Степени

Сайлару не нравилось находиться в подвешенном состоянии. Ни в образном смысле – разрываясь между противоречивым желанием-нежеланием возвращения Питера и неприятной неуверенностью в этом, ни в буквальном – покачиваясь, словно в невидимом пузыре, под потолком кабинета мистера Петрелли, объявившим себя его отцом и являвшимся главой компании Пайнхёрст. Отцом?! Конечно, это было логично, но, неожиданно для себя, за последний час Сайлар уяснил, что для него, оказывается, важна не столько общая кровь, сколько ощущение родственности, которое он определённо испытывал к матери и Питеру, упрямо не желал даже пробовать применять к Нейтану, и абсолютно не улавливал в отношении человека, отдающего сейчас распоряжения по поводу поисков своего младшего сына. Болтающийся в глубине кабинета пленник, находящийся в полном здравии и сознании, казалось, совсем не волновал мистера Петрелли, как будто не было ничего необычного в этой странной парящей инсталляции. Сам же Сайлар, в свою очередь, не отрываясь, следил за ним, впитывая разные детали, пытаясь понять, что это за человек, который поверг свою жену в паралич, а младшего сына – в бегство. При некотором усилии, он вполне мог бы разорвать удерживающие его путы, но пока не желал открываться в полную мощь. Он желал знать, на что ещё способен мистер Петрелли, тоже имеющий, как оказалось, не одну способность. Сайлар хотел быть уверен в своём преимуществе при полноценной схватке. Потому что перед ним, вне сомнений и вопреки заявленному отцовству, был враг. * * * Не слишком уместный в дорогой обстановке кабинета головорез, довольный личным заданием от шефа и потерявший от этого весь страх, пытался забраться на недоступную ему территорию, развязно подшучивая по поводу лёгкого, на его взгляд задания: - А когда я найду этого вашего Питера, доставить его поджаренным или с кровью? Но тут же умолк, «поджимая хвост» от тихого, но хлёсткого, обрубающего все нынешние и будущие шутки на корню: - Живым, пожалуйста, – теряя с лица всю напускную удаль и без дополнительных намёков выметаясь прочь из кабинета. Пара вежливых слов – а эффект сильнее, чем если бы «шеф» пальнул недоумку под ноги. Сайлар был впечатлён. Но не испуган. Он продолжал молча наблюдать, не желая ни нападать, ни сближаться, ни пресмыкаться. Понимая, что за ним также наблюдают – не акцентируя особого внимания, занимаясь своими делами, и даже не глядя в его сторону – отмечают каждую реакцию, каждый неровный вздох или быстрый взгляд. Взаимное сканирование длилось не слишком долго, и как только они остались одни, мистер Петрелли заявил ему, что не ожидал его здесь увидеть. С самого начала задавая тон их будущей беседе, подталкивая собеседника к объяснениям. Вроде бы не скрывающий своих умыслов и уловок, якобы предоставляющий возможность выбора, но на деле гонящий всех подпадающих под его влияние людей по чёткой, нужной лишь ему одному колее. Но Сайлар не настроен был играть, ни в тайные игры, ни в открытые. Сочтя, что увидел достаточно, он сразу же перешёл к тому, что волновало конкретно его. - Моя мать в коме. Это твоих рук дело? Вызывая своей дерзостью, противоречащей его положению, ответное восхищение. Насколько мистер Петрелли вообще мог быть восхищён кем-то, кого собирался использовать в своих целях. - Она не такая, как ты думаешь, Габриэль, – подходя ближе к пленнику, мирно заметил тот, – она совершала ужасные поступки. - И я тоже с тобой их совершу, – в тон ему ответил Сайлар. Надо же. Какой смелый. Это потому что он такой умный, или потому что такой глупец? Мистер Петрелли поднял голову, оценивающе глядя на пленника снизу вверх и ничуть не теряясь от этого обстоятельства, им же самим и созданного. Барственно и не без иронии. - А она простила тебе твои грехи? - Она приняла меня таким, какой я есть, – приподнял брови Сайлар, с таким упёртым и хвастающим видом, который бывает только или у абсолютно уверенных в своём прикрытии детей, или у тех, которые отчаянно об этом прикрытии мечтают. Но как бы ему ни хотелось относиться к первой категории, пока что он прочно засел во второй. И, конечно, это не осталось незамеченным. - Интересно, ответишь ли ты ей взаимностью, – с сомнением склонив голову, как бы между прочим заметил мистер Петрелли, отходя в сторону. Схватка оказывалась не той, что ожидал Сайлар. Не бой лицом к лицу, а лёгкое касание мимоходом, не причиняющее боли, но заставляющее покачнуться, и, потеряв равновесие, рухнуть со своей вожделенной тропы. - О чем ты говоришь? – не мог не спросить он вслед, всё ещё зачем-то стараясь удерживать лицо. - Это ведь она тебя прислала? Чтобы спасти своего любимого сына? Она тебе уже говорила, что вы будете жить долго и счастливо? – как будто только этой фразы и ждал, с отзывчивостью продолжил мистер Петрелли, «капая» вопрос за вопросом, загоняя Сайлара в нужный угол, наслаждаясь его оцепеневшим видом и всё менее успешным старанием скрыть беспокойство, – она использует тебя, сын! Как оружие, как простой инструмент, который можно применить, а потом выбросить. Задышав, мелко и часто, тот едва заметно мотнул головой, будто отгоняя от себя весь этот бред. - Она любит меня, – севшим, и от этого грубым голосом возразил он с глубоко оскорблённым видом. - Когда ты родился, ей приснился очередной сон, видение из будущего, она увидела, каким ты станешь. - Я это знаю, – воодушевившись озвученным совпадением, подтвердил пленник, пытаясь вернуться к прежней уверенности в себе и в матери, – она сказала, что я стану героем! По скептично сложенным губам мистера Петрелли еле заметно промелькнула насмешка. - Неужели? – не жалеючи подсёк он всё воодушевление Сайлара и бодро, с выражением и не без издёвки, взялся излагать невероятно драматичную версию событий многолетней давности, – она настолько испугалась того, что увидела, так ужаснулась от своей плоти и крови, что попыталась убить тебя. Всё-таки глупец, подумал мистер Петрелли, глядя на меняющегося в лице пленника. Только идиот поверит в подобную историю. Хотя после того, как дорогая жена смогла убедить бедолагу в том, что он её сын, наверное, уже не стоило удивляться подобной ущербной доверчивости. - Только представь, мать хотела убить своего ребенка! – стеганул он уже и без того растерявшего все ориентиры Сайлара, и коротким взмахом руки убрал ограждающую сферу. Выпуская его на свободу и больше совершенно не тревожась о том, что тот сделает что-то неугодное или вредоносное. Вид рухнувшего на пол упрямца, затравленного и дышащего через раз, был упоителен. - Я едва успел добежать до ванны, она держала тебя на дне, под водой. Пора тебе уже узнать правду о своей матери, – добил поверженного пленника мистер Петрелли и протянул ему руку. Он не собирался уничтожать его. Не в его правилах было выбрасывать годные вещи, даже если они были опасны. Он планировал его использовать. Его – и весь носимый им арсенал. У всех есть своя ахиллесова пята. Или почти у всех – себя он ныне предпочитал считать полностью неуязвимым. И каким бы наивным ни выглядел Сайлар в своём примитивном желании быть принятым таким, какой он есть – пока что он казался куда примечательней официальных сыновей мистера Петрелли. * * * У него был шанс всё испортить и оступиться. Он слишком много говорил и был близок к тому, чтобы начать упоминать во всех этих изобличениях Питера – и это стало бы доказательством того, что, как минимум, не всё, им сказанное, является непреложной правдой. Насколько бы больно ни ударился сейчас Сайлар, вытолкнутый со ставшего уже привычным места в этой семье, насколько бы ни растерялся, у него ещё оставались удерживающие его соломинки – возможно, только одна соломинка – которая была у него ещё до всей этой игры в отцов и детей. И этой соломинкой был Питер. Но мистер Петрелли выставил единственной злодейкой свою жену, и не прогадал. Как и с тем, что не стал придавать её действиям излишнюю эмоциональную окраску и рефлексию. Ну да, ребёнок был ужасен и опасен. Ну да, ребёнок должен был умереть. Несмотря на отдельные эмоциональные штрихи вроде страха перед будущим, вся эта история выглядела очень прагматично. А последнее было не просто характерной особенностью миссис Петрелли, это было её сутью, и – не меняя кардинально своего представления о женщине, час назад вызывающей его восхищение и уважение – Сайлар шокирующе легко вписал в её образ детоубийство. * * * И всё же мистер Петрелли не достиг окончательной своей цели. Он собирался лишить Сайлара матери и стать ему отцом. Но если с первой частью этого плана он справился успешно, то со второй – прогадал и, что было хуже для него, сам того не понял. Сайлар был повержен. Без сомнений. В тот миг, когда он, освобождённый от невидимых пут, упал на пол, он не помнил себя от потрясения, от нового предательства, которое, несмотря на заботливо предоставленную персону матери, было гораздо шире коварства лишь одного человека. Которое было обезличенным и глобальным, которое было вокруг уже не тропы, а пятачка, на котором Сайлар едва умещался и, слушая дальнейшие разглагольствования возвышающегося над ним человека, старался не думать о его младшем сыне, своём брате, наличие которого в этом мире конкретно сейчас всё только портило, не давая ни поверить до конца в то, что он всё-таки в этом хаосе не один, ни послать к дьяволу весь этот вертеп вероломства. Лишившись одной точки опоры, Сайлар не собирался тут же вставать на другую. Приняв руку помощи и поднявшись с пола, он позволил мистеру Петрелли вести и дальше. Сел в кресло, на которое ему было милостиво указано, проглотил остатки царственной речи. Ему было не очень это интересно, хотя то, о чём вещал мистер Петрелли, наверняка зажгло бы прежнего Сайлара некоторое время тому назад. Времён Кирби-Плаза, или обретения регенерации. Но не сейчас, и он, застыв, даже не старался делать заинтересованный вид – испытанное потрясение было прекрасным прикрытием для любых иных эмоций. По крайней мере, мистера Петрелли вполне всё устраивало, и он прохаживался туда-сюда мимо своего, уставившегося в одну несуществующую точку, сына, и щедро делился своими планами, уверенный, что это откладывается в поникшей голове Сайлара так, как надо. Как надо ему, главе Пайнхёрст и великому благодетелю. Не замечая, что захваченный трофей в своём коленопреклонении не присягает на верность новому сюзерену, а просто берёт паузу, переводя дыхание после последней схватки, ещё не зная, куда пойдёт дальше, что будет делать, кому присягать и с кем сражаться. Мистер Петрелли уже давно ушёл, с доброй улыбкой похлопав его напоследок по плечу, сочтя молчаливость Сайлара необходимостью всё осмыслить и переварить, а тот всё сидел и сверлил всё ту же точку на ковре, на том месте, куда он упал, и даже не пытался ни на чём сосредоточиться. Всё было как-то пусто и бессмысленно. И даже жажда молчала. * * * В груди свербело. Питер прятался на лестничном пролёте между этажами здания Пайнхёрст и мучился стыдом и злостью на себя за то, что бросил Сайлара одного. Там. С теряющим разум доктором, и отцом, готовым разменять на свои цели всё, что угодно. Мучился вопреки здравому смыслу, твердящему, что ничего бы он там не смог сделать. Что без своих способностей, среди трёх сверхлюдей он был никчёмной букашкой. Конечно, он не собирался оставлять Сайлара им на съедение, но выждать нужный момент для того, чтобы пробраться к нему и вытащить отсюда, оказалось очень сложно. Не из-за многочисленных физических преград. А из-за нетерпения, подстёгиваемого прочими эмоциями. Он проводил взглядом отправившихся на его поиски громил, чуть не попался на глаза бежавшему по каким-то своим делам доктору, пару раз выходил в пустой коридор, пережидая, пока на лестнице не стихнут чьи-то голоса. И, когда он уже почти отчаялся дождаться подходящей ситуации, из кабинета вышел довольный отец и, на ходу набирая чей-то номер, направился прочь по коридору. Вот оно. Боясь упустить эту возможность, Питер, даже не дожидаясь, пока отец скроется из виду, бесшумно выскользнул в коридор и, не отрывая взгляда от широкой удаляющейся спины, нырнул в кабинет. * * * И всё-таки он его не оставил. Вопреки назревавшему внутри него решению отречься от всех и навсегда, приняв груз одиночества навеки, Сайлар был рад видеть Питера. Сбросить то, что стояло на самом краю, было не сложно. Но на то, чтобы избавиться от того, что успело прорасти, требовалось гораздо больше сил и манипуляций. И некоторой доли боли – тоже. Немалой доли. Непременно. Плюс ко всему с непредсказуемым результатом. Потому что Сайлар не готов был спрогнозировать, сумеет ли избавиться от того, что успел прочувствовать, сможет ли выкорчевать из себя ощущение причастности, подаренное ему этим взволнованным – из-за него! – придурком, вернувшимся в логово всемогущего противника ради того, от чьей руки он дважды лишался жизни! Молодым и наивным, вряд ли заинтересовавшим бы его раньше без своих способностей, но неподобающе важным для него сейчас с любой степенью силы в багаже. Впрочем, не был ли придурком он сам, пробираясь недавно к ненавидящему его и подчинённому жажде человеку с намерением освободить его? - Я не собирался тебя бросать! Почему ты тут сидишь? Он забрал у тебя способности? Он не оставил его. Встревоженный и нервный, забрасывающий его вопросами, то и дело оглядывающийся на дверь, Питер вернулся за ним, чтобы спасти. Не потому, что имел на это хорошие шансы, а потому что не мог иначе. И, что самое тяжелое, Сайлар прекрасно этот последний довод понимал. И, кажется, сам бы поступил также, но, в свете последних обстоятельств и решения обрубить все свои зависимости, ему бы следовало – вот прямо сейчас – начать заново обрастать цинизмом и свободой равнодушия. Не убивать Питера, нет, это было необязательно. Заставить его уйти. Послать к чёрту в ответ на его разгорающийся монолог на тему: «Я знаю своего отца, ему нельзя верить!» Подкосить сарказмом жаркие уговоры присмотреться к тому, что их отец натворил, что сделал с матерью и с ними. Но Сайлар только смотрел на него, молча и недвижимо, следя за эмоциональными живыми жестами и не реагируя на них. Ни так, как того бы хотелось Питеру. Ни так, как следовало бы поступить по собственному разумению. А тот, ещё больше распаляясь от этого молчания, переходя уже от частного к общему, напоминал о том, что видел в будущем, о катастрофе, к которой всё это приведёт. Ну вот как его, такого, из себя выкорчёвывать? Тяжело вздохнув, Сайлар уже было собрался приступить к словесному бичеванию того, кого только-только успел приручить, когда в кабинете появился объект их обсуждений собственной персоной. - Мира, который ты видел, больше нет, – ответил Питеру на его последнюю фразу его отец, – мы этого не допустим. И Сайлару ничего не осталось, как, с проявившейся на невозмутимом лице тенью сожаления, лёгким телекинетическим движением вышвырнуть Питера в окно. Питера, лишённого всех способностей. С седьмого этажа. * * * - Странно, – протянул мистер Петрелли, подойдя к стоящему у оконного проёма новоявленному сыну, и посмотрев вниз, – Питер выжил при падении… Как думаешь, почему? – повернулся он к нему, – семь этажей… это ж надо… - Не знаю, – весь вид только что невозмутимого Сайлара выражал крайнюю степень недоумения. Ну-ну. Вдоволь на него насмотревшись, мистер Петрелли вернул своё внимание на покорёженное окно. - Знаешь… – после звона разбитого стекла наполненные тишиной паузы оглушали, – Питер никогда не отступится. Потому что он тоже Петрелли. - Значит, он вернётся, – снова упаковываясь в непроницаемость и вглядываясь в некую абстрактную даль, констатировал Сайлар. - Нет, сын, мы сами придём к противнику с боем. Вот почему он никогда не примет сторону мистера Петрелли, то ли гордясь, то ли сожалея по этому поводу, подумал Сайлар, когда тот отошёл, отвлечённый телефонным звонком. Он не мог считать Питера противником. Не по-настоящему. Потому что он всё равно не сможет его убить. И даже если получится оборвать все до единого корешки их взаимосвязи – всё равно не сможет. Отца, Суреша, Беннета, весь этот чёртов мир, и даже мать – наверное, смог бы. Но не этого наивного придурка, заражающего собой всех и вся. Нет. В этом он был уверен.