Степени

Что творилось с этим миром? Что происходило с ним? Это больше походило на один из его снов – странных, тяжёлых, предупреждающих – чем на реальность. Только во сне улицы Нью-Йорка могли быть заполнены летающими людьми. Только во сне Клер могла охотиться за ним с целью убить. Только во сне Сайлар мог обрадоваться его визиту, и, бесцеремонно заграбастав и затискав, пригласить на вафли. В очках, фартуке и тапочках, домашний и сияющий, сетующий на то, что Питер пришёл без предупреждения, но обещающий, что вафель должно хватить на всех; треплющий по загривку пушистую довольную собаченцию и нежно воркующий с сыном. С сыном. Маленьким мальчуганом по имени Ной, славным и пухлощёким, и следящим за отцом с восхищённым взглядом, в ожидании новой шутки, или ласки, или порции вафель. Они как будто играли в свою любимую игру, с давным-давно известными правилами, бесконечную и не надоедающую, Ной – с детским счастливым непониманием священности этого самого обычного домашнего действа, Сайлар – вроде бы уже расслабленно и привычно, но с непреходящим трепетом где-то очень глубоко внутри него, словно всё ещё боясь поверить в то, что это происходит с ним, и не уверенный, что заплатил за это достаточно, что небеса не потребуют с него когда-нибудь дополнительную плату. Не спеша ничего говорить или делать, Питер пялился то на порхающего по кухне Сайлара, то на Ноя, всё больше поддаваясь очарованию этой затягивающей в себя семейной обстановки, когда малыш, дождавшись, пока отец польёт сиропом его вафли, удовлетворённо обозрел получившуюся в тарелке красоту, и, улыбнувшись гостю, поинтересовался: - А где ваш шрам, дядя Питер? – моментально замораживая обстановку почти до нуля. На плите что-то шкворчало, Ной любознательно рассматривал по-прежнему молчащего Питера и болтал ногами, воздух, кажется, трещал от напряжения. - Знаешь что? – разрывая повисшее молчание, улыбнулся сыну повернувшийся от плиты Сайлар. – Взрослым надо поговорить в другой комнате, так что ты тут пока поналегай на вафли. Справишься? – подмигнул он ему, и, дождавшись радостного кивка, потянул Питера в другую комнату. * * * С непроницаемым взглядом пропустив мимо себя настороженного гостя, Сайлар зашёл вслед за ним и аккуратно и плотно прикрыл за собой дверь. - Ты ведь не из наших мест? – смахивая с лица улыбку для сына, он шагнул к моментально вставшему в оборонительную позу Питеру, – шрама нет… Из прошлого? Значит, для тебя я чудовище, – задумчиво заключил он, и, неожиданно ослабив весь свой напор, отошёл назад и с невесёлым смешком опустился на стул, – это же подумать только… ты прибыл сюда и вдруг узнал, что мы братья. - Братья? Мир снова с ошеломляющей скоростью помчался в сторону версии о том, что всё это – очередной сон, галлюцинация, происки замученного и запутавшегося подсознания. Питер продолжал стоять вполоборота, сжав кулаки, готовый мгновенно вскинуть руки и отразить любую атаку, но Сайлар, кажется, не обращал на это не малейшего внимания. Он был задумчив и сосредоточен, и было почти что слышно, как крутятся в его голове колёсики, подгоняя мысли, помогая понять, что делает здесь эта молодая и взвинченная копия его брата. Как легко он это сказал… Брат… Могло ли это быть правдой? Нет, Питер даже думать об этом не хотел, это было ещё сложнее представить, чем то, что Сайлар из его времени – обуреваемый жаждой, разозлённый на весь мир убийца – превратился в этого мирного, явно находящегося в ладах с самим собой, парня с маленьким сыном, уплетающим в соседней комнате за обе щёки завтрак, приготовленный отцом. Ему вообще некогда было обо всём этом думать, каким бы занимательным этот весь бред ни казался! Всё, что ему было нужно – это способность Сайлара, и с таким – нормальным – возможно, будет даже проще договориться. - Жаль, что ты потратил время, – словно прочитав его мысли, сказал Сайлар, – потому что я не смогу помочь. - Не сможешь? - Не буду, – не оставляя сомнений в своём отношении к предполагаемой причине его визита, твёрдо заверил тот. - Но почему? – начал заводиться Питер, не видя никаких особых причин для подобного заявления. - Я не передам тебе свои способности, – спокойно и по словам развернул свой отказ Сайлар, даже не пытаясь аргументировать, просто давая понять, что не собирается уступать. Вежливо, но твёрдо, даже не спрашивая, что именно привело сюда гостя из прошлого. Как будто ему было на это наплевать – но Питер в это не верил. Или словно он и так уже всё знал – и как раз в этом Питер почти не сомневался, что ещё больше злило его. Хотя что Сайлару за дело?! Какая ему – зарывшемуся в эту нору внешнего благополучия посреди разваливающегося мира – разница в том, что кто-то, так же, как и он, будет уметь видеть суть вещей! - Тогда я просто заберу себе, что нужно! – процедил Питер, и параллельно со словами предпринял попытку вторжения в разум тут же скинувшего с себя всю расслабленность и радушие хозяина. - Не получится, – предупредил тот, с непреклонным видом вставая перед гостем, выставляя максимальную защиту. Чуть ли не отбрасывая назад ожесточённо атаковавшего его сразу по всем фронтам Питера. Самого сильного в своём времени человека, всё ещё верящего в людей, но с момента последней их встречи подрастерявшего немало своих хрустальных иллюзий; не сдающегося, снова и снова бьющегося мотыльком о выставленные против него блоки; перебирающего подряд все свои дары. Но что он мог против человека, прожившего в мире способностей на четыре года дольше и научившегося справляться со своим голодом? Раскрасневшись и дрожа от усилий, Питер собрал все силы разом и атаковал Сайлара в последнем решительном и заранее бессмысленном рывке. Сокрушительно и окончательно проигрывая. Отшатываясь назад под сочувствующим взглядом подневольного противника, отторгнутый его невидимым непробиваемым щитом. Приходя в отчаянье уже не столько от собственного поражения, сколько от жалости, сквозящей в этих, лишённых какой бы то ни было злости, потемневших глазах. - Питер погиб! – прокричал он ему, – они убили его! А теперь гонятся за мной! Я не уйду без твоих способностей, Сайлар! – его трясло от накатившего бессилия, сердце разрослось и колотилось, кажется, в каждой клетке тела: раскрашивая щёки, разрывая безысходностью грудь, ослепляя гневом. Не давая толком рассмотреть, как прикрывает глаза стоящий перед ним человек, как вздрагивает при имени «Сайлар», и, застыв, судорожно соображает, что делать, что говорить, как остановить намерения своего брата. Как защитить его – потому что дар, что он просит – смертоносен, а Питер не тот, кто сможет простить себя за чью-то смерть. И как защитить себя – потому что если тот сорвётся, то это будет и на нём… на нём – тоже. - Меня зовут Габриэль… – с глухим напором произнёс он, – и ты не понимаешь. Его голос осип, глаза наполнились солёной влагой и болезненным упрямством, душу на секунду словно окунули в прошлое, разъедающее болью, опаляющее невыносимостью. Он почти привык таскать это в себе на протяжении последних лет, таскать осторожно, не расплёскивая, боясь даже самых маленьких брызг. Он отдал бы многое за то, чтобы избавиться от этого груза, хотя и не взялся бы предсказать, что осталось бы без этого груза от него самого. А теперь его просят этим поделиться. И не кто-то, а Питер. Нет, не его брат. Его брата убили. Другой Питер. Просто Питер. Находящийся где-то между врагом, которого он когда-то дважды убивал – и братом, благодаря которому он когда-то поверил в то, что сможет жить с проклятым голодом, не причиняя никому вреда. И даже в то, что он сможет при этом быть счастливым. И этого другого Питера, пусть не своего, но живого, прямо сейчас, он намерен был остановить. Предостеречь. Несмотря на то, что Габриэль знал – добровольно тот не отступится. Но он не мог позволить. Тот просто не знает, о чём просит. - Мои способности – это не просто умение видеть, как всё устроено. Вместе с ними просыпается жажда больше знать, больше уметь, и я не смог с ней справиться! – превозмогая тошнотворную слабость, он говорил всё твёрже, наполняя голос горячим убеждением, – она сделала из меня убийцу. Монстра. Я борюсь с ней каждый день, каждый час… Но борюсь я, – повернувшись к стеклу, разделяющему комнаты, он посмотрел в сторону сына, – ради него. И я не собираюсь добровольно обрекать тебя на ад. Он замолчал, рассекая комнату тяжёлым взглядом из-под сведённых бровей, глядя совсем как раньше, так, как Питер помнил, протачивая насквозь. Не Сайлар и не Габриэль, а странная смесь обоих, немыслимый, обескураживающий человек, множество раз убивавший и умиравший, сумевший зацепиться за одну из реинкарнаций на долгие четыре года. Невозможный – и именно поэтому заставляющий себе верить. Возможно, не любого, и не сразу, но Питер и не был «любым». Только он умел так, на полном ходу, разворачиваться на сто восемьдесят, и, не отвлекаясь на перегрузку, мгновенно проникаться эмоциями того, кого минуту назад считал противником. Только он, не имея подобного опыта, мог хоть как-то понять его. Но тем хуже было для обоих. Потому что у Питера не было выбора. - С твоей способностью я смогу угадать все изменения, я смогу спасти мир. - Мир вечно надо спасать, – с горечью возразил Габриэль. - Ты не понимаешь, – сорвался на шепот Питер, – вы все погибнете. Все! Погибнете! Твоя семья… твой сын… миру придёт конец, – его убивало нежелание Габриэля видеть неизбежное. – Не веришь мне? – Он протянул ему кисть. – Нарисуй! Сам увидишь! Нарисуй будущее! Мрачно уставившись на кисть, как на личного врага, Сайлар всё-таки решился и взял её, и, предупредив Питера, чтобы сын не видел его в этом состоянии, подошел к мольберту и вошёл в транс. * * * Ему не понадобилось много времени. Уже совсем скоро он стоял, опустив испачканные в краске руки, и обречённо смотрел на раскалывающуюся на куски планету. Питер стоял рядом и молчал, словно давая ему время свыкнуться со всеми последствиями этого рисунка. Хотя почему «словно»? Он точно делал это осознанно, наверняка зная о том, о чём думает Габриэль. С этим своим серьёзным всепонимающим взглядом. Питер, Питер… Если бы он знал, о чём просит. Если бы знал. Гэбриэль прекрасно отдавал себе отчёт в том, что изменение прошлого вряд ли позволит ему снова справиться с голодом – слишком много и слишком тонких условий для этого потребовалось в этот раз, и вряд ли он сможет снова подружиться с Питером, и сын… его маленький Ной… он тоже вряд ли у него будет. Но на это была хоть какая-то надежда. А на то, что мир выживет, если они не вмешаются, уже не было. Его Питер, брат, уже был мёртв, и это была только одна из первых трещин на стеклянном шарике его счастливой жизни. Остальное было делом времени. Время… всегда – время… И он достал свои старые поломанные часы с разбитым стеклом, и протянул их своему гостю. - Сайлар? – недоумённо прочёл тот надпись на циферблате. - Это мой шрам. Память о том, кем я был. И кем могу стать. - Они не идут, – покрутил в руках старый механизм Питер, – почему ты ничего с ними не сделал? - Хочешь получить мои способности – почини их, – Габриэль с каким-то паническим благоговением уставился на ловко вскрытую телекинезом заднюю крышку металлического корпуса. Его жизнь, его ад, его суть – эти часы были символом его дара и его голода, квинтэссенцией чуда и проклятия. - Прислушайся… Это как симфония. У каждого инструмента своя партия, вместе они составляют идеальную гармонию, – он отошёл в сторону, отвернувшись; не глядя, но чувствуя все действия Питера, и почти шептал, невольно заражая того ощущением священнодействия, заставляя прислушаться к внутренним вибрациям, поддаться желанию узнать, – если поймёшь устройство часов, сможешь понять что угодно. Послушно поддаваясь мерности его голоса, «ученик» приподнял телекинезом в воздух несколько маленьких деталей, стараясь даже так, на весу, не нарушать схему устройства. - Причины. Следствие… – продолжал проговаривать «учитель». Питер исправил пару погнутых шестерёнок и, не замечая больше грубых локальных повреждений, охватил взглядом всю конструкцию. - Действие. Противодействие. Представил её единым целым, отбрасывая все несостоятельные способы её соединения, оставляя только один, единственно верный. - Как изменить будущее… Шестерёнка покачнулась и, прокрутившись, встала на место; маленькая невидимая пружинка внутри подтянулась на несколько микрон; механизм замер в преддверии новой жизни, и на одновременном выдохе двух людей, оглушительно затикал. Питер застыл, прислушиваясь к изменениям внутри себя, и вскинул напряжённый взгляд на Габриэля. - Теперь ты знаешь… – глухо сказал тот, – мне очень жаль… * * * Наличие способностей у противников не предполагает долгой схватки. В этой битве почти наверняка победит тот, кто дотронется до врага первым. Многое зависит от везения. Многое – от готовности защитить или умереть. Но определяющим фактором чаще всего является страх. Особенно если враг умеет этим страхом питаться, усиливая свои возможности прямо пропорционально внушаемому ужасу. * * * Наверное, за ним как-то проследили до дома Габриэля. А, может, просто догадались, где можно найти двойника убитого террориста. Всё, что они хотели – это чтобы Питер сдался, и тогда они пообещали не тронуть ни хозяина дома, ни его маленького сына, удерживаемого ими в заложниках. Ной молчал, но в его глазах была паника. Он смотрел на отца, цепляясь за него взглядом, изо всех детских сил веря в то, что тот обязательно его спасёт. И дядя Питер тоже. Ведь они самые сильные. Ведь они самые главные герои. Конечно, те сумели возразить нападавшим. У них было слишком много поводов выкрутиться из этой ситуации без потерь. Перевес был на их стороне, несмотря на то, что противников было трое. Питер успешно отвлекал двоих, Габриэлю достался тот, что удерживал сына. Он сумел освободить Ноя и, крикнув ему спрятаться подальше, встал перед врагом со взглядом, не сулившего ничего хорошего тому, кто посмел дотронуться до его ребёнка. На его стороне были десятки самых мощных способностей этого мира. У врага была лишь одна, он был чуток к страху, и даже в этом он был бессилен перед стоящим на его пути человеком, абсолютно его не боящимся. Но в глубине комнаты, далеко за спиной Габриэля, пытаясь спрятаться за стулом, съёжившись на полу, сидел его сын. И каким бы храбрым ни был этот малыш, сейчас его сердце заходилось от ужаса, наполняя тёмную сущность врага гигантской силой. Недобро ухмыльнувшись, враг впитал его страх, вскинул руку и отшвырнул Габриэля через всю комнату, сокрушая всё, что попадалось у того на пути. Тот остановился уже у самой стены, среди обломков стола и нескольких стульев. Рядом с бездыханным телом своего сына, не сумевшего выдержать этого крушения. Всегда такого вёрткого и живого сына, сейчас вдруг ставшего вялым и почему-то невесомым – этот факт особенно поразил Габриэля, заставляя согнуться пополам над неподвижным телом. Выбивая из лёгких воздух, пережимая гортань. Наполняя пустотой и тупым недоумением – почему это должен был быть он? Его маленький Ной – центр огромной стеклянной вселенной, разлетевшейся вместе с его смертью на миллионы осколков, высасывающей жизнь из склонившегося над сыном Габриэля Грея, наполняющей безудержной силой поднимающегося с колен Сайлара – почему именно он?! Почему? - Они убили его, – прошептал возродившийся, чтобы отречься от жизни, Сайлар, глядя то на Питера, то на свои разгорающиеся изнутри руки, – они убили его. И несколько мгновений спустя ослепительная вспышка поглотила комнату, дом, целый город в Техасе, и стеклянные остатки личной вселенной Габриэля Грея, не оставляя этому проклятому миру ни единого её осколка.