Похождения Бабы Маши

Солнце выглянуло из-за туч, на улице стало чуть приветливей и светлей. Мокрый асфальт будто дышал свежестью. Гремевшая всё утро гроза, наконец, утихла, и народ понемногу начал выползать из своих квартир. Вряд ли их привлекла повисшая вокруг легкость, скорее нетерпящие отлагательств дела и возможность не намокнуть… Я и Лида сидели на лавочке возле подъезда. Мы ждали прибытия наших «голубков». Они не заставили себя ждать: гламурно-розовая машинка Анжелочки въехала во двор, подняла столб брызг из глубокой лужи, чуть не окатив мутной водой одинокого прохожего, и замерла, заскрипев тормозами, у подъезда. Лида тут же вскочила с места, я же, несмотря на то, что очень соскучилась по внуку, поднялась лениво и неохотно. Конечно, первой из машины выскочила Анжелочка с улыбкой от уха до уха. На её коже появился неестественно-бронзовый загар, длинные волосы были чуть подкручены в кудряшки, а на голове был ободок с леопардовыми ушками. Анжелочка чуть не прыгала на месте от переполнявшей её радости. Как только она увидела Лиду, на окружающих нескончаемым потоком полилась новая информация. Невооруженным глазом была видно – уж кто-кто, а Анжелочка поездкой довольна до безобразия. Не переставая трещать, она легко захлопнула дверцу машины, закинула на плечо блестящую сумочку и, взяв бабушку под руку, пошла в подъезд. С того момента, как Анжелочка открыла рот, она, кажется, даже не взяла ни единой паузы, чтобы перевести дыхание: пожалуй, понятие «трещать, как сорока» окончательно сложилось у меня именно сейчас. На фоне Анжелочки и её «неземного таланта». Дверь в подъезд легко хлопнула, и голос стал тише, заглушаемый ещё и перестуком высоких каблуков. Невольно вспомнились её ночные приключения по моей квартире… Не дай бог это повторится! Тем временем открылась и вторая дверца. Из неё показался уставший, будто осунувшийся, Олежка. Выглядел он так, будто ездил не в отпуск, а на каторжные работы. И настроение было соответствующим. Олежка устало осмотрел двор, перевел взгляд на меня и, слабо улыбнувшись, поздоровался. Я даже не сразу его узнала. Он как-то вяло отзывался на вопросы, разгружая многочисленные пестрые пакеты, очевидно, с Анжелочкиными обновками. Было их действительно много, больше двух десятков точно. Помимо этого из багажника он достал пару розовых надутых от вещей чемоданов, на одном из которых от резкого движения предупреждающе крякнула молния. И обиженным писком замок не ограничился, видимо, у Олежки был неудачный день: под давлением «собачка» отъехала в сторону, а все содержимое чемодана оказалось на асфальте и, по совместительству, всеобщем обозрении. Олежка лишь зло пнул колесо и с остервенением принялся собирать вещи обратно. Сумка же упорно не застегивалась, а от очередной попытки и вовсе лопнул несносный замок. Видя по лицу внука, что ещё чуть-чуть – и его терпение кончится, я остановила проходящих мимо мальчишек и авторитетно попросила помочь с вещами. Помощь нам оказали почти добровольно, но Олежка упорно отвоевал самый большой чемодан с парой самых тяжелых пакетов и, забыв про усталость, с чувством собственного достоинства, минуя лифт, пешком поднялся на шестой Лидин этаж. Вместе с ним на улицу вышла уже переодевшаяся Анжелочка. Она что-то мило проворковала, на это «что-то» Олежа хмуро согласился и, увернувшись – специально или случайно – от поцелуя, направился к нашему дому. Конечно, куда же ещё? Уже с порога сделал страшные глаза, очевидно, выражая этим своё отношение к жене. Оказалось, Анжелочка уже убежала к подругам, хвастаться обновками и впечатлениями от нового места, связанного с модой и модельным бизнесом в целом. А Олежка убежал ко мне, на родную кухню. Я собралась заваривать чай, но Олежа попросил кофе и покрепче. Это ли мой внук, который даже от одного кофейного аромата морщил нос! Неужели женитьба настолько его изменила? Судя по тому, как живо он хлебал едва не кипящий напиток – сильно. Кое-как взбодрившись, он устало подпер рукой щеку и заговорил. Олежка рассказывал мне, но вроде как и нет: слова просто заменяли друг друга. Я лишь иногда вставляла банальные фразы. Пальцем он водил по гладкому краю кружки туда-обратно, не отводя от него взгляда, абсолютного пустого и безэмоционального. А я слушала и не могла не удивляться – сколько же он натерпелся! Ближе к концу рассказа Олежка начал откровенно зевать, потер переносицу, затем расслабленно облокотился о стену, опустив подбородок себе на грудь, и через пару минут крепко заснул.