Океан

А утром нас встречает теплое яркое солнце, такое, которое бывает лишь в особые деньки осени, это и есть последние жаркие дни этого года. Солнечные лучи в такую погоду полностью прогревают воду океана, так, что в ней можно купаться. Мы с Кенсу выбираемся из тесной палатки, и, щурясь от солнца и тут же скидывая ненужную сейчас одежду, бросаемся в бирюзовую воду. Тела приятно обдает прохладой, мы смеемся и обрызгиваем друг друга, ежась от контраста теплого воздуха и воды. Я тяну Вишню за собой и мы, набрав полные легкие воздуха, погружаемся с головой в пучину океана. Под водой открываю глаза, и мне становится смешно от зажмуренных глаз и стиснутых губ Кенсу, которых я затем бережно буду касаться своими, морщась от соленого привкуса воды. Вдоволь накупавшись, мы одеваемся и собираем палатку. Я помогаю Вишне отнести ее домой, и мы направляемся к нему, иногда смущенно встречаясь взглядами. Никому не понять нашего счастья, только мы на всем белом свете знаем о нем, мы чувствуем его где-то под ребрами, рядом с сердцем, у самого горла, что так сладостно сжимает. И нам не верится, что какая-либо сила во всем мире может сломить нас, разрушить этот восхитительный момент. Попрощавшись с Кенсу (поцеловать на прощание я его не мог, нас встретила его мама), направляюсь домой. Мне сейчас очень хорошо. Как это прекрасно, любить и быть любимым! Это что-то такое, чего нельзя описать словами, это можно только чувствовать. Ты просто знаешь, что тебе все нипочем, ты можешь свернуть горы, тебе по плечу любая работа, ты знаешь, что тебе есть, что терять, ты живешь с целью защищать свою любовь, ты готов бороться и побеждать. И это такой прилив сил, что тебя просто распирает на части! Мне достаточно вспомнить лицо Вишни для того, чтобы вновь и вновь ощущать это сладкое чувство, которое заставляет мое сердце биться в два раза быстрее. Но тот, кто знает, что это, поймет все это и без слов. И плевать, что дома меня ожидают побои. Унижения, крики, сопровождаемые оскорблениями, угрозами, и нескончаемыми «Где ты был?». Это все просто глупости, не касающиеся меня. Я где-то далеко отсюда, не в этой жестокой реальности, где я всего лишь несчастный мальчик с родителями, которые меня терпеть не могут, без образования, без целей, без надежды на будущее. Я не в этом мире. Наверное, это и называется забвением, забытьем, когда ты теряешь связь с реальностью, забываешь себя и свое окружение. Я, наверное, помешался от любви и счастья, и весь оставшийся день просто проспал. Сквозь свой тревожный сон я слышу возмущения матери, мерзкий хриплый бас отчима, еще что-то нескончаемо стучит и долбит, словно прямо в мой уставший мозг. Я то проваливаюсь куда-то, потом вдруг широко распахиваю глаза, видя перед собой лишь нескончаемую белесую пелену, и снова ухожу в небытие. Видится мне, что мы с Кенсу плещемся в воде, но появляется та страшная русалка, которая мне уже порядком поднадоела, и ее иссиня-черные длинные волосы тянутся прямо к нам, словно омерзительные щупальца, обвивают нас и утаскивают на дно. Потом вдруг кажется, что я лежу на песке, и звезды с неба летят прямо на меня, и мне страшно и жутко от этих огненных шаров, и бездна космоса проглатывает Вишню… Много чего мне мерещится, и лишь под утро, когда мое состояние практически нормализовалось, и я смог прийти в себя и улавливать голоса людей, отчетливо слышу такую фразу матери: - Может, его температура так и не придет в норму… Его так лихорадило этой ночью, я думала он не успокоится. Если он умрет, мы сможем меньше тратить денег на еду, тогда купим дом поближе к работе. А мне невидимыми тисками сжимает горло, и безудержные стоны рвутся оттуда. И вдруг становится так тоскливо и больно физически и душевно, что слезы горькими горошинами катятся из уголков глаз. Купить дом поближе к работе, вот о чем они мечтают, да? Отлично. Просто превосходно. Я как жалкая шавка, которую когда-то приютили из жалости, но которая уже поднадоела и все желают поскорее избавиться от нее, потому что та только и умеет, что гадить по углам и путаться под ногами. Мне хочется рвать и метать все вокруг, но мое тело так ослабло, что я даже встать не могу, а в голове что-то все долбит и долбит, словно скоро пробьет там дыру. Чтобы как-то успокоиться, представляю милое личико Кенсу. Его пухлые малиновые губы, которые я уже попробовал на вкус, ореховые сияющие глаза, в которых постоянно нахожу целый спектр различных эмоций, большинству которых я даже не могу дать названия, потому что сам их никогда не испытывал, его прекрасная молочная кожа, немного шершавая, наверное, потому, что каждый раз, как я его касаюсь, она покрывается мурашками. Он словно прекрасный бутон, раскрывшийся для того, чтобы каждый, кто его увидел, был всецело поглощен этой девственной красотой, этой уникальностью и неповторимостью. Все отрицательные чувства отступают, осознание своей ненужности другим людям уходит на второй план и мне становится легче. Вишня же любит меня, так? И я решил, что другие люди мне не важны, что они лишь мешают мне на пути нашего с ним счастья. Разве я не всегда знал, что безразличен тем людям, с которыми живу? Так что мне не нужно даже думать о них и об их отношении ко мне. Все уже ушли на работу, я остался один. Вот и славно. Пытаюсь подняться с кровати, заставляя двигаться свое измученное тело. Внезапно понимаю, что тем, что стучало мне в голову, оказывается дождь. Он долбит в окно, и прозрачные капли катятся по стеклу наперегонки. Я слышу океан, он, словно зверь, ревет, пытаясь вырваться и сломать все на своем пути. Странно, еще вчера была солнечная погода, а сегодня уже ливень. Ветер свистит в щелях ветхой постройки, которую я зову домом, и этот свит, это рев и стук – все эти звуки, на которые я в нормальном состоянии не обратил бы никакого внимания, но сейчас он давили на мою голову, так что я в бессилии рухнул на кровать и снова окунулся в глубокий сон. А потом они – три долгих, три мучительных дня, когда дождь не переставая льет стеной, радио разрывается от объявлений о штормовом предупреждении, а океан бунтует так, что брызги чуть ли не касаются нашего дома. И мать, и отчим сидят дома, жители всего поселка заперлись в своих домах в ожидании мирной погоды, и никто не может выйти на улицу. Конечно, в наших краях и раньше бывали штормы, и не раз, но теперь-то у меня есть Кенсу, о котором я думаю постоянно. И тем мучительнее ожидание окончания отвратительной погоды. Я даже не знаю, как у него дела, все ли в порядке с ним? А вдруг он собирается уезжать? Или уже уехал? Признаюсь, эта мысль пугала меня больше всего, и я несколько раз пытаюсь выбраться из дома, чтобы посетить Вишню, но мощные потоки воздуха не дают мне этого сделать. А страшные мысли не устают посещать меня, одна мучительней другой, и ожидание встречи растягивает время, словно резину. И лишь на четвертый день солнце пробило себе дорогу сквозь свинцовые тучи, пуская свои лучи в нашу деревню. В это утро я хочу остаться на берегу, чтобы подождать Кенсу, но мать заставляет меня плестись в школу, что мне и приходится делать. Я бы, конечно, мог зайти к нему домой, но… Что-то меня останавливает. Может, это моя стеснительность, но, скорее всего, я просто трушу, боясь столкнуться с запертыми на замок дверьми и пустыми окнами-глазницами дома. Да, я жалкий трус, но я правда буду чувствовать себя лучше, если, сидя в школе, буду фантазировать нашу с Вишней встречу. Потрепанное здание как всегда встречает своих учеников понурым видом, а пасмурное небо добавляет школе еще более унылый вид. Несмотря на то, что буря и ливень уже кончились, волны океана стали чуть меньше, но не исчезли совсем, поэтому даже вдали от берега я могу его слышать. В моем классе все такая же тишина, как и раньше. Слышится лишь скрежет ручки по бумаге, сопение детей, и еще иногда доносятся звуки истерик учеников из других классов. Я все думаю о Вишне. Это так легко – привязываться к людям. Это маленькое чудо с янтарными глазами просто засело у меня в голове. И я чувствую, что могу пойти ради него на все. Буквально. Мне и правда нечего терять, кроме него, конечно. Было бы прекрасно, если бы мы жили вместе с ним. Находиться рядом с Кенсу для меня величайшее удовольствие. Да, возможно, я помешанный. Но разве любовь – не помутнение рассудка? Когда ты начинаешь видеть прекрасное, когда в тебе появляется неимоверное количество сил для свершений, когда ты чувствуешь то и видишь то, что не чувствуют и не видят другие – разве это не помешательство? И что-то в моем животе замирает и сжимается каждый раз, стоит мне представить, что Вишня меня покидает. Уроки заканчиваются, а мне страшно встать со стула. Паника затмевает мне мозг. А что, если его не будет? За четыре дня могло многое случиться и перемениться. Стоит мне появиться у океана, все страхи и сомнения отступают, потому что я вижу силуэт. Его силуэт. Может, я помешанный, и это мое видение? Я подбегаю к нему, тяну руки, боясь, что сейчас они пройдут сквозь призрак Вишни, но, слава богам, ощущаю под пальцами тепло тела. Обнимаю его со спины, зарываясь носом в мягкие волосы, пахнущие солью, все еще не уверен в реальности Кенсу. Он внезапно отстраняется и поворачивается лицом, а мое сердце просто ухает куда-то вниз. Эти глаза, эти восхитительные ореховые глаза, которыми я наслаждался, словно диковинным чудом, они так прекрасно блестели в лучах заходящего солнца… Но сейчас в них ни капли радости, ни океана былых чувств, о, нет, теперь в них бесконечная тоска. И мне хочется рыдать, смотря в эти бездонные тусклые омуты. - О боже, Кенсу, что случилось? – мне страшно. Его губы дрожат, и, прежде чем вымолвить слово, он глотает воздух: - Они все испортили, Кай. Они просто жестокие лгуны. Я ненавижу! Ненавижу их! – он кричит, и я впервые слышу такой отчаянный, наполненный болью крик, он совсем не громкий, но для меня он также отвратителен, как скрежет лезвия по стеклу. Он жмется ко мне и начинает рыдать, я кладу трясущиеся руки ему на лопатки, готовый сам разрыдаться. Я не знал, что бывает так мучительно больно, когда плохо другим, но я чувствую чужую боль как свою прямо сейчас. - Ты знаешь, Кай, я думал мои родители – самые чудесные люди на земле! Я думал, что все для меня – все эти путешествия, желания угодить и огородить от всего плохого на свете, я чувствовал вину, что ничего не даю взамен. Но все это была ложь, маскировка под счастливую семейную жизнь! Оказывается, у отца была любовница еще когда я не вылез из пеленок, и мать знала об этом, знала все, но они решили сохранить брак. Но ведь дело в том, что нельзя склеить то, что разгромлено на куски – они же даже не любили друг друга! И все это время я жил в фальши. Игра в семейное счастье при мне, слова, полные ненависти друг к другу за моей спиной. О боже, ты не представляешь, Кай, как мне больно было, когда я узнал это позавчера! Я не знаю, что их подтолкнуло рассказать это мне но… - он начинает задыхаться, но спустя секунды выдает – завтра мы уезжаем. Руки сжимаются в кулаки, мне нестерпимо плохо, неприятно оттого, что грязь этого мира добралась даже до такого чистого и невинного человека как Вишня. - О боже, Кенсу, мне так жаль. – все, что я могу сказать. Но я чувствую злость и негодование на его родителей, теперь они мне кажутся самыми мерзкими людьми на земле. - Я не хочу уезжать, - выдыхает он мне в шею, - я люблю тебя, Кай, я хочу с тобой… с тобой… - он снова задыхается и кашляет. Я хочу забрать всю его боль. И в мою голову неожиданно приходит совершенно сумасшедшая идея, но это единственный способ, как избавиться от боли. Раз и навсегда. - Кенсу, послушай меня – ты правда меня любишь? Ты правда хочешь со мной остаться? Навсегда? – Вишня энергично кивает и вопросительно заглядывает мне в глаза, - Тогда давай уйдем в пучину океана? Насовсем, и никто не сможет разлучить нас. - Ты предлагаешь… - он не заканчивает и испуганно прижимает пальцы к губам. - Да. - О боже, Кай, я даже … я не уверен. Ты думаешь это единственный выход? Я понимаю, Вишня колеблется. Наверняка о таком он думает впервые, в то время как я несколько раз обдумывал это. - Я думаю, что это единственный способ остаться вместе. – я вновь обнимаю его, - поверь мне, Вишня, так мы уйдем в другой мир, намного счастливее, чем здесь, и уж тем более справедливее. Ну, так ты согласен? Он раздумывает несколько секунд. - Да, я согласен. Перед смертью я хочу кое-что совершить. Я мечтал об этом так долго, что теперь мне не верилось, что это можно воплотить в жизнь. Наверняка занятия в других классах в школе еще не закончились. Нам нужно поторапливаться. Мы с Вишней заходим внутрь направляемся и прямиком в мой класс. Я с грохотом растворяю скрипящую дверь, на что учительница в испуге оборачивается на дверной проем, но, узнав меня, в недоумении хмурит брови. - Здравствуйте, - громко и четко произношу я, а у нее просто глаза округляются от моей, так называемой, дерзости, - а что вы удивляетесь? Да, черт возьми, я не немой, я умел говорить все это время, я полноценный человек! – кричу я, но мне хочется смеяться во весь голос от ее выражения лица. Он просто открывает и закрывает рот, словно рыба, и уже даже стала подходить к нам, как я захлопываю дверь прямо перед ее носом, и мы бросаемся прочь, прямо на причал, откуда и собирались начать свой путь в бесконечную счастливую совместную жизнь. Там, на причале, дует сильный ветер. Но я будто ничего не чувствую. Я не могу сказать, что мне страшно, скорее я даже рад, что все закончится. Рука Кенсу очень холодная, он наверняка боится. - Давно мечтал вот так закричать на нее? – спрашивает он. - Каждый день только и думал об этом. - Ты знаешь, что теперь твоих родителей, возможно, будут презирать? - Я надеюсь на это. Он поворачивает лицо ко мне, и я уже готовлюсь увидеть его улыбку, как обычно, но на его лице не дергается ни единый мускул, а в глазах лишь пустота. Я вспоминаю тот спектр чувств, которые всегда переполняли его глаза, название которым я не мог знать… И тут я понимаю, что в его глазах всегда плескалась любовь. Любовь ко всему миру, ко мне, к родителям, к людям… Его сердце было открыто, но этот мир заставил и Кенсу усомниться в существовании справедливости и чистоты. И, черт возьми, как же это отвратительно! Лишь крепче сжимаю его руку, готовясь в любой момент прыгнуть. Внезапно до нас долетают крики. Я оборачиваюсь и вижу двух людей, что стоят у самого начала причала, когда мы находимся в его конце, и нас разделяют всего каких-то двадцать-тридцать шагов. Черт, я бы не хотел, чтобы они стали свидетелями этого. Я чувствую, что Вишня весь сжимается и говорит мне: - Это мама и папа. Родители Кенсу направляются к нам, срываясь на бег, а я лишь только и успеваю сказать ему, не понимая, как они могли найти нас : - Если что, сразу глотай воду, больше воды, даже если будет противно и больно! Кенсу, только не отпускай мою руку, слышишь, ни в коем случае! Прыгаем! Мои ноги отталкиваются от деревянного причала, и нас проглатывает океан. Я сразу же пытаюсь наполнить легкие водой, чтобы побыстрее закончить все… Внезапно ладонь Кенсу исчезает из моей, я тяну руку что есть мочи, горло ужасно сжимает, и я начинаю паниковать, я не могу его найти… Мне все труднее двигаться, и так хочется спать… и еще безумно холодно. Я умер. Умер один. Кенсу успели вытащить. Я вижу, словно со стороны, словно стою прямо там, на причале, как несколько секунд назад, вновь живой. Рядом со мной стоит та русалка, и теперь ее волосы совершенно черного цвета. Возможно, она пыталась мне что-то сказать, возможно, она символ чего-то, но не хочу думать об этом, я наблюдаю за Вишней. Ему пытаются выкачать воду из легких, его отец давит ему на грудную клетку. Внезапно он кашляет, будто пытаясь выплюнуть всю ту дрянь, именуемую чувствами, начинает кричать, он плачет, и единственное, что он произносит, это мое имя. Я хотел убить его. Я хотел загубить невинную жизнь. Я просто отвратителен. У него ведь все впереди. Он будет жить, и даже если сейчас у него плохой период в жизни, не значит, что нужно все губить на корню. Другое дело я – у меня изначально не было счастливого безмятежного будущего. Я просто поступил как эгоист и полный подонок – я искал счастья в смерти других. Я не мог губить его жизнь, даже если люблю его так, что не могу представить жизни без него. А теперь я буду существовать на дне этого океана, океана, который сопровождал меня все время. К сожалению, он не смог принять Кенсу, потому что у мира на него другие планы. Ну а я один. Снова один. Потому что нельзя быть счастливым, тянув на дно других.