то неправильно. Но после первого толчка дело пошло на лад. Франциск уже не думал ни о чем – лишь о восхитительной девушке, что сейчас смело оседлала его и сейчас быстро двигалась, подводя обоих к вершине удовольствия. Большая грудь покачивалась просто перед носом, маня своей восхитительной мягкостью и белизной, Ольга была такой тесной и горячей внутри, что Бонфуа уже просто не смог сдерживаться, когда услышал пронзительный вскрик и влажная плоть вокруг него начала резко сокращаться. Разомлевшему парню освободили руки, и он словно обрел второе дыхание – ведь не мог же он разочаровать девушек, правда? Скотт вернулся домой в чрезвычайно раздраженном настроении. Не то чтобы он надеялся, что Артур поможет ему, но… Подружиться с Брагинским? Он это серьезно? Кёркленд хотел себе этот город, всю власть, все деньги. Да, жадничать нехорошо, но если он может это сделать, так почему не попробовать? Парень устало осел на кресло. До утра еще оставалась уйма времени, и ему нечем было себя занять – чересчур исполнительный помощник успевал как-то очень талантливо организовать его время, и дела у шотландца не залеживались на столе. Если бы он знал, что хотя бы в этом схож с Брагинским… Но чертов конкурент не давал ему покоя! Нужно расслабиться – решил Скотт. Принять ванну и подумать, например, о Мэтти. Да, это определенно лучшая идея за сегодня. Но в горячей воде он разомлел, и мысли о милом бармене как-то улетучились. Хотелось чего-то более…интересного. Да, интересного и опасного. Брагинский. Скотту нравились блондины и, если уж на то пошло, он совсем не против, чтобы его хорошенько оттрахали. Побыть сверху он тоже не прочь, но только не сегодня. Сейчас хочется подчиниться кому-то сильному, почувствовать себя беззащитным и уязвимым. Как раньше. Парень хмыкнул и потянулся столику возле кровати. Там у него на подобные случаи было заныкано несколько замечательных вещиц и одной из них сегодня придется поработать. Каков Брагинский в постели? Наверняка, предпочитает доминировать и подчинять себе партнера, не боясь причинить ему немного боли. А его член? Скотт предвкушающе облизал губы, начиная погружаться в свою фантазию. Мммм, наверняка у такого внушительного мужчины и член такой же. И вот на свет появляется главное действующее лицо. Он большой, телесного цвета и очень натурального вида. Язык проходится по выпуклой головке, увлажняя, а Скотт закрывает глаза и в воображении дополняет ощущения запахом и цветом. Воображаемый Брагинский смотрит с довольной улыбкой на то, как шотландец с воодушевлением поглаживает его член языком, пытаясь расслабить горло и принять его глубже. В его мыслях плоть во рту живая, шелковистая на ощупь, она под его движениями слега увеличивается и разбухает, заполняя рот и немного мешая дышать. Брагинский хватает его за волосы – кожа на голове по инерции начинает ныть от слишком сильного захвата, но пока еще терпимо, Скотту нравится немного боли, особенно, когда ее появление вполне уместно – и начинает вбиваться в его рот. Губы ноют, щеки начинают медленно неметь, а языком уже работать совершенно некогда – сейчас Брагинскому не нужны вычурные изыски и неторопливые игры – он просто трахает горло, наслаждаясь неровными сокращениями и урчанием шотландца. С уголков губ стекает слюна, а глаза застилают слезы от напряжения – но Скотт доволен да невозможности, двигая игрушкой, имея свое горло. В его фантазии Иван резко останавливается, все же решая закончить вечер большим, чем минетом. - Растяни себя, - звучит приказ и Скотт тихо вздыхает – ему нравится. Он любит, когда на него смотрят, поэтому парень без колебаний переворачивается на живот и поднимается на четвереньки, пошло выпячивая аппетитную задницу. Щелкает открывшийся колпачок и пальцы обволакивает вязкой смесью. Кёркленд тянется назад, поглаживая вход скользкими пальцами, и неожиданно ярко представляет глаза Брагинского, наблюдающего эту картину. Иван икнул. Артур еле сдержал нервный смешок. Пальцы скользят внутрь, привычно растягивая, подготавливая тело для игрушки – два Скотт принимает вполне без проблем, но на третьем, не сдержавшись, зашипел. Слишком уж давно у него не было никого – и сейчас отвыкшие мышцы сопротивляются вторжению – но он никуда не спешит. В последний раз облизывает игрушку. Его уже даже потряхивает от желания, когда влажная от его слюны головка неспешно потирается об его вход, только дразня неудовлетворенностью. Но вот, наконец, головка проскальзывает внутрь, вызывая громкий вскрик у Скотта, который сразу же подается назад, принимая в тело весь фаллоимитатор, до упора. Горячее дыхание с хрипом вырывается из его груди, парню жарко и нечем дышать, но призрак удовольствия все ближе и ближе – поэтому, несмотря за занывшее запястье, Скотт двигает игрушкой в своем теле, то медленно и неспешно, то срываясь на быстрый ритм, просто выталкивая из своей груди крики удовольствия и не замечая тихо скрипнувшей двери и любопытствующего зеленого взгляда. Наконец, одно особо глубокое движение внутрь и Скотт выплескивается на кровать, так ни разу и не прикоснувшись к себе и, обессиленный, падает на кровать. Фаллоимитатор валяется рядом – ненужный и забытый. Да, фантазия была неплоха, но наверняка настоящий Брагинский куда лучше! В комнату неслышно проскальзывает помощник – невозмутимое лицо, и не скажешь, что наблюдал за таким развратным действом. Скотт практически не реагирует – он достаточно хорошо платит парню и поэтому может вытворять, что хочет. - У вас через час встреча, - вежливо напоминает помощник, легко помогая Скотту подняться с кровати. Тот отпихивает парня и идет в душ. - Я помню.