Степени

Ко дню выборов и у Нейтана и у Питера в душах царила полная обречённость. Они словно стояли спинами друг к другу, не касаясь и не чувствуя обычного тепла, нарочно перекрывшие каждый со своей стороны все возможные пути доступа к своему общему пространству, и смотрящие каждый в свою сторону. Зная, что они рядом – пока – но не дающие сейчас себе этого чувствовать. Надеющиеся, что, когда всё закончится, они смогут вернуться к этой своей исходной точке. * * * Нейтан не верил, что победит, отставание на пять пунктов было значительным, но Линдерман был заранее доволен и, загадочно щурясь, уверял, что осечки не будет. Ни он, ни мать не прекращали заводить около Нейтана одну и ту же пластинку, только успевая подменять друг друга, да переворачивать её, изредка переставляя слова. Мать позволяла себе бОльшую резкость, Линдерман подкрадывался котом. - …Вы будете конгрессменом… Ваш отец был бы горд… Вы спасёте этот мир… Вы станете новой надеждой… Нейтан слушал, отворачивался к окну и думал: да, если позволю брату взорваться. Линдерман подбирался ещё ближе и в сотый раз, уговаривающе и сожалеюще отмечал: - Вы не можете это остановить, и никто не может! А вот то, что будет потом, зависит только от нас с вами. Это «нас с вами» заставляло бы будущего конгрессмена похолодеть, если бы он и так уже не был проморожен до самого нутра. Чувствуя, что у его карманного кандидата почти не осталось чувствительных точек, что большинство или затерты до мозолей, или как будто пропитаны анестетиком, Линдерман решил сделать ему превентивный подарок. Напоследок, заглянув в дом Петрелли за несколько часов до объявления результатов, на всякий случай, для напоминания. Он действительно считал себя гуманистом и обожал играть в мудреца и волшебника. Он подошёл к заглянувшей в кабинет Хайди, и, не обращая внимания на гнев в её глазах, церемонно взял за руку. Она почти сразу выдернула её у него, но ему хватило этих нескольких секунд и, сказав напоследок что-то непонятное об облегчении в дни больших испытаний, он внимательно посмотрел на Нейтана, и вышел, точно теперь зная, что никуда этот Петрелли не денется. Какое-то время Нейтан сдержанно выслушивал упрёки жены по поводу того, что он впустил в дом этого вора и лжеца – ему нечем было ей возразить, но и объяснять ей всё, что вокруг творилось, не собирался: она и раньше была в неведении, а сейчас тем более не надо было её впутывать. А потом он увидел, как её нога пошевелилась… Когда спустя полминуты, после всплеска счастья, он прижимал её, стоящую на ногах, к себе, в нём колотилась ненависть. И чем больше было ощущение чуда, и радости, и частичного освобождения от вины перед женой – тем больше была та ненависть. К Линдерману. Ему совсем не была нужна эта благодарность, насильно запихнутая в него этим мерзавцем. Он не хотел быть ему должен. Не такими долгами, на которые он, Нейтан Петрелли, никогда не сможет закрыть глаза. И не такими, расплатиться за которые он тоже никогда не сможет. Но ему снова не оставили выбора. И когда его, выходящего из машины около штаба под прицелом видеокамер, кружащихся вокруг корреспондентов, окликнул Хиро, и, дождавшись его приближения и широкой улыбки, начал тараторить на своём смешном английском о кошмаре, который он увидел в будущем, о взрыве и о том, что Нейтан Петрелли, летающий человек, должен помочь всем им спасти город, иначе в будущем он станет очень-очень плохим… …всё, что он смог – это вымученно улыбнуться, извиниться и выдавить из себя, что не может это остановить. И никто не сможет. Внутри ворочалась гадливость по отношению к себе, будто он только что ударил ребёнка, глаза слепли – то ли от вспышек камер, то ли от не отступающего даже здесь от него тумана, стыд боролся с чувством долга, определение которого отняло накануне столько сил, времени и слов матери. Нет, он не сомневался, только не теперь, но ещё долго его туман прорезАл отчаянный крик: - Вы уже стали плохим! Вы злодей! Злодей! * * * Мистеру Линдерману это очень нравилось – когда у связанных с ним людей не было возможности для импровизации. Даже если в том не было особой необходимости, он старался каждому из них предоставлять одну единственную дорожку, больше учитывающие его потребности, чем чьи-то другие. При этом он старался не раздражать лишний раз своих подопечных и с удовольствием готов был погладить тех по голове в момент, когда они осознавали свою связанность и безуспешно пытались освободиться от пут в последнем отчаянном рывке. Он не жалел пряников – всегда лучше, когда они видят в работе на него личные стимулы. Он был мягок. Но ровно до того момента, пока соблюдалась дисциплина. Уничтожал он тоже мягко, без особых нервов и, наверное, даже с лёгким сожалением. Чем ещё больше пугал. Он был практически неуязвим и недосягаем. В одиночку с ним не справились бы и самые могущественные люди города. Собраться вместе – не пришло бы в голову никому, слишком разные сферы охватывала его деятельность. Даже возмутительный сговор ФБР и Петрелли потерпел сокрушительное поражение. ФБР после убийства двух агентов теперь нескоро выстроит против него новый план, а Петрелли отныне весь был его, целиком, с ног до головы. Линдерман не учёл одного: отчаянные времена, приближению которых он так активно помогал, побуждали зависимых от него людей на самые отчаянные меры. Слишком многих он одновременно подвёл к той черте, за которой дальнейшая работа на него конкурировала с самим желанием жить. И сразу несколько людей, не сговариваясь, решили, что мистеру Линдерману пора на покой, и пришли к его зданию с одной-единственной целью: убить или умереть самим. Он успел выполнить своё главное на этот день намерение: один замечательный мальчуган помог ему разобраться со всей этой подсчитывающей голоса техникой, подделав результаты, и Нейтан победил со вполне убедительным отрывом. Но это стало последним поступком в «миротворческой» деятельности Линдермана. Его убили ещё до наступления вечера. Прямо в собственном кабинете, не купившись ни на задабривающие речи, ни на обещания, ни на крупную сумму денег. Так что мистеру Линдерману, несмотря на все его чаянья, так и не удалось увидеть взрыв целого города. Его время ушло. * * * Клер согласилась помочь Питеру. Желание быть нормальной боролось в ней с желанием использовать свой дар для больших и благих целей. Питер, ничуть не задумываясь о своей нормальности, явно горел лишь последним. И ей было сложно не поддаться уговорам человека, единственного из всех ещё ни разу не обманувшего её ожиданий и давшего ей почувствовать себя частью чего-то важного. Его вера в её силы была абсолютной. И она взяла у него пистолет. Час икс близился. Пока по всему городу вёлся подсчёт голосов, отданных за кандидатов в конгресс, Питер и Клер отправились на Кирби-Плаза, место, которым был изрисован весь блокнот Питера. На каких-то страницах мирное, на каких-то полыхающее, а на одной из них Клер опознала Теда. Если причиной взрыва станет он, то случится это именно здесь, и здесь же они смогут дождаться его, и остановить. Чутьё редко подводило Питера. А подтверждённое вещими рисунками, тем более не должно было дать осечку. Тед появился на Кирби-Плаза вскоре после того, как туда пришли они. Но он был не один. Иногда судьба сводит вместе очень разных людей. С ним был Мэтт, тот полицейский, умеющий читать мысли и вместе с ним напавший на дом Беннетов, и сам мистер Беннет, к которому, увидев его ещё издали, кинулась Клер. Отец и дочь, уже не чаявшие вновь увидеться, обнимались, пытаясь поверить в эту встречу, а в это время организм Питера, откликнувшись на появление поблизости новой силы, принялся впитывать её и тут же проверять, будто нарочно, в пику всем страхам своего хозяина, а может быть и вследствие них. Это было так похоже на тот сон. С ужасом смотря на свои разгорающиеся изнутри ладони, уже знакомо чувствуя, как внутри него начинают набирать обороты разошедшиеся механизмы, сдавливая грудь и разгоняя сердце, посылая по всему телу дрожь и болезненные импульсы, Питер окликнул Клер – он не знал, сколько ещё продержится, а дожидаться крайнего времени было опасно. Лучше сразу. Лучше сейчас. Растерянно обернувшись и отстранившись от отца, Клер, чуть не плача, вынула пистолет. Несколько мгновений ничего не происходило, все замерли на своих местах, боясь шелохнуться и вызвать непредсказуемую и непоправимую реакцию у девочки с пистолетом или у парня с раскалёнными руками, сосредоточив на них всё своё внимание. Но в тот момент, когда Клер, решившись, направила пистолет в сторону Питера, тот выкинул вперёд руку и попросил подождать. Его сердце всё ещё сильно колотилось, дышать по-прежнему было тяжело, но жар, во сне медленно пробирающийся от рук по всему остальному телу – Питер помнил, как это было – сейчас, в реальности, начал отступать. Ладони ещё горели, но этот огонь уже не был опасным. Сжав кулаки, Питер утихомирил последние всполохи и взволнованно оглядел стоящих перед ним людей. Он смог! Он сохранил контроль! С ним всё в порядке!