Степени

Клер не ожидала его. Ну конечно, ей не сообщили о том, что он выжил. Тем неожиданнее оказался его сюрприз. Тем сильнее оказались её эмоции. Тем ярче Сайлар почувствовал силу её дара, тем острее – её страх. Юная, упрямая, ещё не слишком научившаяся лукавить и предавать, любимая дочь двух отцов, но больше похожая на своего героя-кумира – Питера, она была первой целью Сайлара. Её герой должен был стать целью последней. Он не хотел торопиться. Не с ней. Если бы это было возможно, он бы просто договорился, но раз нет, то ему хотелось сделать всё хотя бы не впопыхах. Когда так долго ждёшь, когда так жадно хочешь – так сложно отказать себе в удовольствии хоть немного поиграть. Даже если жертва не принимает твои правила. Особенно если не принимает, но ты всё равно при этом знаешь, что победишь. Она сбежала от него, едва увидев, но он успел наглухо закрыть все окна и двери, погружая дом в темноту, отрезая любые пути к освобождению. * * * Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать... Маленькая девочка убегает от своего самого страшного кошмара. Маленькая девочка прячется в кладовке, запирая изнутри дверь. Маленькая девочка отдала бы всё за то, чтобы он сейчас умер или хотя бы исчез. Маленькая девочка была так честна в своих желаниях и страхах, что он почти не сердился на неё. О, Клер… Замкнутое пространство заливал звук включённого телевизора, вещающего о чудесном воскрешении брата нью-йоркского конгрессмена и о безуспешных поисках убийцы, мешая прислушиваться к скрипам, лишая возможности понять, где находится тот, от кого ты убегаешь. Или та, которую ты ищешь. Но это только ещё больше будоражило, это было даже лучше. Сайлар бродил по дому и рассказывал Клер о том, что он понимает, как ей страшно один на один в пустом доме с тем, кого она совсем не знает; что он согласен, что это не совсем честный поединок, но он не хочет с ней драться, не хочет причинять лишнюю боль. Что он лишь хочет быть таким, как она. Он позволил ей выбраться из кладовки самой и напасть на него сзади. Он позволил предсказуемой упрямице засадить в него нож – ради того, чтобы было проще и безопаснее перехватить её горло, и полностью взяв под контроль, вскрыть черепную коробку и уложить на журнальный столик без единой возможности вырваться. Весьма удобный столик, стоило признать. Нож в груди мешал, место ранения кровоточило и откликалось болью на любое движение, а так ему не пришлось слишком наклоняться, чтобы добраться пальцами до нужных участков мозга. Если бы он умел забирать способности, не вскрывая череп, он бы, конечно же, не стал так пугать Клер. Но интересно, что всерьёз он об этом задумался лишь с той, для которой грядущая «процедура» не была смертельной. * * * Это не могло быть по-настоящему, Клер не могла поверить в то, что это происходило с ней, казалось, что ещё миг – и хлопнет входная дверь, и она придёт в себя, уснувшая в своей комнате, перенервничавшаяся из-за покушения на Питера, и всё исчезнет; вот это всё – нависший над ней Сайлар, её бездвижность, его пальцы у неё в голове – исчезнет! Но тот был так реален, его лицо, так близко, сосредоточенный взгляд, и странное спокойствие, как будто всё происходящее было чем-то будничным и привычным. Ни капли безумия в расширенных лишь от темноты зрачках, ни нервного тика где-нибудь в уголке губ, ни одного признака, сигнализирующего о том, что перед ней маньяк и убийца. Лишь лёгкое напряжение человека, занимающегося чем-то кропотливым и важным. Довольно бережно занимающимся – мелькнула у Клер странная истеричная мысль. - Что ты со мной делаешь? – спросила она, коротко дыша, и отзываясь на манипуляции со своим мозгом мелкими подрагиваниями. - Ищу ответ, пока не истёк кровью. - Почему я ничего не чувствую? - Тут нет нервных окончаний, – ответил он голосом заклинателя змей, – какой удивительный всё же механизм… А как мы его используем? На десять, может двадцать процентов. А представь, что бы мы узнали, если на все сто… – он говорил не отвлекаясь, между делом, словно погружение в собственные мысли помогало его буквальному погружению в её мозг, – миллионы вопросов… И все эти ответы… они… они же все здесь, – завороженно уставившись на что-то в её голове, он изумлённо потрогал это что-то пальцем. - Ты хочешь его съесть? - Съесть твой мозг? – он склонился к ней почти вплотную, – Клер, какая гадость. Так близко. Так интимно. Она не чувствовала боли, но каким-то образом ощущала движение его пальцев, её нос улавливал запах его кожи, его дыхание касалось её лица, а низкий вкрадчивый голос практически вводил в транс. Ей уже начинало казаться, что она навечно останется лежать на этом столе, а он – нависать над ней, ограничивая собой всё окружающее её пространство, как его дыхание изменилось, став более частым, ноздри расширились, а глаза заволокло почти что экстатическим наслаждением. - Вот… Нашёл… И спустя несколько мгновений он уже стоял в стороне, даже не глядя в её сторону и аккуратно вытирая пальцы полотенцем. Насколько сильно Клер хотела, чтобы он исчез – вообще, навсегда, отовсюду – настолько же неожиданно сильным стало ощущение опустошенности и потерянности в тот момент, когда он резко встал, оставив её одну на этом ненавистном столе. Странное, дикое, острое ощущение, как будто её использовали, как вещь, мимоходом, утилитарно и без особого трепета, и даже не довели дело до конца! Но он ведь должен был её убить! Он должен был! Разумеется, она не хотела этого, но это было единственным с её точки зрения финалом, и если это должно было произойти, то зачем, почему он тянул время!? Не слыша её мысленных воплей, Сайлар отбросил полотенце в сторону, и, поморщившись, вытащил из себя нож. Удовлетворённо понаблюдав, как затягивается его рана, сладко потянулся обновлённым телом и деловито прошёл к коробке, в которой находилась информация о пятом уровне Прайматек, с файлами на каждого из заключённых там преступников. Взял её и уже собрался на выход, но затем, как будто что-то вспомнив, подошёл к Клер, вернул на место отложенную в сторону часть её черепа, мгновенно начавшую прирастать, и вновь направился к двери. - Стой! А как же я? Ты что же, меня не убьёшь? – тяжело вставая, кинула ему вслед Клер. Он удивлённо обернулся. - Бедная девочка… Ты же столько ещё про себя не понимаешь. Твой мозг не такой, как все, Клер, ты не такая, как другие. Я бы при всём желании не убил тебя. Склонив голову, он исподлобья оценил полнейшую её растерянность, и великодушно пояснил: - Ты не можешь умереть, – затем как будто немного задумался, улыбнулся, – а теперь, похоже, и я не могу, – и ушёл. Просто ушёл! Оставив её с мыслями о том, чудо ли то, что она не может умереть, или проклятье. Она чувствовала себя грязной. Она чувствовала себя чужой для всех, кого любила. Она боялась, что, насколько бы ни был сложен её прежний мир, нынешний будет куда сложнее. Она ничего не понимала! И с этого момента перестала чувствовать боль. * * * Если бы Питер не оттолкнул Нейтана от микрофона, то вероятнее всего тот бы был сейчас мёртв. Если бы в них вообще никто не стрелял, то они бы рассказали миру об особенных. Если бы мир узнал о способностях, то многие захотели бы их обрести. И доктор Суреш доработал бы формулу, тщательно хранимую до поры до времени в закромах Прайматек. И люди получили бы возможность стать кем-то большим, чем они были до сих пор. За деньги – гарантированно, или нахаляву – для тех, кто готов рискнуть. И всё бы покатилось к чёрту. Если бы всё пошло по именно этому сценарию, спустя четыре года мир бы оказался на грани разрыва между теми, кто продолжал плодить способности, проводя эксперименты, выпуская на волю угодные, и заточая в лагеря неугодные «результаты» – и теми, кто этому противостоял. А президент Петрелли охотился бы на террористов, возглавляемых своим младшим братом. Если бы… Мир полон возможностей и альтернативных путей развития, но ведь всегда хочется, чтобы где-то когда-то всё пошло немного по иному. Особенно тогда, когда тебе снятся сны о гибели планеты, а твой собственный брат устраивает на тебя облавы. Питер из будущего больше не видел иного пути повлиять на ситуацию, кроме как вернуться на четыре года назад и направить пистолет на человека, собирающегося открыть этот ящик Пандоры. На Нейтана. * * * Он так и не выяснил, способен ли он выстрелить в собственного брата, но зато узнал, что возможность выстрелить в самого себя окажется на этом фоне по-настоящему спасительной альтернативой. И не только потому, что он знал, что его младший двойник не может умереть. Не только. Это облегчило ему сиюминутную задачу, но усложнило основную. Покушение на Питера не гарантировало отказ Нейтана от желания рассказать миру об избранных. И теперь… Несостоявшийся братоубийца не знал, что ему делать теперь. Вопреки здравому смыслу, он не покинул полицейский участок после выстрела, а остался, невидимый, в коридоре, избегая снующих туда-сюда людей, и не без труда увернувшись от Паркмана, ринувшегося на поиски стрелявшего. Не подходя ближе, он стоял в отдалении и смотрел сквозь мельтешащую сумятицу на двух единственных спокойных в этом хаосе людей, Нейтана и самого себя, и постепенно приходил к выводу, что конкретно в этом мире ещё до его выстрела всё уже было не так: что-то уже произошло, и раньше, чем он появился тут с пистолетом. Он заворожённо смотрел на пальцы брата на затылке своего двойника, введённый этим зрелищем в ступор, пытаясь вспомнить, а был ли Нейтан когда-то таким же с ним. Его Нейтан. Тот, что там, в будущем, отрёкся от него и отдал приказ на крайние меры при его задержании. Тот, что когда-то показал людям, что умеет летать. А он сам – оттолкнул бы он его от микрофона, если бы знал, что готовится покушение? Исходящая с другого конца коридора волна эмоций была столь сильной, что Питер, полностью эмпатически открытый сейчас, был на грани потери сознания. Он впитывал их потрясение и единение сразу после выстрела. Он переставал дышать вместе с Нейтаном после того, как у его двойника остановилось сердце, и «эфир» заполняли только чувства старшего брата, лишая стоящего в десяти метрах младшего последних сомнений в том, что то особенное, что он уловил, принадлежало лишь ему самому. Он оживал вместе со своим двойником, и едва удерживался на ногах от их нового, общего с Нейтаном, взрыва эмоций, который оба так тщательно прятали от самих себя и друг от друга, и который так ясно видел он. Самым удивительным было то, что больше вообще никто, кроме него, ничего не замечал, а он сам… ему пришлось схватиться за стену, чтобы не упасть от охватившего его головокружения. Этого не могло быть. Но было… Он смотрел, до самого конца стоял там и смотрел на них во все глаза, пока не разошлись люди, пока Нейтан не склонился к Питеру, обхватывая его лицо, шепча, что всё, можно уходить, пока не помог тому приподняться, придерживая; пока тот не перехватил его ладонь, о чём-то уговаривая, заглядывая в глаза, прямо под нахмуренные брови; и пока они, пройдя мимо него, не вышли прочь. И даже потом он не сразу сдвинулся с места, ещё какое-то время глядя в никуда, потрясённый, испытывающий ревность к обоим, и тоску от того, что в своём будущем им уже никогда не повернуть время вспять.