Степени

Постамент рушился на глазах. И образ отца – царя и бога – осыпался вместе с ним. В последующие дни Нейтан полностью погрузился в дело и активно готовился к суду. Все его предыдущие грандиозные жизненные цели отступили на задний план. Он не знал теперь, чего желать, к чему стремиться, спасала только многолетняя наезженная колея и люди, которые от него зависели, особенно, конечно, дети и Хайди, рядом с которыми он не мог позволить себе выглядеть слабым. Но главным его двигателем ныне была месть. Тщательно выжигая в себе косвенную свою вину, он яростно бросил все силы и ресурсы на то, чтобы истинный виновник трагедии получил по заслугам. Об отце он старался не думать, но получалось не очень. Как только у него появлялось время для размышлений, его начинало мотать от восхищения до лютой ненависти. Сорок лет стремления стать таким же проросли в Нейтане слишком глубоко, чтобы сейчас можно было легко изменить своё отношение на сто восемьдесят градусов. Но причастность к кошмару, случившемуся с Хайди, тоже не оставляла возможности хоть какого-то оправдания действиям всей этой преступной компании. И он снова и снова загонял все эмоции подальше, поменьше контактировал с отцом и с напором бронетранспортёра шёл вперёд. Только суд. Только правовая месть. Нейтан верил – это поможет расставить точки над «и» и в голове и в сердце. * * * У него ещё не зажили царапины после аварии, когда отец умер. За день до суда. У того случился сердечный приступ. За ужином, в тихой семейной обстановке, когда мама ненадолго вышла из столовой, он, видимо, тоже встал из-за стола и, сражённый приступом, упал. По чистой случайности, Нейтан, крайне редко в последнее время заходивший к родителям, в тот вечер заскочил, чтобы всё же поговорить с ними накануне процесса, и, настороженный непривычной тишиной, проследовал в столовую и обнаружил отца там, лежащего на полу. Тот был ещё жив. Но в больнице, куда его немедленно доставили, ничего не смогли сделать. Ожидая вердикта врачей, и после, глядя на приближающегося с вестями доктора, Нейтан испытал жесткое чувство дежавю – та же неизвестность, то же бессилие, то же чувство вины. Но на этот раз всё было ещё неисправимее. И как-то театральнее. И рядом был не успокаивающий его Питер, а мама, с мокрыми глазами, но странно спокойная. Она была такой же и на похоронах. Из всей семьи плакал только Питер. Не взахлёб, конечно, но и не стесняясь, сидел с платком, иногда шмыгая носом и смахивая навернувшиеся слёзы. Наверное, он был единственным, кто, несмотря на сложные отношения с отцом, мог себе это позволить. Присутствующие выражали сочувствие, а Нейтан, утешая брата и утешаясь сам, обнимал его и не давал совсем уж расклеиться, теребя воспоминаниями о детстве. Мама же вела себя так, словно это был обычный приём, хоть и с грустным поводом. Она всегда умела держать себя в руках. Всё в рамках регламента и этикета. Вдова Петрелли. Собранная, безупречно выглядящая, с бесстрастным выражением лица. Возможно, чересчур бесстрастным. Ни йоты страха за будущее, ни капли безутешности. Было сложно узнать в ней женщину, совсем недавно при всех счастливо целующейся с мужем на праздновании сорок первой годовщины их свадьбы. Почти весь вечер после официальных речей она провела подле фотографии супруга и урны с его прахом. И лишь в какой то момент, обернувшись на совсем уж расчувствовавшегося Питера и разворковавшегося рядом с ним Нейтана, сухо отрезала: - Не стоит идеализировать отца только потому, что он умер. Он не был господом богом. У него были недостатки, которые вам не понять. * * * Нейтан прекратил процесс. Вряд ли только из-за уважения к памяти отца, но он действительно позволил себе идеализировать того после смерти. Даже осознавая это – позволил. Так было легче и безопаснее. Тот умер – и теперь не было причин ворошить то, что может навлечь неприятности на его имя и на всю семью. Тот умер – и Нейтан позволил себе горевать, испытывать чувство потери, и оставить себе те идеалы, которые отец ему некогда задал. Живой, отец выжег в нём что-то важное, оставив пустоту. Умерев – позволил эту пустоту наполнить. И пусть это были фантомы, но Нейтан хотя бы чувствовал себя целым. Отец умер – да здравствует отец. Однако намерение засадить Линдермана за решётку только окрепло. И в скором времени перед Нейтаном нарисовался способ сделать это. Более того, этот способ пришёл параллельно с возможностью продолжить тот путь, который он чуть не бросил со всеми этими потрясениями. Путь, который они выстраивали фактически вместе с отцом, и в котором, похоже, немалое участие принимал и Линдерман. И в этом была своя особая ирония. Нейтан начал готовиться к выборам в конгресс. При активном содействии Линдермана и на его деньги. Под тайным прикрытием ФБР. И если всё пройдёт по намеченному, то через несколько месяцев он станет конгрессменом, ФБР поймает крупную рыбу, а Линдерман навсегда лишится свободы. Идеальный план. Потрясающий. Нейтан чувствовал себя ловким и всесильным, как никогда.