Дикая охота. Полотно дорог.

Остаток ночи прошел спокойно и тихо, словно метель, что началась, когда Мара возвратилась в тело, прогнала обрывки темноты с мира вокруг. Снег укрыл пушистым одеялом ветхую крышу их домика, намел на крыльцо, облепил раму – так, будто сама природа желала спрятать их двоих в своих ладонях, бережно храня, как земля хранит крохотные зернышки, по осени заронившиеся в ее недра. Маре не снились тени и темные горы, все шепоты стихли, и благодатная тишина нашла ее, угнездившись теплой птичкой у сердца, обняв его своими крыльями – да так и оставшись там, подле него. Сама же ведьма спала, привалившись к Даэн, и та всю ночь держала ее – Мара ощущала теплую тяжесть ее сильных рук, что надежным кольцом оплели ее, и кошмаров не было. Рассвет поднимался над миром – Мара остро ощущала, как за туманными валами в далекой неоглядной выси катится солнечная монетка, все выше взбираясь по крутому склону небосвода. Метель уже закончилась, и небо, напоминающее темный аметист, постепенно светлело, заливаясь полупрозрачным перламутром с лазоревыми тонкими-тонкими росчерками в глубине. Даэн рядом сворачивала одеяло в тугую скатку, и в полумраке Мара видела светлые кисти ее рук, что двигались быстро и в то же время – плавно. Почему-то это завораживало ее. Птица подняла на нее взгляд, укрытая тенью и утренним сумраком, царящим в комнате. Мара различила мягкую улыбку, изогнувшую ее уста – и на сердце стало еще светлее. В груди золотился океан покоя, заключенный в крохотную капельку, и она, в общем-то, не слишком понимала, как такое может быть – великое в таком крохотном, таком маленьком… А еще нарастало какое-то волнение, странное предчувствие, лишенное какой бы то ни было окраски, словно что-то творилось в мире, и ведьма пока еще не могла понять, что именно. Что-то отзывалось, звенело в воздухе, едва различимо мерцало туманным образом где-то на задворках сознания. Мара чувствовала, что весь мир натянулся серебряной струной, тонкой и острой, и ждет, когда чьи-то пальцы коснутся его, заставляя петь. И она ждала вместе с ним. Они покинули пастуший домик, когда просветы в облаках начали золотиться, и белоснежное одеяло заискрилось на склонах. Белая мягкая тишина путалась в волосах, заплетаясь в косы прозрачными бусинами, а под сапогами тихо похрустывал снег, скованный тоненькой коркой наста. Чуть поодаль виднелась петля дороги, огибающая маленькое селение и уводящая куда-то дальше, за тихую березовую рощу, взбираясь на пологий склон холма. А на самом горизонте, на границе меж землей и небом, виднелись силуэты домов и башен, и поднимающееся из-за них солнце казалось отблеском пожара, разгоревшегося в городе. Даэн, шагающая рядом, всмотрелась вдаль повнимательнее, а затем принялась рыться в вещмешке, разыскивая карту. - Судя по всему, это Алоста, - спустя время, заключила она, убирая карту обратно в мешок и перебрасывая его за плечо. Мара вопросительно взглянула на нее – ей это название ни о чем не говорило, и Даэн продолжила, - Столица северной провинции Эллоина. В общем-то, наша надежда. Она усмехнулась уголком рта, подставляя лицо холодному ветру. Восходящее солнце бросало отсветы на ее скулы, золотой пылью выкрашивало кончики ресниц – Мара видела это так ясно и четко, - и в глазах ее отражались рыжие блики. Словно пламя в темноте. - В любом случае, до Небесного Города слишком далеко, - дернула плечом ведьма, - А если на местах сидят данники государя, мы, возможно, сумеем заручиться поддержкой хотя бы приграничных провинций. - Приграничных провинций всего две – Алоста и Барэдан, - заметила Даэн, чуть заметно хмуря брови. - Ты предлагаешь обойти все? – хмыкнула Мара, рассеянно прикрывая глаза и сосредотачиваясь на пылающем огоньке в груди. Мир тут же превратился в россыпь цветных песчинок, что кружились вихрями вокруг них. Это было хорошо. Ведьма слишком глубоко погрузилась в темноту и в последнее время и вовсе позабыла о том, как это – любоваться сплетениями энергий, пронизывающий все вокруг. - Я предлагаю сначала сунуться сюда, - Птица шагала энергично и быстро, словно это был первый день их пути. Не будь Мара лесной ведьмой, она вряд ли сумела бы поспеть за Даэн, - И попытаться договориться с хранителями Алосты. - Хранителями? - Да. Их еще называют Жрецами, или Соборниками. Они – ведуны высшего круга, хранители императорской власти на местах, якобы контролирующие округи от имени государя. Как-то так, если я все верно помню. Мара нахмурилась: для нее человеческий мир был странным местом – его законы казались ей лишь ненужной лишней шелухой, их границы она считала глупостью. Ведьма Гарварны предпочитала сторониться ведунов из столиц – слишком чванливыми те были: они кичились своими исключительными способностями соединения с энергиями, почитая себя едва ли не так же высоко, как собственных богов, и презирая всех остальных. Ее это откровенно раздражало, и ныне она лишь надеялась на то, что всего-то навсего относится предвзято к тем, кого Даэн назвала соборниками. - Расскажи мне немного, - попросила она, переводя взгляд на силуэт города, поднимающийся вверх со склона. У подножия холма виднелась лента замерзшей реки, по берегам которой тянулись заиндевевшие молоденькие ивушки, и Мара видела высокие мосты из светлого камня, переброшенные через воду. Даэн непонимающе взглянула на нее, и Мара пояснила, на ходу расплетая в сердце клубочек тишины и пустоты, - Об Эллоине. О его городах, порядках и нравах. Мне чуждо это место. - Как будто бы я так много ведаю, - фыркнула Даэн, - Я сама здесь впервые – знаю лишь то, что нам в Гильдии рассказывали. - В любом случае, тебе ведомо поболе, чем лесной ведьме, - рассудительно заметила Мара, и Птица, пожав плечами, кивнула: - Ладно. Что ж… - она задумалась на миг, - Вообще, изначально Эллоин был первым человеческим государством на Бар-эс-Тилладе. Первой колонией. Они заняли свободные земли, сумели договориться со старыми расами о торговле… Я, честно говоря, не слишком хорошо помню, с кем именно – вроде бы, с дриадами и горринарами, да еще с Верданором. Эльфам дела до них особого не было, а потому Эллоин скоро окреп и разросся, а затем уже – позже, много позже, - появились Креасс и Тиннеред. Объединять все территории в одно государство смысла не было – тогда еще добыча ресурсов не была отлажена, и император Эллоина понимал это, а потому согласился на появление других человеческих государств. Но оставалась одна поправка: Эллоин становится господствующим благодаря тому, что в нем растили и обучали ведунов. Мара слушала ее внимательно, между делом разглядывая движения энергий вокруг них. Над городом они напоминали беспокойные волны, или рябь на воде во время дождя: цветные искорки-сполохи переплетались, разбегались, закручивались в узорные вихри, и среди них ведьма видела и ярко-золотые, и небесно-синие, и алые, словно кровь, и те, что были чернее ночи, ленивые и медленные, вплетающиеся во все это многообразие красок. Над водой, закованной в синий лед, стояло серебристое, едва различимое свечение, и Мара нахмурилась: так бывало по весне, когда все живое наполнялось силой Бессмертного, и духи пробуждались. Сейчас этого попросту не могло быть. Может, здешние ведуны работают с энергиями таким образом, что те сохраняют печать пустоты внутри? Если так, то их помощь действительно будет очень кстати. - А разве в Креассе и Тиннереде нет ведунов? – отстраненно уточнила она, концентрируясь на природе энергий, что мерцали над рекой. Ощущение от них шло точно такое же, как то, что приходило от проснувшихся лиреан, которые осматривали свои владения и наводили порядки в реках и ручьях – и Мара хмурилась, не понимая, в чем же тут было дело. - Есть – но, по слухам, те, что стоят при дворе, и свечи зажечь не могут, - усмехнулась Коршун, - Чего-то стоят лишь те, кого не особо-то жалуют – самоучки. Как ты, - она улыбнулась Маре уголком губ, чуть щурясь – солнце, встающее из-за крыш Алосты, било им прямо в глаза, - Но на них постоянно облавы устраивают и гонят их отовсюду. Так что у них своеобразное сопротивление… - Подполье, - кивнула Мара. - Угу. Здесь, в Эллоине, насколько я помню, ведунов-самоучек и лесных ведьм вообще не признают и считают их приспешниками Темной. - Замечательно, - проворчала Мара. Она привыкла к тому, что все ее сторонились и чурались, однако одно дело, когда торговец косо глядит на тебя и осеняет себя охранным знаменем, и совсем другое – когда ты идешь просить о помощи тех, кто заведомо услышать тебя не захочет. - Это еще ничего не означает, - жестко ответила Даэн не терпящим возражений тоном – да Мара и не собиралась возражать ей, лишь украдкой улыбаясь: упрямая Птица воплощала в себе стремление, мощь и совершенство во всем. И за то, что она не давала Маре спуску, ведьма была безмерно благодарна ей. - Ничего, я согласна. Продолжай – я слушаю тебя. - Да чего продолжать-то? – снег под ее ногами тихонько поскрипывал и золотился, а облачка горячего пара, срывающиеся с ее губ, напоминали утренний туман в лесу, стоящий над дальними запрудами и пронизанный косыми солнечными лучами, - Эллоин остается главенствующим государством, которое берет на себя обучение всех ведунов – как местных, так и иноземных. Все они находятся в Небесном Городе – далеко на юге отсюда. Там же сидит император, которого считают ставленником Светлого на земле – потому-то возле него и скучковались все ведуны, якобы получая благословение того и имея возможность постоянно находиться под дланью бога. Я так понимаю, что власть его скорее формальна, потому как гораздо большее возможностей у местных правителей. А местными правителями становятся как раз выходцы из Небесного Города – самые сильные, хитрые, находчивые… Они заплетают власть кольцом, подгребая ее всю к своим рукам, и оставляют за императором лишь обычаи да прочую шелуху. Прикрываются им. Естественно, это – лишь мое мнение, я не претендую на единственно верное суждение. Может быть, все не так, Мара, и я ошибаюсь, и на самом деле ведуны эти несут лишь благость, а император и впрямь свят и светел, - она помолчала немного, переводя дух. Город на холме был все ближе, и Мара чувствовала, что Даэн немного тревожится – совсем чуть-чуть, стараясь сделать так, чтоб ведьма того не заметила, - Что до территориального устройства… Хм. Эллоин разделен на восемь провинций, при каждой из них есть столичный город, называющийся так же, как и сама местность. Ведуны-жрецы – те самые, в руках которых сосредоточена власть, сидят в Соборах. Обращаться к ним можно напрямую, без всех этих процедур вроде долгого ожидания, записей и тому подобной ерунды. Вот и все, что я знаю. - Небесный Город… - протянула задумчиво Мара. Ей казалось, что где-то она слышала это название – не в лучшем контексте. Ухватившись за тонкую размытую ниточку воспоминания, ведьма потянула за нее, и картинка сама возникла в голове. Старая Грайна, сухая и сморщенная вергорийская ведьма, шамкала беззубым ртом и толкла в деревянной ступке какие-то травы, подслеповато щурясь. Мара сунулась было ей под руку – глянуть, что такое та делает, однако старуха тут же проворно треснула ее венчиком прямо по пальцам, и девочка, зашипев, словно кошка, отдернула руку. - А ну-ка брысь отсюда, несмышленая! – грозно каркнула Грайна, потрясая венчиком на головой, и Мара тут же шмыгнула поближе к матери, волчонком косясь на злобную ведьму. Виска, посмеиваясь, дотронулась кончиками пальцев до встрепанной макушки девочки, а затем отхлебнула из резной деревянной чашки крепкого травяного чаю. - И что же? – мать продолжила прерванный разговор, пока Мара украдкой совала нос во все баночки да склянки, что громоздились на длинной полке у окна – так, чтоб мерзкая бабка не заметила ее да не огрела еще чем-нибудь, - Они тебя не приняли? - Какое там! – Грайна звякнула какими-то склянками под рукой, и этот звук показался ведьминой дочери очень досадливым, - Так таращили свои зенки на меня, словно я – чучело болотное, губы кривили, носы воротили… Даже на нижние ярусы не пустили – хотя там та еще помойка, ой ли! Мол, нечего лесному отродью вроде меня в Небесном Городе делать. Мол, мы все отреклись от света, и дороги обратной к трону их бога нам нет. Ты представляешь, Виска? Нам-то… Ха!.. Глупцы, безмозглые олухи, которые дальше собственного носа видеть не хотят – вцепились в своего Светлого, как шелудивая собака в старую кость, и носятся с ним… - Ладно тебе, - Виска примирительно подняла ладонь, - Для них Бессмертный и единство всего в мире – такая же чушь, как все их разделения – для нас. Со своей метлой, сама знаешь, чужое подворье не мети. - Да знаю, - проворчала старуха, откладывая венчик и деловито закатывая рукава. На ее запястьях звякнули браслеты с кучей каменьев, и Мара, углядев, что Грайна начинает переминать какие-то коренья руками, решила, что уж теперь-то та точно не обернется, - Город, конечно, диковинный, ничего не скажешь. Тут я даже спорить не буду. Город-Древо – так они его зовут. И правда, что он над землей высится – уж не знаю, с какими энергиями они работали, чтоб поднять такую громаду из земли-матушки. Как гора – ровная, без верховины, а на пятачке земли наверху – город. Дорога вокруг поднимается, долгая такая – страх! А на обрывах, по всей высоте – дома какие-то, постройки, все белое, в глазах аж рябит. Красивее всего наверху, да только мне ли о том знать, они меня, собаки, не пустили… - раздался грохот, звон битого стекла. Грайна резко обернулась, и руки ее были красны от травяного сока, - Ах ты пигалица несносная! Ну, сейчас несдобровать тебе!.. Виска расхохоталась, наблюдая, как дочь испуганным чумазым котенком шмыгнула ей под руки, а Грайна нависла над ними обеими, словно грозовая туча. За окном носились беззаботные стрижи и пела молодая, звонкая весна. Воспоминание было далеким, смутным, размытым. Мара не помнила, зачем Грайна уходила в Небесный Город, однако детское воображение, растревоженное рассказами старухи, живо рисовало невиданной красоты столицу с белыми летящими башнями, длинными лестницами, высокими мостами. Там должно было быть хорошо по осени, когда листья в садах начинали золотиться и терялись в густой сочной синеве неба, а закаты падали прямо за край. Если Мара все верно поняла, ведуны Эллоина умудрились поднять над землей огромный пласт, сделав своеобразное плато прямо на ровном месте, среди пологих холмов и равнин, а на нем выстроили свой город, куда и посадили императора. - А что-нибудь о Небесном Городе тебе ведомо? – она взглянула на Даэн, и Коршун лишь пожала плечами. - Нет. Этот регион находится слишком далеко от Келерии. Возможно, Лорелей и контактирует с кем-то оттуда, однако нам эту информацию не разглашают. Наше дело – не политика, - она вздохнула, - Поэтому я не совсем понимаю, что делаю здесь и сейчас в качестве представителя всей Гильдии. В качестве твоей защитницы и спутницы – понимаю, а вот все остальное… - Я, в общем-то, тоже не особо понимаю, что делаю, и что делать в целом, - рассудительно молвила ведьма, находя ее холодную сухую ладонь и чуть сжимая ее пальцы в своих. Даэн подняла на нее глаза, и на лицо ее легла едва заметная тень улыбки. Мара тоже улыбнулась в ответ, - Сама же мне баяла о том, что справимся, что все решится. Вот и не думай о дурном. - А я прямо так погружена в смурные мысли, - иронично прищурилась Птица, вскидывая красивую бровь дугой, и Мара фыркнула: вот уж точно. Если Даэн и думала о чем-то недобром, то прятала это так умело, что даже чуткая к миру и к этой женщине Мара не смогла бы сказать, что ее тревожило. Лишь когда Коршун сама показывала это – не иначе. Солнце поднималось все выше, и, когда Мара с Даэн подошли к широкому мосту из светлого, грубо отесанного камня, небо стало совсем уж голубым и прозрачным, чистым-чистым. Женщины пропустили небольшую подводу, идущую из города, и Мара отстраненно подумала, что за это короткое время она увидела куда больше людей, чем за всю свою жизнь в лесу – там повсюду сновали лишь духи, прозрачные и тонкие, говорящие на ином языке, жившие совершенно иной жизнью. Сейчас же вокруг нее постоянно был шум и гам, человеческий переполох, и это было странно: с одной стороны, невероятно хорошо, но с другой – едва ли Мара смогла бы однажды променять свой тихий уютный быт на сети городов из камня и вечную суматоху. По склону к городу взбирались сады, и их заснеженные кудрявые ветви напоминали белое кружево меж пальцев искусной мастерицы. За спиной осталась сияющая серебром река, и Мара, так и не сумевшая понять, в чем причина такой структуры энергий, хмурилась и кусала губы – однако думать о том сейчас было некогда. Первое кольцо городской стены, за которым начинались поля и длинные темнеющие на снегу постройки хранилищ, теперь было совсем рядом. У врат их никто не остановил, никто ни о чем не спросил, словно безразличным стражам дела до них не было. Про себя Мара отметила, что мужчины здесь носили длинные теплые пальто до самых щиколоток и отпускали волосы, собирая их в косы на затылке. Глаза у эллоинцев были светлые, и на правой щеке у каждого воина виднелся какой-то рисунок – символ Светлого, если ведьма верно помнила: дерево о семи ветвях, схематично нарисованное на коже черной краской. Тот же рисунок Мара видела на второй стене, опоясывающей город: на светлом песчанике темнела узорная мозаичная кладка, и семь изогнутых ветвей расползались в стороны, словно русло давно пересохшей реки в пустыне. Почему-то Маре не нравился этот символ, так напоминающий древо Бессмертного: что-то в нем было неправильное, фальшивое, словно неведомый художник наделил его абсолютно неверным значением, и это понимание так и осталось в сердцах других. Из-за стены поднимались башни, облицованные все тем же светлым песчаником, и над городом развевались белые знамена с черным рисунком, беспрестанно двигающимся и меняющимся на потоках ветра. Все дороги в Алосте, как и в любой столице провинции, ведут к Собору – все это знают. Улицы города напоминают паутину: окружные нити идут по спирали к центру, и, если неспешно прогуливаться вдоль них, можно потратить целый день для того, чтоб обойти всю столицу, от самого дальнего квартала земледельцев до центральных кварталов ведунов и знахарей, вычищенных до последней пылинки. А вот если особо не задаваться целью осмотреть все, да пойти по одной из широких прямых улочек к Собору, то очень скоро приземистые домишки останутся позади, а перед глазами вырастет огромный каменный храм, над остроконечными крышами которого полощутся знамена, а вокруг каждой из восьми тонких башен вьется спиралью винтовая лестница, вдоль которой ярко горят крохотные золотые фонарики. Они не гаснут ни в бури, ни в самые жестокие холода, и поговаривают, что никто ни разу не видел, чтоб на ступенях показалась хоть одна живая душа. Но фонарики горят испокон веков звездами, и ничто не может изменить это. Они стояли на шершавых истертых ступенях, отполированных годами почти что до блеска. Впереди темнела двустворчатая дверь, распахнутая настежь, и внутри здания Мара видела прозрачный дневной свет, затапливающий залы и комнаты. У входа топтались люди – их было немного, и ведьма ощущала сладковатый запах каких-то масел, от которых неприятно кружилась голова, и мысли становились вязкими. Даэн взглянула на нее, чуть заметно кивнув, и они обе направились к входу в Собор, присоединяясь к другим просителям. На них, чужеземок, с любопытством косились люди – судя по странным длинным одеждам и по-особенному заплетенным волосам, все они были родом из Эллоина, а ни Мара, ни Даэн не напоминали светлоглазых жителей одной из восьми провинций. Ведьма ощущала себя неуютно под этими внимательными оценивающими взглядами, но, сжав зубы покрепче, заставила себя попросту не обращать на них внимание. В конце-то концов, ждать им нужно не так уж и долго. Когда подошел их черед, солнце, острое и почти белое, стояло уже в зените. Жизнь в городе кипела – сновали люди у подножия широкой лестницы, мохноногие низенькие лошадки тащили груженные холщовыми мешками телеги, переговаривались меж собой жители Алосты, прогуливаясь по городу, или торопясь куда-то по делам. И когда последний проситель покинул залы Собора, Мара чуть ли не вздохнула спокойно: наконец-то можно было спрятаться в тиши молчаливых комнат и заняться делом. Ждать она больше не могла. Эхо ее шагов отражалось от каменных стен, проложенных мрамором – таким светлым, что казалось, будто они оказались внутри облачного замка, или снега. Вокруг вырастали одинаковые широкие колонны, круглые, без единого изъяна, без единой трещинки, и светлые прозрачные занавески, заслоняющие огромные окна, чуть покачивались в ответ на колебания воздуха. Женщины шли по вытянутому узкому залу, в самом конце которого за широким столом, укрытым синим шелком, сидел человек. Он поднял на них равнодушный взгляд, когда Даэн выступила вперед, чуть склоняя голову. - Приветствую тебя, Жрец Светлого. Мы – чужеземки, пришли говорить с Хранителями Алосты. У нас – важные вести, и ждать мы не можем. Просим разрешения увидеть Хранителей Собора. - Разрешаю, - протянул мужчина, лениво поглаживая льняную косу, переброшенную через плечо и заплетенную в тугой канат. Акцент у него был странный, с долгим протяжным «а», и Маре слышалось самолюбование в его голосе. Да и взгляд его при слове «чужеземки» стал совсем уж скучающим. Впрочем, едва ли это имело значение, - Проходите, прошу вас, - он приподнял руку, указывая на высокую узкую арку слева от себя, и темный рукав его балахона сполз к локтю, обнажая медные кольца широких браслетов. Во втором зале тоже стояла тишь, и свет вокруг был прозрачен – он лился из широких окон и, проходя через молочный легкий шелк, ниспадающий с карнизов, становился совсем уж странным, нездешним. В центре зала на темных креслах с жесткими резными спинками восседали люди – их было восемь, и все они, словно один, обернулись к вошедшим, заслышав звук их шагов. Место, где они сидели, опоясывало кольцо из странных плоских чаш на высоких тонких ножках – и в этих чашах недвижимым зеркалом чуть поблескивала вода. Пахло терпким маслом, благовониями и чистотой, и Мара содрогнулась: все это не было важным и нужным. Истинная вера не требовала всего этого – отчего же тогда здесь, в оплоте Светлого, было так? Пятеро мужчин и три женщины спокойно разглядывали их, когда они предстали перед ними, останавливаясь напротив стоящих полукругом кресел. Балахоны на них были цветными, а в канатах-косах виднелись тонкие цепочки и круглые каменья. Сила, исходящая от них, была странной: Мара ощущала ее всей собой, ощущала кожей эту вибрацию – частую и низкую, словно ее насквозь прошивали сотни молний. Один мужчина, пожилой человек с пересыпанной сединой длинной косой, скупо улыбнулся им. - Здравствуйте, дети Светлого. - Приветствуем вас, - так же холодно ответила им Даэн, выпрямляясь и разворачивая плечи так, чтоб жрецы видели серебряную фибулу Гильдии на ее груди. Мара готова была поклясться – Птица тоже ощущала волны пренебрежения, исходящие от соборников, однако ей на них было плевать, - Я – Даэн из Фаулира, Келерийская Птица, а это – Мара из Гарварны, ведьма. Мы пришли просить Эллоин о помощи. - Мы видим, кто вы, - отозвалась молодая женщина – на вид ей было не больше тридцати зим. Ее темные глаза оглядывали их скучающе, и Мара ощущала ее презрение – впрочем, тщательно прикрытое маской дружелюбия, - Вернее, чувствуем. Все же от колдуний, живущих в изоляции, всегда приходит особое ощущение хаоса и некоторой бесконтрольности, неуправляемости… - она обаятельно улыбнулась Маре, но ведьма проигнорировала ее колкость, пропустив ее мимо ушей. Она не сомневалась в том, что они с Даэн встретят сопротивление в Алосте, - Поэтому можете перейти сразу к делу. Видно, что вы долго были в пути, а потому наверняка устали. Мы не хотим занимать ваше время понапрасну. Изящная формулировка, промелькнуло в голове у Мары, и ведьма ощутила легкое раздражение, заворчавшее волчицей в груди. Едва ли жрица имела в виду то же самое, что сорвалось с ее языка. Даэн, которая тоже и бровью не повела на выпад женщины, церемонно кивнула: - Нам также не хотелось бы терять время понапрасну, благодарим за беспокойство. Если мы не найдем поддержки здесь, нам придется выдвинуться дальше – а мы не можем позволить себе ни минуты промедления. - В таком случае, держите слово, - кивнула соборница, и усмешка ее еще больше напомнила Маре оскал, - Возможно, все мы услышим что-то действительно занятное.