Огонька не найдется?

Кто заказывал десерт?...)))) Приятного чтения, ребята, моих трудов температурчатых) Надо ли говорить, насколько его достал весь этот цирк? Затяжка — выдох. Затяжка — выдох. Йо уже не обращал внимания на периодичность затяжек, он почти накачивался терпким дымом, используя его как антидепрессант, универсальный способ решения проблем, успокоительное — то есть для всего сразу. Вот она чертова жизнь. Каким оптимистом ни будь, рано или поздно поперхнешься улыбкой и выплюнешь на траву пару кровавых кусочков от сердца. Что за черт. Он этого не ожидал. Несколько месяцев назад, сидя на этом же самом месте, Йо сокрушался по поводу того, что убил своего брата. Сейчас этот период казался ему наиболее естественным и нормальным из всей его жизни. Такое ощущение, что кто-то выкрутил колесико абсурда на максимум, и теперь остается просто наблюдать, как лента с фильмом под названием «Жизнь Йо» начинает обугливаться и плавиться прямо во время показа. Как будто ее прожигают — например, той самой сигаретой, которая тлеет сейчас в пальцах. Мокрая трава неприятно холодила тело даже через одежду. Парень чувствовал, что джинсы прилипли к коже, но не собирался уходить. Беда: на эту сигарету он израсходовал последнюю сухую спичку, а значит, нужно следить за огоньком, если он хочет еще сегодня покурить. Магазины уже закрыты. Эмоции бушевали. Йо даже подумал, что было бы нехило, если бы на него сейчас кто-нибудь напал. Разбить пару челюстей, выпустить ярость... Не его метод, не его способ, не его стиль, но что вообще из всего происходящего за последние несколько месяцев можно было озаглавить как «его»? Есть в мире такая штука. Называется закон подлости. Очередной раз поднося папиросу ко рту, Йо не заметил, как уголек вывалился и сгинул во влажной траве. И сигарета из спасительного терпкого маяка стала вдруг просто кислой бумажкой, опаленной с одного конца. Шаман еще сделал пару попыток ее раскурить, но потом обреченно швырнул папиросу в траву. - Жаль, что я не умею вызывать пламя, - пробурчал Йо, роясь в карманах — а вдруг еще спичка завалялась? - Зато я умею, - тихий насмешливый голос заставил парня резко обернуться. Сомнений в том, кому принадлежат эти ироничные нотки и этот бархатный тембр, у младшего Асакуры не было. - Ну и зачем ты пришел? - возмущенно спросил он, разглядывая брата. - Ну тебе же понадобилось пламя, - пожал плечами близнец, садясь рядом. - Кстати, зачем? - Не твое дело, Хао. - Ты чего такой грубый, Йо? POV Йо. Он издевается? Смотрю на него исподлобья, буквально испепеляю взглядом. Мне бы с такими огненными глазами хоть прикуривать научиться. Сижу, как дурак, стараясь спрятать пачку сигарет между штаниной и деревом. Хоть бы не заметил что ли. А чего я боюсь-то? И чего злюсь? Судя по словам Хоро, Хао не отвечал на поцелуй Рена. Но что-то мне не верится, что братик не приложил своей руки к внезапному буйству Тао. Слишком просто. Сидит и разглядывает меня. Абсолютно бесстыдно. Всем бы таких братьев — чтобы от одного их взгляда хотелось раздеться. Иногда я чувствую себя последним мерзавцем на земле. Падать некуда — дальше котлы, вилы, черти — в общем, все атрибуты Ада. Дело в том, что я осознал одну идиотскую вещь. Весь этот спектакль сегодня с Реном — он именно спектакль. Мне не больно. Меня это не тронуло. Где-то глубоко в душе я хотел этого. Не ожидал, но хотел. Потому что тогда, на этом же самом месте, Рен украл мое сердце. Я не отдавал его ему. Рен просто украл его — как украл и мой поцелуй, и мои слова, и те часы, что мы не отлеплялись друг от друга. Чертова жизнь. Никогда бы не подумал, что мне придется сравнивать. Тем более — двух парней. Так вот, к чему это я? Сбился с мысли. Он что-то говорит мне, а я не слышу, пялюсь, как идиот, в его темные глаза. Где раздают такую бездонную черноту? Йо, прекрати об этом думать. Чтобы отвлечь себя, широким жестом фокусника достаю пачку сигарет и мотаю ею перед носом брата. - Тадам! Вот за этим мне и нужно было пламя, - достаю папиросу двумя пальцами лихо засовываю ее в зубы. Держу пари, сейчас я похож на какого-нибудь беглого зэка. Спрашиваю нагло, стараясь заглушить резвостью страх и собственные мысли: - Огонька не найдется, Хао? - Конечно, братец. Ты отвечаешь спокойно и сдержанно, и я не успеваю почувствовать подвоха. Сигарета в моих зубах вспыхивает и прогорает до фильтра, чуть опалив мне губы, и остается теплиться на краю. Я почти испугался, но тебе этого не покажу. Упрямо достаю из пачки еще одну папиросу и прикуриваю ее от уголька, в которую ты превратил мою первую сигарету. Чувствую, как ты злишься, наблюдая за моими движениями. Отбрасываю уже погасший фильтр и с наслаждением затягиваюсь только что прикуренной сигаретой у тебя на глазах. Ты взглядом оставляешь на мне ожоги. Ты злишься, потому что я иду поперек твоей воли. Знаешь что, аники? Нет ничего прекраснее в мире, чем когда ты злишься из-за меня. Дразню. - Кажется, ты не рассчитал мощность, Хао. Еще чуть-чуть, и ты оставил бы меня без губ, - иронично выдыхаю я. Между нами закручиваются в потоках воздуха тонкие нити дыма, и от этого все вокруг кажется почти нереальным. Ты сам вспыхнул быстрее, чем эта чертова папироса. Я слышу тихий, почти звериный рык — и в следующий момент ты выдираешь у меня из рук сигарету и впиваешься в мои губы поцелуем. Ты не сдерживаешься, ты еще никогда не был так чертовски несдержан, брат мой; твои поцелуи в прямом смысле этого слова обжигают. Я чувствую аппетитную корочку из запекшейся крови на своих губах — там, где их ласкали твои. Ты не замечаешь этого, продолжаешь опалять мою кожу — о, новые ожоги появляются ниже, ты спустился к моей шее. Я молчу, хотя хочется кричать — одновременно от боли и наслаждения. Никогда еще я не был так зверски возбужден. Этого так пытался добиться Рен, стараясь сделать свои поцелуи грубыми, резкими, сильными, властными — но что он такое по сравнению с настоящей силой, поглощающей меня сейчас? Интуитивно — отказываюсь принадлежать тебе. Больше из принципа, чем от желания — на самом деле я еще со времен турнира знал, чьим клеймом украшена моя душа. Стараюсь оттолкнуть, но ты настойчив. Ты еще не был настойчив со мной, ты старался мне уступить, старался использовать против меня мое же оружие — понимание и снисхождение. Ты задушил в себе сущность огня, отчасти из-за клятвы, но больше из-за меня: и мне даже казалось, что я рад этому. Но нет, это все равно, что посадить огонь в стеклянную банку. Рано или поздно она лопнет, лопнет, черт возьми! И что-то сейчас случилось с тобой, и ты отбросил все маски, отбросил все приличия. Ты пришел, чтобы взять меня, и я чувствую это каждой клеточкой. Ну вот, ты заметил, что на мне уж несколько ожогов. Остановился, удивленно рассматривая свежий след на шее. Я невольно застонал — не мучь меня, Хао, все эти ожоги такая ерунда, я не чувствую боли от них, наоборот я чувствую ТЕБЯ в каждом поцелуе еще ярче и живее. Я долго ждал этого и еще дольше — боялся, и если сегодня ты наконец пришел, и если сегодня я наконец решился — не смей останавливаться. Тяну тебя вниз. Ты упираешься, потом нежно проводишь пальцами по местам ожогов — кожа затягивается. Один, последний след я не даю тебе излечить — он спрятан за ухом, и я хочу, чтобы он там остался. Это твоя метка на мне, Хао. Стараюсь не думать о том, сколько человек за всю твою тысячелетнюю жизнь побывало в этих сильных руках, но их умелость невольно наталкивает меня на ревнивые мысли. Впиваюсь зубами в твою шею — вот тебе за то, что смел ласкать других! Я не знаю их имен, я не знаю, сколько их было; наверное, среди них были и мужчины и женщины. Ты удивленно вскрикиваешь, не понимая моего поступка, и я тут же зализываю рану языком, хотя в крови впервые стучит желание расправиться со всеми, к кому ты когда-либо прикасался. Ты -мой! Я перекатываюсь, оказываясь сверху. Это особый вид удовольствия — любоваться твоим телом. Следует написать об этом в энциклопедиях и придумать какой-нибудь специальный термин. Ты совершенен, Хао, и хотя мы близнецы, я никогда не смогу стать настолько совершенным, как ты. Ты настоящий бог, ты словно выточен из камня, и в тебе нет ровным счетом ничего лишнего: только безграничная идеальность линий и форм. Оттенок кожи, рельеф мышц, тонкая карта вен... Даже в твоих обветренных губах я вижу произведение искусства. Расстояние сокращается на нет. Существовать в тебе — больше, чем просто существовать. Я целую тебя, прижимаясь всем телом, нет, даже вжимаясь в тебя. Пришло в голову, что в этой рубашке ты был в бильярд-клубе. Сдираю ее с тебя. Почему-то снова вспоминается Рен. С ним не было такого, я отвечал на его поцелуи, но не целовал его первым. Я просто согласился с его чувствами, ничего не отдавая взамен. Но ты... Как ты добрался до пряжки моего ремня?... Я не боюсь ничего. Глубокая ночь скроет наши тела, поглотит наши звуки и запахи. Мы дикие звери, мы дети природы, и мы сливаемся воедино. Я позволяю тебе стянуть с себя джинсы, попутно освобождая от одежды тебя. Мы честны друг перед другом и чисты, как дети: все наше упущенное детство плещется сейчас в наших глазах, но вот только заняться мы собираемся совершенно не детскими вещами... Людям нужен секс, потому что они больше не дети. Ведь когда ты ребенок и тебе говорят, что есть нечто запретное, какая-то тайная тема, о которой ты узнаешь, только когда вырастешь, это кажется чудом. На самом деле секс — это просто процесс единения душ. Дети не делают из этого огромного таинства и интима. Им не нужно сращивать тела, чтобы объединить души. Но когда ты взрослый, другого способа не остается. И вот оно, наше таинство: я чувствую, как твои руки спускаются все ниже, туда, где уже давно разгорелось и выросло что-то запретное. Под каждым движением я извиваюсь, любое твое прикосновение сводит меня с ума. В твоих глазах плещется то же самое, и я знаю, что ты счастлив: ты мечтал увидеть меня в своих руках, а я мечтал оказаться в них. Внезапно твое лицо исчезает из поля моего зрения, и в следующую секунду я едва сдерживаю крик: что ты там делаешь внизу своим языком, я могу только догадываться, но на догадки и перенимание опыта не остается свободных отрезков мозга. Каждая клеточка моего тела занята наслаждением, и любой контроль идет в небытие; мне хватает сил только на то, чтобы сдерживать крик, зажав зубами палец. Хочется отдаться тебе полностью, выплеснуться в тебя, как река в море, и слиться, слиться, наконец, навсегда. Кажется, тебе чертовски нравится эта картина: ты не отрываешься от меня, и я чувствую, как растет твое возбуждение. Мне хочется, чтобы ты испытал такое же наслаждение, как и я, я так хочу сделать что-то для тебя, но не могу остановить твои движения. Как ты это делаешь, как ты так сводишь меня с ума? Даже в этот момент я умудряюсь тебя ревновать. Почти к воздуху. Не хочу думать о том, скольких ты касался...ТАК. Ты ловишь мои мысли и прикусываешь плоть. - Не смей, - слышу я. - Ты — единственный для меня. И после этих слов ты сделал что-то такое — или это сделали твои слова... В общем, это был пик. Я не понял, что произошло, кто пустил мне чистое фуриоку по венам вместо крови, кто разрубил ночное небо пополам, кто швырнул меня в бесконечную бездну счастья... Я забился в твоих руках, как одержимый, и единственное, что я старался контролировать — это мое увядающее сознание, которое не выдержало такого перегруза, и сколько я ни цеплялся за реальность, я не смог удержаться в ее скольких гранях. Мой разум, не возвращаясь на эту грешную землю, просто отключился, и последнее, что я помню, это твои счастливые глаза и тихие слова: - Я постараюсь вернуться.... … Хао с улыбкой глядел на отключившегося Йо. На самом деле, он знал, что так получится, и даже рассчитывал на это: так можно избежать ненужных вопросов, подозрений, догадок... Он не смог сегодня не прийти. Неизвестно, что будет завтра — Тао подрос в своих способностях, а вот Хао, долго державший силы под замком, немножко их подрастерял. Нет, он не боялся. Но если бы сегодня он не пришел к Йо... То потом мог уже и не прийти. Он перенес брата в комнату и аккуратно уложил на футон. Йо спал, как ребенок. И не скажешь, что это безобидное существо десять минут назад пылало дьявольской страстью. Хао уговаривал себя уйти, чтобы не разбудить Йо. И подготовиться к завтрашнему бою. И … Словом, Хао уговаривал себя уйти всю ночь, пока первые лучи рассвета не обрисовали контуры губ Йо. Только тогда огненный шаман нехотя исчез из его комнаты.