Как зарождается тьма

      – Утку моем, обсушиваем и натираем смесью из перца и соли со всех сторон и внутри. Смотрите, как все просто. – вещала женщина из телевизора, с лучезарной улыбкой натирая несчастную тушку утки специями. – Далее начиняем утку готовой начинкой, зашиваем отверстие, кладем в рукав для запекания и завязываем концы.       Я покосилась на тушку утки, лежавшую передо мной. Жуткое зрелище. За что так с тобой? Только недавно ты счастливо крякала и плавала, перебирая своими маленькими красными лапками, а теперь ты, безголовая и безлапая, лежишь передо мной и ждешь, когда я запихаю внутрь тебя яблоки. Да, подруга, сегодня явно не твой день.       – Ты что молишься перед этой уткой? – спросила меня Лили, зайдя на кухню и застав меня за безмолвным монологом с тушкой птицы.       – Почему утку должна делать я? Я вообще ни на секунду не кулинар! – я страдальчески посмотрела на сестру.       – На меня не смотри. На мне оформление стола.       Я закатила глаза. О да, конечно, расставить тарелки это в сто раз сложнее, чем покромсать утку. Кулинарные передачи явно не принесли никакой пользы, поэтому я раздраженно подошла к телевизору и выключила его, заставив замолкнуть ведущую, которая уже пробовала свое гениальное блюдо и довольно улыбалась в камеру.       – Вы хотите, чтобы я вас отравила, признавайтесь!       – Господи, Рози! Просто пихай в нее все что под руку попадется, зашивай и кидай в духовку.       – Нет, вы точно хотите, чтобы я вас отравила.       Сегодня двадцать четвертое февраля, я в доме моих родителей в Сан-Хосе, что в Калифорнии. Иногда я напоминаю себе об этом, особенно по ночам, когда просыпаюсь от кошмара, где я либо убегаю от вампиров, либо сама бегу за кем-то, догоняю и с аппетитом начинаю сжирать несчастного. Жизнь пришла в обычное русло, а вот кошмары остались. Я стала более осторожной и сдержанной, что, конечно же, начала замечать моя семья, только виду не подавала. Они списывали все это на стресс, перенесенный после тех событий.       Я, кстати, успела побывать самым настоящим вампиром. Многие девочки-школьницы, фанатки саги про светящихся прекрасных вампиров, наверно, от зависти грызли бы локти. Но только об этом никто, кроме меня, не знал. Для всех меня просто похитили неизвестные, а затем, обобрав до нитки, выкинули на дороге. Легенда так себе, однако, когда меня допрашивал офицер, я так рыдала, что меня быстро оставили в покое. Возможно, во мне умирает великая актриса. Хотя, признаюсь, слезы тогда были настоящие. А все из-за моей матери: когда она открыла дверь и увидела меня на пороге, то разрыдалась и бросилась мне на шею, чуть не свалив нас с крыльца. Честно, никогда не видела, как моя мама плачет, поэтому ее состояние вызвало у меня жуткие угрызения совести. И, вообще, как можно самой не плакать, когда плачет твоя мать?       Этот случай выбил почву из-под ног моих родителей. Они стали более мягкими и заботливыми, что слегка приводило в ступор. Странно было слышать от Джорджа слова о том, что мне не стоит возвращаться в университет, а побыть с ними как можно дольше.       Кое как расправившись с уткой, я принялась за изучение рецепта торта. В коридоре раздался стук каблуков, и на кухне появилась мама, держа в руках две бутылки вина.       – Не могу выбрать. – она как-то растерянно посмотрела на меня. – Что? – я, в свою очередь, непонимающе поглядела на нее. – Вино. – она потрясла бутылками, словно доказывая, что они правда у нее в руках. – Поставь две, – я пожала плечами, – а лучше три. Папа сегодня будет в ударе, его надо напоить до того, как он начнет вспоминать ту историю с дядей Робертом и веслом. – Какая ты умница, Рози. – улыбнулась мама и торопливо ушла.       Я тяжело вздохнула, так как знала, что они говорят мне кучу ободрительных комплиментов, потому что думают, будто я переживаю тяжелую эмоциональную травму после ограбления. Мне же все это только действовало на нервы. Лучше бы они дальше пилили меня, чем разговаривали как с душевнобольной.       Наша семья собиралась только на важные праздники или мероприятия. Мы были нормальной семьей, правда, не очень любили показывать чувства, даже друг другу. Поэтому каждый раз, садясь за стол, обсудив работу и успехи каждого, мы погружались в неловкое молчание, ибо не знали, о чем еще можно поговорить. У каждой семьи есть свои странности, верно?       – Господи! Что за запах? – Калеб появился в дверном проеме, принюхиваясь и потирая руки. Не кухня, а проходной двор.       – Утка. – хмуро ответила я.       – Твоя утка? Твоя утка так божественно пахнет? – искренне удивился он.       – А почему ты ходишь без дела? – сурово спросила я, грозя брату ложкой.       – Я занят делом. – протянул он, понимая, к чему я клоню.       – Прошу тебя Калеб, я не справлюсь с этим! – я с чувством ударила ложкой по кулинарной книге. Он тяжело вздохнул, выхватил ложку у меня из рук, и легонько стукнул ей мне по макушке.       – Ай, больно! За что?       – Будешь знать, как командовать, хомяк. Я от командира наслушался уже приказов, аж в ушах звенит.       Я ничего не ответила, только надувшись, захлопнула книгу и направилась к холодильнику.       – Ну чего ты?       – Ничего.       – Дуешься, как ребенок.       – А ты ведешь себя, как ребенок. Посмотри на себя, взрослый мужик, а дурачишься как дворовый мальчишка.       Калеб прыснул, закрыв рот рукой.       – Идиот. – прошипела я.       – Ты…ты просто сейчас сказала, как…как мама… – давился от смеха брат, хватаясь то за голову, то за живот.       Несколько секунд я таращилась на него, а затем так же залилась смехом. Любимые фразы моей мамы, когда мы ее чем-то огорчаем, это дворовый мальчишка, девчонка с фермы и все в таком духе. Она считала, что это должно обидеть нас, но мы только хихикали и послушно кивали головами. И вот они, гены во всей своей красе.       – Вы чего тут хохочете? – будто услышав, что мы говорим о ней, появилась мама, сурово сверля нас взглядом. – Рози, сходи к отцу в кабинет. Он не выходит оттуда с утра, я беспокоюсь.       – Имеет он право побыть один в свой день рождения?       – Нет, не имеет. Иди.       – А как же торт?       – Калеб займется.       – Что? Я?       Я злорадно улыбнулась и швырнула брату в руки фартук.       – Мам, да я не умею же… – начал было тот, но мама так цыкнула на него, что он тут же замолчал. – Есть сэр, мэм, мам. – отчеканил он, будто перед ним стояла не родная мать, а его командир.       Приоткрыв дверь, я легонько постучала. Отец сидел в своем кабинете, в полутьме, спиной к двери.       – Пап…все в порядке?       Он вяло повернулся в мою сторону, на лице у него была ни то грусть, ни то разочарование. Он слегка улыбнулся, показывая жестом, чтобы я зашла. Кабинет Джорджа был исключительно его пространством, попасть в который могли лишь избранные: то есть наша уборщица и мама. Я была в этой комнате всего пару раз, и то мельком. А теперь, медленно подходя к отцу, я с любопытством разглядывала высокие стеллажи, забитые книгами, темно-зеленый кожаный диван, маленький столик, на котором стояла ваза с ирисами и небрежно лежали журналы о гольфе и яхтах. В руках у отца был бокал с виски, бутылка которого, уже полупустая, стояла на письменном столе.       – Это всего третий бокал, не переживай. – усмехнулся отец, когда заметил, как я покосилась на бутылку.       – Тебе нехорошо? Вид у тебя какой-то болезненный. – отец действительно выглядел плоховато, будто не спал несколько суток.       – Я просто задумался немного. Тебя мама прислала?       Я утвердительно кивнула. Присев в кресло, напротив письменного стола, я встревоженно поглядела на отца, пытаясь понять причину его грусти.       – Пап, такой день, а ты не в духе. Мама расстроится.       – Да, мама расстроится. – вздохнул он. – Сколько мне сегодня? Пятьдесят пять лет. Красивая дата. Пятьдесят пять лет за плечами. Столько событий, столько встреч.       Может у него кризис среднего возраста? Нет, не может быть. Он уже его пережил лет в тридцать, когда внезапно купил красный ягуар и заявил, что мы переезжаем в Лос-Анжелес. Ох и получил тогда он от мамы.       – Что-то случилось на работе? – я начала серьезно переживать за него.       – Нет, все отлично. Все просто отлично.       – Так, знаешь что. – я встала и забрала из его рук бокал, вместе с бутылкой, поставив их на столик, подальше от отца. – Хватит хандрить, пап. Сегодня у тебя праздник. Подумаешь, пятьдесят пять. Жизнь на этом не заканчивается. Проживешь еще пятьдесят пять, а то и больше.       – Ох, Розамунд. Ты так похожа на меня.       – Конечно похожа. Я ж твоя дочь.       – Это верно, но, – он тяжело поднялся с кресла, подошел к окну и, отодвинув штору одной рукой, а вторую заложив за спину, продолжил, – ты всегда была не похожа на Калеба и Лили. Те пошли в мать. Такие же целеустремленные, собранные, твердые духом. Знаешь, как мы поженились с твоей мамой? Все думают, что я сделал ей предложение на каком-нибудь романтическом ужине, однако все было немного не так. Она пришла ко мне домой и сказала, что берет меня в мужья, а если я откажусь, то тогда я самый большой дурак на свете.       Отец рассмеялся. Я стояла, скрестив руки на груди, и внимательно слушала каждое слово. Что с ним такое? Никогда он не был таким разговорчивым, таким…открытым.       – Я был импульсивным человеком, но все же, порой, старался анализировать ситуацию, всегда держать себя в руках. Но рядом с твоей мамой, я, невольно, стал тем, кого, по моему мнению, она была достойна. Спокойным человеком, который знает, чего он хочет от жизни. И сейчас я смотрю на тебя, и вижу себя. Ты думаешь, что мы не понимаем тебя, но поверь, дочка, мы прекрасно понимаем, что ты чувствуешь. Я знаю что ты чувствуешь, чем ты живешь, что ты хочешь.       – Папа, зачем ты все это мне говоришь? – голос мой был холоден, но это было, скорее, от волнения, сворачивающееся внутри меня в колючий ком.       – Я говорю это, потому что не хочу, чтобы ты жила жизнью, которая тебя тяготит. Я не говорю о здесь и сейчас. Я говорю о будущем. Живи так, как ты хочешь жить, делай то, что считаешь нужным. Ни перед кем никогда не оправдывайся, поняла?       Я не заметила, как слеза предательски скатилась по моей щеке. Его слова звучали так, будто от прощается со мной.       – Перестань так говорить, ты меня пугаешь.       – Прости. – отец подошел ко мне и крепко обнял.       – Пап…       – Нет. Я просто устал, Роуз. Я просто очень устал. – затем он взял меня за плечи, посмотрел в глаза и заговорил очень серьезно. – Я совершил очень много ошибок в прошлом, и я хочу, чтобы с тобой, или с Калебом, или с Лили, с вами, самыми дорогими мне людьми, никогда такого не произошло. Твои брат и сестра собранные и расчетливые люди, но ты… у тебя, Рози, живое сердце, слишком живое. Ты думаешь сердцем, а не головой. Иногда это хорошо. Но все же, лучше остановиться и подумать, а не совершила ли ты ошибку, которая потом выльется во что-то страшное.       Я смотрела на него непонимающим и испуганным взглядом, будто маленький зверек, загнанный в угол.       – Боже, прости меня, дочка. – он улыбнулся и отпустил меня. – Этот чертов виски выбивает меня из колеи. Каждый раз обещаю себе не пить ирландский виски, и каждый раз не могу устоять.

***

      «Спасибо, что иногда пишешь, нам так спокойнее. Надеюсь у тебя все хорошо».       – Кто такой Сэм? – Лили появилась за моим плечом слишком тихо, поэтому я не заметила ее и не успела во время убрать телефон.       – Не твое дело! – разозлилась я, почувствовав, как кровь хлынула к лицу.       – Это что, твой парень?       – Нет!       – Тогда кто? Друг? Который надеется, что у тебя все хорошо?       – Заткнись, Лили!       – Ну а что такого? Давно пора тебе обзавестись молодым человеком. Ну и как он выглядит? Какой у него рост? А волосы? Он из университета? Что он изучает?       – Лили, я тебя предупреждаю!       Я, словно фурия, выскочила из-за стола и пошла в сторону кухни. Лили, вприпрыжку, следовала за мной по пятам.       – Чего ты злишься? Нет смысла скрывать его от нас. Боже, он что, старше? Я надеюсь, это не твой преподаватель.       – Заткнись, а то я тебя ударю.       – Вы что тут разорались?       Мама появляется всегда в тот самый момент, когда ситуация в мгновение может выйти из под контроля.       – Рози скрывает от нас своего парня. – сестра скрестила руки на груди и победно посмотрела на маму.       – Парня? Рози, у тебя…       – Ай хватит! Хватит, слышите!       Я бесилась не из-за того, что они решили, будто Сэм мой парень, я бесилась из-за того, что, напиши Сэм что-то про охоту или вампиров, Лили бы устроила тут целое шоу. Хотя, кого я обманывала? Краска смущения уже давно полыхала на моем лице, как только я услышала слова Сэм и парень.       Я писала периодически Сэму, что у меня все под контролем и никакие вампиры не решили заглянуть ко мне в гости. Еще мне это было жизненно необходимо, так как сообщения от Сэма служили верным доказательством того, что я не схожу с ума, и это все было по-настоящему. Потому что порой в мою голову закрадывалась мысль: а не выдумала ли я все это?       – От ваших криков у меня разболелась голова. – простонала мама, держась за висок. Ребекка была ужасно метеозависима, а так как на улице моросил дождь, а она уже успела выпить бокала два красного сухого, не удивительно, что ей стало плохо.       – Твою мать. – выругалась она, нервно роясь в своей сумочке. Как только у мамы начинала болеть голова, все манеры шли к черту.       – Что такое? – настороженно спросила Лили.       – Обезболивающие. Похоже оставила их в номере в Нью-Йорке, когда летала на конференцию. Господи, что б тебя, ядрена…       – Давай я схожу и куплю. - предложила я, понимая, что если мама не выпьет свои таблетки, она разнесет весь дом к чертовой бабушке.       – Я не знаю куда дела рецепт. – простонала мама.       - Я схожу к Полли. Она сегодня открыта, и у нее точно есть твои таблетки.       - Это же, как минимум, полчаса пути!       – Ну и что? Лучше, чтобы ты страдала и бесилась?       Испортишь весь праздник. Это я уже подумала про себя, не смея выводить маму еще больше. Я уже собралась выходить, когда отец позвал всех в гостиную.       – В чем дело? – спросил Калеб, жуя яблоко, которое успел стянуть до того, как то отправилось в мою утку.       – Я хочу сказать тост! – улыбнулся отец, показывая на пять бокалов с вином, стоявших на уже накрытом столе. Великолепно накрытом столе, я бы сказала. Да, хоть Лили иногда была как заноза в заднице, вкус у нее был отменный.       – Я хотела сходить маме за лекарством, а то… – начала я, но отец перебил меня.       – Сначала тост, потом дела.       – Джордж, это не может подождать до ужина? – мама морщилась, будто ее голова медленно разваливается на маленькие кусочки.       – Один тост, Ребекка. Один тост. Сейчас. Посмотри на часы.       Мы все разом оглянулись на большие старинные часы, в другом конце гостиной. Пять тридцать. Все ясно. В это время родился отец, и у него, вернее у его отца, была традиция: произносить тост точно в то время, когда родился его сын. После смерти дедушки, папа продолжил традицию. Мы быстро взяли бокалы в руки и приготовились слушать отцовскую речь.       Обычно, он начинал говорит сразу, но сегодня он молчал достаточно долго. Я, зная, что сейчас он не в своей тарелке, спокойно ждала, когда как остальные взволнованно переглядывались.       – Мне сегодня пятьдесят пять. - наконец начал он, смотря куда-то вдаль, будто погружаясь в самые дальние уголки своей памяти. - У меня прекрасная жена, чудесные дети, и я счастлив. Счастлив, потому что семья – это самое главное в жизни. С тобой может происходить что угодно, но ты можешь быть уверен, что семья никогда не отвернется от тебя, всегда будет спасательным кругом в море забот и проблем. Сегодня не мой праздник, сегодня наш праздник. Потому что вы это и есть я. Я без вас не смогу прожить и секунды. Я люблю вас всех, больше жизни. И вы должны любить друг друга, поддерживать и никогда…не предавать. – он снова замолк на какое-то время.       Мы все напряженно слушали, затаив дыхание. У Лили даже слезы на глазах выступили, Калеб не сводил удивленных и восторженных глаз с отца, а мама тихо сидела, отпустив голову, прижав пальцы к губам.       – Пообещайте мне кое-что. – он оглядел нас всех, хоть во взгляде его и блестела печаль, но улыбка была искренне счастливой. – Обещайте мне, что никогда, что бы ни случилось, например, со мной…чтобы вы никогда не бросали друг друга. Будьте единым целым, вот мое желание. И я надеюсь оно исполниться. Не смотря на то, что я произнес его вслух.       Мы выпили вино в тишине, слышно было, как капли дождя бьются в стекло, да как работает механизм часов.       – Куда ты собралась, Роуз? – спросил отец, прервав молчание.       – Я же сказала, что у мамы болит голова. Я за таблетками.       – Но как же ужин?       – Я успею. Пойду пешком, так быстрее.       – Поторопись, а то сядем без тебя. – улыбнулся Калеб.       – Только попробуйте. – крикнула я, выходя на улицу.       Дождь был не таким уж и сильным, однако моросил он с раннего утра, и на асфальте уже успели образоваться приличного размера лужи. Обычно в солнечном Сан-Хосе дождя не бывает месяцами. Хоть сейчас и была зима, а для Калифорнии зима - это когда чуть ниже пятнадцати, я бы не отказалась, чтобы вместо дождя с неба падали хлопья снега.       Я быстрым шагом направлялась в сторону аптеки Полли, старой подруги моего отца. Шла, не обращая внимания ни на прохожих, спешивших укрыться от дождя, ни на проезжающие мимо трамвайчики, которые, кстати, были моим любимым видом транспорта. Я думала о том, что сказал отец. Его слова не давали мне покоя, я была растеряна еще после его слово выброса в кабинете, а теперь, эта речь о семье…к чему это все? Какая-то жгучая тревога поселилась в моем сердце. Может он все же болен? Рак? Как у его отца? И бабушки? Может это наследственное, и он не хочет пугать нас? Нет, Джордж бы не стал молчать. Ничего не понимаю.       Начинало вечереть, когда я, вся вымокшая, наконец-то дошла до лавки Полли. Мое присутствие огласил маленький дверной звоночек, и из-за прилавков показалось полное и доброе лицо Полли. Увидев меня, она, всплеснув руками, подбежала ко мне, улыбаясь во все тридцать два зуба.       – Розамунд! Как я рада тебя видеть! Боже мой, ты вся промокла. А ну, снимай куртку, я ее просушу.       – Спасибо, Полли, но я тороплюсь, - начала отнекиваться я, но Полли нельзя было переубедить.       – Никаких но, юная леди. Не хватало, чтобы ты простыла. Давай, давай, раздевайся. Я как раз поставила чайник.       Я сидела за прилавком, накрытая пледом, держа в руках горячий чай с лимоном, и с любопытством рассматривала полки с лекарствами.       - Я рада, что ты заглянула, Роуз. – улыбнулась Полли, опуская в чай бисквит. Она пыталась впихнуть его мне, но я наотрез отказалась. – Давненько я тебя не видела, то ты учишься, то ты… – она осеклась и испуганно посмотрела на меня. Я только улыбнулась.       – Ох, Роуз, когда я узнала о том случае, – продолжила взволнованно она. – я так переживала. А родители твои, просто не находили себе места. Пришлось твоей маме даже капли приносить, так ей было плохо. Но слава богу, что все обошлось. – поторопилась добавить она. – Зачем, кстати, ты пришла? Сегодня же, вроде, день рождения Джорджа?       – Да, просто у мамы снова разболелась голова, а свое обезболивающее она потеряла. А вы же знаете, что такое мама, когда у нее болит голова.       – Она выпивала? - серьезно спросила Полли, ставя чашку на прилавок.       Я кивнула, на что она с досадой цыкнула.       – Говорила же я ей: Ребекка, не пей, когда погода ни к черту. Будет только хуже. Никогда никого не слушает.       – Сегодня же такой день, – я пожала плечами. – как не выпить?       – Просто, тогда ты зря шла сюда через этот дождь. Ее таблетки слишком сильные, их ни в коем случае нельзя мешать с алкоголем, даже, если выпивала хоть два часа назад.       Я посмотрела на нее, будто она мне дала пощечину.       – А мама об этом знает?       – Вообще-то, я ей говорила об этом неоднократно. Но она всегда об этом забывает.       Я прикусила щеку, уставившись в свою чашку.       – Пожалуй, я уже пойду, а то у нас ужин. – сказал я, беря из рук Полли свою, еще не до конца высохшую куртку. – И все таки давай я возьму эти таблетки, на будущее. Сколько с меня.       – Запишу на ваш счет. – улыбнулась Полли, протягивая мне упаковку. – Не злись на мать, ты же знаешь, когда у нее болит голова, то это будто и не Ребекка вовсе.       – Я не из-за мамы, – сказала я, обдумывая, стоит ли говорить про отца. – просто папа сегодня…вел себя очень странно.       Полли удивленно приподняла бровь, сложив руки на животе.       – Он какой-то…разбитый. Говорил о семье, о жизни, будто у него что-то случилось. Вы не знаете, что с ним может быть?       Полли подумала какое-то время, затем, задумчиво ответила:       – Когда мы служили с твоим отцом, я поражалась, как он, не подумав, бросается в самое пекло. Он был настоящим сорвиголовой, думал не головой, а…сердцем. По молодости он натворил много дел, и не всегда самых хороших. Возможно, призраки прошлого решили его посетить сегодня.       Дождь прекратился, на улице стало совсем темно, и свет от уличных фонарей, отражаясь от мокрого асфальта, создавал впечатление, что ты идешь по воде, а не по твердой поверхности. Я не заметила, что шла очень медленно, погруженная в мысли. Жизнь никак не хотела становиться такой, какой она была. Все равно все было по другому. Я думала не столько о странном поведении отца, сколько о своем восприятии. Раньше, я бы не отстала от папы, пока он не расскажет что с ним такое. Больше всего на свете я не любила тайны. Я никогда ничего не скрывала от родных, да, я привирала, да я не договаривала, но если что-то случалось, то они были первые, кто узнавал об этом. А сейчас, я столько всего скрывала от них. Но я оправдывала себя тем, что такое просто нельзя рассказывать. Это опасно. Но не думаю, что отец знает о сверхъестественном. Однако, у меня не было желания знать правду. Я знала, что у него есть секрет, что-то, что гнетет его, но мне просто было все равно. Каждый имеет право скрывать что-либо. Даже от самых близких.       В гостиной горел свет, пахло запеченной уткой, и еще чем-то вкусным. Но было тихо. Слишком тихо.       – Пап! Мам! Ау! – крикнула я, но никто мне не ответил.       Почему-то я сразу подумала о чем-то нехорошем, наверно опыт встречи с вампирами давал о себе знать. Я осторожно опустила сумку на пол и тихо прошла на кухню. Никого. На столе стоит утка, открытая бутылка вина, два недопитых бокала.       – Эй! Есть кто дома? Калеб? Лили? Мам? Папа?       Сердце забилось со страшной силой, а в ушах начало гудеть, от крови, приливающей к голове. Может они пошли погулять? Или они наверху и не слышат меня? Не делай раньше времени из мухи слона, Рози!       Я зашла в гостиную и замерла. Они все были здесь. Отец - на столе, с разорванной рубашкой, на груди его было что-то вырезано, какой-то непонятный круг; белоснежная скатерть уже успела пропитаться кровью, стекшей из его разрезанного горла. В руке у него лежал окровавленный кухонный нож. Мама была в кресле, будто прилегла отдохнуть. Ее, некогда бежевое платье, теперь было непонятного грязного цвета, из-за крови, в районе живота и сердца. Горло ее тоже было перерезано, а голова неестественно, будто у куклы, откинула назад. Лили и Калеб оказались возле старинных часов, от стола к ним по полу тянулся кровавый след, похоже, они пытались уползти. Лили раскинулась на полу лицом вниз, я видела только ее белокурые волосы, и руки, все в крови. Калеб лежал на ней, будто пытаясь закрыть ее своим телом. Его пустые, безжизненные, широко распахнутые глаза глядели прямо на меня.       В комнате раздался ужасный, жуткий, нечеловеческий звук. Только потом я поняла, что это был мой крик.