Степени

Нейтану не слишком хотелось встречаться с матерью. Он всё ещё не простил её и, даже осознавая некоторую детскость своих обид на неё, совершенно не готов был всё забыть и шагнуть навстречу. Возможно, его обиды были не очень взрослыми, но весь тот кошмар, который приключился с ним, и Питом, и ещё многими и многими людьми не без участия матери, и то множество кошмаров, что нависли над ними всеми, готовые разразиться в любой момент – всё это было достаточно взрослым для того, чтобы в качестве компенсации за это он мог требовать хотя бы время для «переваривания». Кроме того, ему не нужна была сейчас её проницательность. Абсолютно. Категорически. До такой степени, что у него внутри всё холодело при мысли, что она хоть что-то может заподозрить. Хотя его и не в чем пока было подозревать. Или – кто знает, откуда появляются её видения и что их провоцирует – увидеть во сне. Хотя и видеть пока что было нечего. Но обещания – и не столько произнесённые, сколько выдаваемые самому себе по умолчанию – не оставляли ему выбора. Было не так много мест в мире, куда можно было обратиться за помощью для Трейси. И самым очевидным из них была Прайматек. Так что как бы неоднозначно он не относился к компании, бразды правления которой после гибели Боба Бишопа взяла на себя мать, если кто и мог что-то подсказать – так это они. * * * Он твёрдо и несколько раздражённо вышагивал по коридорам пятого уровня на полшага впереди тревожно озирающейся Трейси и искренне недоумевал, что они здесь делают. И что надумала мать, и почему нельзя было назначить встречу в кабинете. Наверняка она подготовила для него какое-то занимательное с её точки зрения зрелище: скорее всего, спешила поделиться успехами на новой должности и попытаться скостить несколько обиду сына-сенатора, предъявив ему Сайлара, о поимке которого Нейтан уже успел наслышаться. Но все его предположения рассыпались в прах, стоило ему переступить порог камеры, которая являлась местом назначенной встречи. Там, под капельницей, зафиксированный на каком-то чудовищном сооружении, то ли столе, то ли кушетке– без чувств, без движения, без сознания, и даже, кажется, без дыхания – лежал совсем не Сайлар. Там был Питер, его Питер, из этой реальности, он точно это знал. Мать стояла рядом, опираясь о стол, но спину держа привычно прямо, ничем не показывая своего сожаления по поводу печального положения своего младшего сына, но Нейтан слишком хорошо её знал, чтобы не испытывать сомнения по поводу её показного равнодушия. Будь ей всё равно, она бы его сюда не позвала. Но, чёрт бы её побрал, что ещё!? Что ещё она натворила!? С трудом удерживаясь от более буйной реакции, неумолимо проваливаясь во все прошлые «с Питером беда», внешне практически спокойный, но внутренне расшвыривающий по сторонам все заданные самому себе зароки и установки относительно брата, он подошёл к его изголовью, осторожно опускаясь на колени, и, не думая о том, как это будет выглядеть в глазах матери или Трейси, опустил на его грудь руку, пытаясь уловить хоть какие-то доказательства жизни. - Что с ним случилось? – не отрывая от Питера взгляда, спросил он. Так, на коленях, он был к нему ближе. Так, на коленях, он мог хоть как-то его чувствовать. - Я намеренно ввела его в кому, – деловито пояснила мать, ненадолго привлекая к себе внимание старшего сына и удостаиваясь его короткого ошарашенного взгляда. - Что?! - Твой брат пытался меня убить, – она даже не сбавила будничности тона. - Почему? – обманчиво тихо и без грамма удивления спросил Нейтан, возвращаясь взглядом к Питу, нависая над ним, беспокойно всматриваясь в полумраке камеры в его закрытые глаза. Он даже не трудился скрывать, что в последнем заявлении матери его больше взволновала судьба брата, нежели её несвершившаяся смерть. Кажется, он не верил, что тот всерьёз мог угрожать ей. Кажется, он вообще ей не слишком верил. - Он получил способность Сайлара, и теперь испытывает её последствия. У нас большие проблемы. Нейтан замер над братом и обратил, наконец, на мать, действительно серьёзный взгляд. Серьёзный и чертовски испуганный. Отмечая то, что заметил не сразу – утомлённый вид и заклеенный порез у неё на лбу. И медленно осознавая, что его страх – он по-прежнему не за неё… он за Питера. Господи… во что он снова ввязался? Во что ОНА снова ввязала его!? * * * Трейси стояла в стороне и молчаливо наблюдала за разворачивающимся перед ней действием. Точнее, сразу за двумя действиями. Или тремя? Очевидно, семейству Петрелли было не привыкать к подобным многослойным спектаклям. За первым, самым явным слоем из произнесённых слов и демонстративных действий, проступала целая вязь взглядов, намеков, полутонов, наличие которых она могла распознать, но их значение… оно терялось для неё, и чем больше она наблюдала за ними, тем меньше была уверена, что хочет знать. Честно говоря, её не слишком удивило поведение миссис Петрелли, она кое-что слышала о ней, и сейчас немного видела в ней постаревшую себя: вздёрнутый подбородок, сухие жесты, скупая мимика, острый язык. И стиль общения матери и сына тоже не поверг её в изумление, в отличие от многих других. Она, не имевшая нормального детства и лишённая личной модели семьи, даже находила в этом определённое очарование. Эти игры, недомолвки, и, тем не менее, очевидная взаимосвязь этих двоих, выглядели… не скучно. Но недостаток доверия, также очень сильно бросающийся в глаза, значительно всё это очарование подкашивал. Что поразило её – так это отношение Нейтана к брату. Хотя, кто знает, возможно, когда тот находился в добром здравии, их общение проходило на том же поле, что и с матерью – но что-то подсказывало Трейси, что это было не так. А возможно, в отсутствие чрезвычайных ситуаций, Нейтан не был настолько несдержан – и вот это уже больше походило на правду. Она заметила, как дрогнула его рука после слов миссис Петрелли о приобретённой Питером способности Сайлара. И как дёрнулся панически кадык – тоже. Как он приподнял свою ладонь, лежащую напротив сердца брата, но тут же вернул обратно, и ещё, и снова, легко касаясь; то ли проверяя, убеждаясь, что тот жив, то ли лаская, давая понять, что он рядом, как будто тот мог это чувствовать. Как склонился над ним ближе некуда, словно ожидая, что тот сейчас прошепчет ему что-то на ухо. Только ему. И не дышал, и буравил взглядом, и с большим трудом отвлекался на то, что ему говорила мать. Трейси сама стояла, не дыша, остро ощущая себя свидетелем чего-то слишком личного, чтобы это могло быть выставлено на всеобщее обозрение. Но заставить себя отвлечься, или хотя бы отвести взгляд, она не могла. Что-то будоражило её в этом зрелище, будило что-то или застаревшее, или спящее, или, наоборот, новое, заставляя сердце сжиматься то ли в тоске по угробленному непрожитому детству и начинающей вдруг становиться осязаемой мыслью о своих сестрах-близнецах и погибших родителях, то ли по неиспытанному чувству сильнейшей привязанности неважно к кому. Тому самому чувству, от которого она сбегала всю свою сознательную жизнь, не позволяя хорошим знакомым превращаться в друзей, а хорошим любовникам забираться в сердце. Она с трудом узнавала человека, девизом общения с которым стала приятная откровенность, мужчину на пике расцвета, политика с огромным потенциалом и целой прорвой перспектив за своим упакованным видом – без раздумий опустившегося на колени перед ложем своего беспамятного брата. Это било куда-то в невидимую точку, но Трейси не могла понять, выглядело ли это всё сильно или слабо, и имело ли вообще право на существование. И ещё никогда, никогда она не чувствовала себя настолько лишней. * * * Наверное, она слишком «громко» думала, либо миссис Петрелли имела какие-то тайные способности, но, до этого абсолютно не замечаемая, Трейси вдруг стала пристальным объектом её внимания. Их обоюдное молчание грозило затянуться на неприличный срок, но Нейтан соизволил всё-таки отвлечься от брата и представить друг другу присутствующих здесь дам. - Я знаю, кто она и почему она пришла, – дождавшись соблюдения внешних приличий, тут же заявила миссис Петрелли и, без лишних хороводов, с самым невозмутимым видом спросила гостью в лоб, – слышала, вы виделись с доктором Циммерманом? - Ты знаешь его? – удивился Нейтан. - Он работал на компанию много лет назад, в отделе исследований и разработок, – ответила ему мать, так чётко и складно, как будто заранее готовилась к подобным вопросам, и он бы не удивился, узнав, что так оно и было, – светлая голова, – добавила она со слегка затуманившимся взором и шевельнула губами в ностальгической полуулыбке. А через миг, вернувшись из воспоминаний на землю, уткнулась недовольным взглядом в снова залипшего на брате Нейтана. - Значит, вы знаете, что он со мной сделал? И поможете мне? – раздалось откуда-то сбоку, заставляя её резко повернуть голову, и не менее резко ответить: - Нет, боюсь, что это невозможно. Его работа была засекречена. Мисс Штраус, конечно, симпатична и, вроде бы, не глупа, и способна помочь сыну пережить уже, наконец, события последних месяцев и избавиться от зависимости от брата, но лучше с самого начала определить правила и расстановку фигур на поле действий семьи Петрелли. Тем более, если эта славная девушка хочет в неё войти. А она – миссис Петрелли могла бы поставить на это что угодно – хотела, даже если ещё сама не осознавала этого до конца. Красивое личико во вкусе сына, вежливость, понимание собственной цены, мягкий голос – указав ей на её место, миссис Петрелли, тем не менее, подсознательно уже выдала ей пропуск в следующий тур «отбора», когда этот, только что тихий и даже робкий голос, взвился на пару тонов выше, и жёстко спросил: - Вы хотите, чтобы я публично обо всём заявила? Вызывая и раздражение – да как она смеет! – и восхищение – она ещё и угрожает! – и страх… ещё больше усугубляемый вопросом почувствовавшего её слабость сына: - Что ты скрываешь, мама? Его рука всё ещё лежала на груди брата, но он не спешил возвращать ему всё своё внимание, глядя снизу вверх на мать, которая только что так настойчиво этого добивалась, а теперь взирала на него грустно и устало, уже не питая ложных надежд, что он отвернётся, не заметив её заминки. - Циммерман проводил для компании разработку синтетических способностей, – наконец, сказала она, утоляя тихую настойчивость своего упрямого сына. - Синтетических? - Мы применили технологию на нескольких детях, – она перевела взгляд на Трейси, – и ты была одной из них, как и твои сёстры, Ники и Барбара. Шокирующая новость. Рискованное заявление. Этим можно было бы ограничиться, затушив интерес сына к подробностям. Нейтана редко интересовали подобные детали, это Питер был до жадности любознательным. Если бы только можно было этим ограничиться… Оставив потрясённую, кусающую губы, мисс Штраус наедине с новыми знаниями-новыми печалями, миссис Петрелли с обречённым выдохом повернулась к сыну. Снова склонившегося над Питером. Ну конечно. Как бы он ни был удивлён услышанным, всё это было куда менее интересным, чем безучастное лицо введённого в кому брата. Да, можно было бы остановиться на истории о тройняшках, если бы у неё была полная уверенность в том, что никто из сыновей никогда не докопается до сути. Но верить в это после заявления о существовании технологии было бы верхом наивности, а наивность никогда не была у миссис Петрелли ни в списке достоинств, ни в списке недостатков. - Ты тоже, Нейтан… – еле слышно сказала она, – тебя мы тоже наделили способностями. Еле слышно и немного глухо, но по-прежнему умудряясь сохранять свой независимо-официальный вид, подразумевающий, что нет в этом ничего страшного или чрезвычайного, так, некая подробность из биографии, не стоящая ни особого внимания, ни особых переживаний. Стараясь не судить заранее о степени катастрофичности для их и так не слишком в последнее время тёплых отношений, по убийственному взгляду Нейтана, заторможенно, как в замедленной съёмке, поднимающемуся вверх до её застывшего лица. Этот взгляд был единственной его реакцией, но миссис Петрелли не была уверена, что лучшей. Возможно, она ещё пожалеет, что он не закричал. Но сейчас она как никогда надеялась на благоразумие своего сына. Потому что его благоразумие – как никогда – было ей необходимо.