И все мосты горят в огне

— Белль... Белль замерла, вжавшись спиной в дверь. Вот что такое, когда останавливается сердце... Вот что такое, когда в одно мгновение разрываются тщательно возведенные вокруг себя бумажные стены. Она обещала себе у городской черты, что больше не увидит мужа. Что сможет забыть его. И что ей будет все равно, если когда-нибудь он вновь появится перед ней. Сейчас звука его голоса, взгляда на него хватило, чтобы Белль осознала: она солгала себе. Белль резко выпрямилась, голубые глаза сверкнули. Пусть тогда хотя бы он не узнает о ее слабости. — Как ты вернулся? Знакомый, но сейчас безгранично усталый взмах запястьем. — Это уже не важно. — Тебе здесь больше нет места. Я велела тебе уйти, — Белль чувствовала, как шевелятся губы, как вылетают из них ледяные, безжалостные слова. — Я знаю. Я знаю, Белль, но... — Румпельштильцхен заговорил порывисто, торопливо, сопровождая слова робко-умоляющими жестами, — я не могу вновь покинуть город. Ты... там... — он несколько секунд молчал, а глаза вдруг испуганно расширились, как если бы он вновь был там, за за чертой, как все эти шесть недель, — ты не знаешь, на что обрекла меня! Там же, — мужчина сдавленно рассмеялся, — там нет магии. Я... — Там ты утратил свою власть, — бесцветно и ненавидя себя за то, что в голос вкралось злорадство, ответила Белль. Руки мага упали и повисли вдоль тела. Он кивнул, не сводя с Белль глаз. — Это все, что у меня осталось, — прошептал он. Девушка отвернулась. — Если бы... — Белль прошла внутрь комнаты, борясь с подступающими к горлу слезами — злобными или пропитанными болью, она не знала и не хотела знать. — Если бы ты не предпочел ее всему, этого не случилось. — Белль, я не... — Я не хочу тебя слушать! Она яростно обернулась к Румпельштильцхену, и он невольно подался назад. — Я больше не хочу слушать твою ложь. Он молчал, тяжело, прерывисто дыша. Темные глаза влажно блестели. — Зачем ты пришел? Прежде чем Румпельштильцхен успел ответить, она, стремительно поднявшись на цыпочки, сдернула с полки шкафа кинжал, вцепилась в рукоятку и подняла лезвие к лицу Темного мага. Со сдавленным восклицанием маг мгновенно отшатнулся от нее и, подняв локоть, заслонил лицо, как от обжигающей вспышки. Белль сжимала металл рукояти, а ее сердце изнутри сжимало холодное упоение его беспомощностью и страхом. Он причинил ей столько боли, а им всем столько зла, что единственным спасением была неумолимость. Несколько секунд в комнате висела тишина. Наконец Румпельштильцхен опустил руку, выпрямился и взглянул на Белль. Он старался говорить спокойно, но сбитое дыхание разрывало его слова: — Белль, ты... тебе не обязательно было брать его в руки. Достаточно, — мужчина усмехнулся дрожащими губами, — просто владеть им. Тебе я не опасен. Белль вскинула голову, надеясь, что резкое движение заглушит горький, бессознательный упрек в его последних словах. — Зачем ты пришел? Он несколько секунд колебался, Белль все отчетливее слышала, как тяжело он дышит. — Отдай мне кинжал. Она насмешливо улыбнулась, а Румпельштильцхен, заметив это, казалось, вжался в стену. — Белль, он... он мне нужен. Ты, — мужчина торопливо, заискивающе, развел руками, демонстрируя, как хорошо все продумал: — сможешь приказать мне не причинять зла никому в городе, и я выполню приказ. Но после… — Белль на миг обожгла боль, и не столько от мольбы в темных глазах, сколько от того, что с ней была смешана доверчивая надежда, — отдай его мне. Белль молчала. Румпельштильцхен прижал к груди правую руку в последнем жесте отчаянной просьбы. — Белль... Она вскинула голову. — Нет. Я владею им, и кинжал останется у меня. Румпельштильцхен нетерпеливо покачал головой. — Лишь до тех пор, пока никто не знает, что я в городе, — нервно, горячо заговорил он. — Как только это станет известно, половина Сторибрука примется искать кинжал, и рано или поздно кто-нибудь его украдет. — Тогда уезжай, — четко, глядя прямо в темные зрачки, выговорила она. — Покинь город вновь. — Не могу, — вырвалось у него с той же интонацией, что и "Мне страшно" у городской черты; он и тогда говорил так же беспомощно-искренне, так же жалобно, так же вопреки всему надеясь на то, что все-таки она услышит его. Белль крепче перехватила кинжал. Голос не дрожал. — Ты должен выбрать: кинжал или изгнание. Белль смотрела на Румпельштильцхена. Ждала. Она ждала, что блестевшие на его глазах слезы побегут по щекам. Она много раз видела его отчаяние, его боль, страх и слезы. Она выдержит. Но Румпельштильцхен смотрел на нее и молчал. Прерывистое дыхание выровнялось, мольба и отчаянный страх загнанного в угол зверя ушли из взгляда. Он как-то обмяк, будто разом потяжелел, и еще сильнее прижался спиной к стене, словно закрываясь от кинжала, хоть Белль и держала оружие неподвижно. Он попробовал заговорить, но голос дрогнул. Мужчина отвел взгляд, опустил голову. Наконец получилось — тихо, ровно: — Ты жестока. — Я знаю. Румпельштильцхен внезапно вскинул голову, и на миг из его глаз на Белль выглянула нечеловеческая, неумолимая, неукротимая злоба. Выглянула и пропала, растворилась в беспроглядной тьме и усталости. — Ты знаешь, я не хочу причинять тебе боли, — вырвалось у нее вместе с невольным шагом к нему. Румпельштильцхен словно не слышал ее. Или не поверил. Он не изменился в лице. — Я... — теперь он говорил тихо, равнодушно, будто не обращался к ней, — я убил Темного мага, потому что он сам этого захотел. Он привел меня к кинжалу. Он предупредил, что настанет время, когда... Он замолчал, а на лице все глубже и глубже отпечатывалась безысходная боль. Белль задохнулась. Она боялась понять, что он пытался ей сказать. И о чем сумел умолчать. Румпельштильцхен уже повернулся и молча, неровными шагами дошел до двери. — Румпель! Он замер. — Я... — сердце Белль билось так сильно, что ей казалось, вместе с комком в груди вибрируют стены, дрожит пол, — я не хотела всего этого. Румпельштильцхен сделал движение, словно хотел обернуться и не мог. Белль слепили слезы. Через мгновение она осталась одна.