Падение из Тени

   Хуже всего то, что она помнит все.    Хоук сидит, дрожа, прижимается спиной к углублению в твердой каменной стене. Расщелину, в которой она прячется, едва ли можно назвать пещерой — всего лишь трещина в скале шириной в вытянутую руку, пусть она и отошла от входа всего лишь на дюжину шагов. В вышине пульсирует узкая полоска тошнотворно-зеленого цвета, на камнях от нее дрожат бледные тени. Глядя туда, она почти видит в отблесках лица.    Хоук закрывает глаза: «Пожалуйста, пусть оно далеко».    В треснувшую скалу глубже не позволяет заглянуть булыжник. Но за углом, за пределами ее убежища и взгляда, что-то огромное и тяжело двигающееся медленно подбирается все ближе.    «Не сюда, — про себя думает она, — не-смотри-сюда-не-подходи-не-»    Хоук впивается зубами в руку, прикусывает палец. Медленно, судорожно вздыхает, уверенная, что существо ее слышит, чует, знает, вот-вот придет…    Издалека слышится всплеск. Демон — Хоук не уверена, какой именно, — уходит. Она прислушивается, а сердце в груди грохочет, как боевой барабан. Уже затихло эхо его движений, тянутся минуты, а Хоук все еще не может пошевелиться. Она должна была сражаться, она это знает. Она встречалась лицом к лицу с храмовниками, с одержимыми и даже с забытым Андрасте драконом в проклятой Костяной яме. Однажды она даже отпугнула разбойников ничем иным как ядовитым языком. Но хватает лишь хриплого рева из-за скалы, и она бросается в укрытие. Внутри поднимается разочарование, затуманивая свернувшийся в груди ужас. Нелогично. Глупо.    Хоук не может это остановить.    — Я держу себя в руках, — шепчет она. Если повторять это почаще, возможно, слова обратятся правдой.    Мучительно медленно Хоук поднимается, побелевшими костяшками руки сжимая сломанный посох. Отсутствует почти треть древка, лезвие валяется где-то среди того, что осталось от паучьего демона Кошмара, который уже позади .    Она не думала, что выиграет бой. Едва уделяла внимание собственной безопасности, опрометчиво нырнув под наполненное брюхо, чтобы огненными шарами кинуть в сочленения грохочущих ног. Оно чуть не раздавило Хоук, когда рухнуло на бок, а потом подтягивало себя к ней, чтобы нащупать клешнями, и смотрело бесстрастным взглядом множества влажных черных глаз. Остальное прошло как в тумане: Хоук знает, что выколола один ужасный блестящий глаз, и даже может вспомнить, как лезвие на посохе погружалось в неожиданно мягкую плоть под животом. Едкий привкус яда в воздухе до сих пор жалит язык. А дальше — лишь падающие камни и злость, от которой хочется рычать. Лишь чутье заставило ее набросить барьер, когда монстр наконец опрокинулся и от смертельных судорог под ним задрожал камень, сбивая ее с ног.    Существо испустило последний вздох, и барьер тут же исчез. Оно досыта насытилось всеми страхами, что скормил ему хозяин.    Хуже всего то, что она помнит все.    Из зажатого рта вырываются приглушенные рыдания. Она покачивается, и они приходят:    Смех разбойников невдалеке от каравана, когда они вспарывают живот последнему охраннику. Боль от пронзенного стрелой легкого, при каждом рваном вздохе на губах пузырится кровь. Запоздавший запах дыма; дети еще не закричали, а воздух уже отравлен вонью паленой плоти. Одинокий дрожащий голос в темной комнате: «Создатель, услышь мои мольбы: проведи меня сквозь самые темные ночи…»    — Это не я, — шепчет Хоук, чтобы не упасть, впивается пальцами в твердый камень. — Не я, — ей постоянно нужно себе напоминать. Не ее боль. Не ее жизнь.    Ей следовало бы догадаться. Когда они убили призраков, Инквизитор получила свои воспоминания.    Когда Хоук убила Паука, ей достались все остальные.