Степени

Он был совсем такой же, как раньше. Его брат – он пришёл за ним, без нравоучений и упрёков, абсолютно не вписывающийся в тюремную обстановку, приблизился к нему и, невзирая на свой парадный костюм, позволил прижаться в грязной и испачканной в крови футболке к белоснежной рубашке. И даже потом, объясняя, почему уничтожил картину и, убеждая Питера, что тот не борец и не его это дело – спасать мир, он не цедил это сквозь зубы и не стоял истуканом в стороне. Он сидел рядом, совсем как раньше, проговаривая слова мягко и веско, притягивая к себе одной рукой взволнованного и ёрзающего брата, позволяя тому совершенно расслабиться, освободиться от гнёта взаимных недомолвок и несогласий. Слушая всё, о чём вдохновенно лепетал ему Питер, и ни на секунду не отводя от него внимательного и впитывающего взгляда. Его брат… В последнее время ему так не хватало его присутствия рядом. Старшего, сильного, поддерживающего. Пусть часто незримого, пусть не всегда одобряющего – иногда достаточно просто осознания того, что если что, тебя будет кому подстраховать. Чтобы иметь возможность успокоиться в его руках, и еле слышно – вынуждая того склониться особенно близко – признаться, что ты не уверен, что сможешь совершить всё то, на что замахнулся… зная, что он не посмеётся и не упрекнёт. Признаться… и почувствовать, как тебя кидает в ледяное крошево вкрадчивый голос, вытесняющий интонации брата: «ты и не можешь», …чужое лицо, на расстоянии, допустимом лишь для Нейтана, и шепчущие губы: «ты не можешь изменить то, что грядёт», …и насмехающиеся глаза: «у тебя нет для этого силы». Он был совсем такой же, как во время падения. Он был совсем не такой, как брат… * * * Питер подскочил на неудобной тюремной кровати, ещё не совсем понимая, где он и с кем он, судорожно отползая к стене, в угол, подальше от того места, где в его кошмаре сидел… нет, не Нейтан, а тот психопат. Превращение брата в маньяка-убийцу выбросило из ностальгирующих грёз в кратковременный ледяной ад, и сразу же, без возможности передышки, в неприглядную реальность. Это ведь был просто сон. Снова сон. На этот раз обычный, не о будущем. Только забравший, кажется все силы, которых и так оставалось не слишком много после всего пережитого. И никого здесь, кроме него самого, не было. Он был один. * * * День клонился к закату, и ещё одна предстоящая ночь в камере не очень вдохновляла. Не столько физическими неудобствами, сколько новыми снами. Питеру и так было не очень хорошо, и погружаться снова в изматывающие видения тем более не хотелось. Слабость, пришедшая после сегодняшнего пробуждения, усилилась на допросе, когда один из полицейских, Мэтт Паркман, неожиданно принялся читать его мысли. Приобретение новой способности не прибавило Питеру сил, и из перекрестных вылазок в чужой разум ничего хорошего тоже не вышло. Зато он выяснил, что брат уже в курсе, и что его стараниями где-то там сейчас пляшут шесть адвокатов. Что ж, это давало шанс, что уже сегодня его отпустят, и, если снова повезёт с билетами, он очень скоро окажется дома… Нейтан приехал за ним сам, и был почти такой же, как в сегодняшнем сне, присутствовали даже костюм и белая рубашка, но, выдернутый с какого-то мероприятия, вынужденный мчаться к напортачившему брату через полстраны, вёл себя совершенно по-иному. Неимоверно деловой и сердитый, он, не поздоровавшись, швырнул с порога камеры пакет с вещами брата, рявкнул, – пошли! – и, не собираясь задерживаться здесь ни единой лишней секунды, направился на выход, даже не проверяя, следует ли Питер за ним, или продолжает, скрючившись, сидеть на кровати. - Не спросишь, что случилось? – обиженно спросил тот, еле успевая за стремительной походкой брата. - Я знаю, что случилось, – сухо ответил Нейтан, – ты попал в беду и чуть не погиб. - Но я спас девушку! - Ты хочешь быть героем, да? Когда ты уже выбросишь это из головы? - Теперь я всё понял, Нейтан, – даже не чувствуя ног, с туманом в голове и размывающимся силуэтом брата перед глазами, Питер не собирался сдаваться и оставлять попытки достучаться до него, – мне снятся сны! И когда я рядом с теми, у кого дар – я могу делать то же, что и они! Деловито глянув на часы, Нейтан, не сбавляя скорости, соизволил, наконец, повернуть голову и обратить на него внимание. Да, наверное, сейчас они вдвоём производили то ещё впечатление: один прилизанный, при параде, второй – лихорадочного вида, в порванной футболке, весь в испарине и крови. - Ты выглядишь ужасно. Словно в подтверждение, Питер закашлялся, но, не отставая, продолжил хвостиком бежать за братом: - Я был с той девушкой! И тот тип пытался убить её! И потом коп – он читал мои мысли! Они все, как мы! - Ненормальные? Они вышли на улицу и начали спускаться с лестницы, когда Питер почувствовал, что выдерживать темп движения становится всё сложнее, что ступеньки скачут под ногами, уводя его куда-то в сторону, а Нейтан, которого он только что касался рукой, вдруг оказался где-то в отдалении. - Нет, они… Послушай, мне надо предотвратить взрыв и спасти… всех… Он успел услышать глухое, как из-за стенки, нейтановское, – сейчас мне бы хватило того, чтобы ты шёл прямо, – и, не успев ничего возразить, как подкошенный, рухнул в обморок. * * * Едва открыв глаза, ещё чувствуя щекой шершавость асфальта, Питер уже знал, что это снова сон. На этот раз из тех, что о будущем. Брошенные машины. Пустые улицы. Как человек, из которого выпустили всю кровь – внешне целый, но холодный, без пульса, без жизни – город. Нью-Йорк. Только что покинутый всеми. Замерший в ожидании катастрофы. Встав и оглядевшись, Питер вышел на большую улицу, и сразу, словно выплёскиваемые помпой, замелькали порции новых фрагментов: раз – и откуда-то донеслась безответно вопящая рация; два – и взгляд зацепился за растяжку над входом в офис брата с призывом голосовать за него; три – и появились люди… Не все сразу. И немного. Все, кого он знал со способностями. И несколько тех, кого ещё не знал. Взволнованные. Смотрящие на него кто с ужасом, кто с грустью, кто с сожалением. И все – убегающие. От него. Все. Кроме Нейтана. Тот вышел из штаба, единственный спокойный в этом бедламе, и без страха, со сдержанной решимостью подошёл к нему, не глядя ни на окружающее безумие, ни на разгорающиеся изнутри руки Питера, а только в его глаза, в которых уже начинала копиться боль, позволяя фиксироваться на себе. Единственный, оставшийся рядом, когда внутренний огонь достиг лица, и глаз, и всех нервных окончаний Питера, и спустя несколько красивых полыхающих мгновений, взорвал его изнутри. Вместе с опустевшим городом, брошенными машинами, и самим Нейтаном…