***
– Итак, класс. Сегодня на уроке мы будем изучать атавизмы и рудименты. Начнём, пожалуй, с атавизмов. Кто-нибудь знает, что это такое? – перемещаясь по кабинету, спросила учитель биологии. На уроке Илайн пребывала в некой прострации. Не то, чтобы ей не была интересна тема урока – а биологию она любила – просто мыслями всё ещё находилась не здесь, слушала, как свистит ветер, а на бумагу нежно ложились мягкие росчерки воспоминаний. – Хлоя? Высокомерно подняв голову, жгучая брюнетка презрительно глянула на мисс Фримен и наигранно улыбнулась учителю. – Атавизмы – это возникающие у человека признаки, свойственные его дальним предкам. Примерами атавизмов могут служить многососковость, повышенная волосатость, фистулы в горле, наличие хвостового придатка, ну, и, например, – девушка на мгновение замолчала, напуская задумчивый вид, но потом продолжила, с едкой улыбкой поглядывая на Илайн, – ах да! ещё горб на спине. Сквозь гул и нескончаемый смех класса вдруг послышался противный юношеский возглас: – Похоже, её предками были верблюды! Услышав одобрительный свист одноклассников, парень перегнулся через парту, чтобы дать "пять", сидящему рядом другу. – Ну всё, тихо! – Профессор? – Да, мисс Фримен? – А атавизмами могут считаться, ну, скажем, крылья? – затаив дыхание, выдохнула девушка, искренне надеясь, что её волнение спишут на простое любопытство. – Это достаточно странный вопрос. Теоретически это возможно, поскольку зародыш человека проходит все стадии развития, включая птицы. Но существование крылатого человека... это так... нереально. Люди так давно хотят покорить небо без помощи каких-либо приспособлений или устройств, что возникновение такого человека не стало бы секретом для научного сообщества. Хотя, безусловно, легенды существуют, но не более. Итак... Мисс Фримен? Что-то случилось? Я бы попросила вас вернуться на своё место. Мисс Фримен! Немедленно вернитесь в класс! Мисс... За что мне это?! Итак, кто-нибудь знает, что такое рудименты?..***
Шмыгнув носом и стерев влажные дорожки со щёк, Илайн забралась на переднее сидение машины, пряча лицо за завесой волос. Майк тут же надавил на педаль газа, и автомобиль тронулся с места. – Ангелочек, что-то случилось? Ты какая-то грустная, – подала голос Аллин, дотрагиваясь до руки дочери, которую та сразу же вырвала. – С чего ты взяла? Всё в порядке, – немного грубо отозвалась девушка. – Что-то в школе? Не молчи! – Почему же? Всё хорошо. Вот на биологии мы проходили такую интересную тему! Атавизмы, называется, - злобно выплюнула Илайн переводя взгляд с матери на отца и обратно. Аллин заметно побледнела, а "ёжик" чуть не вписался в поворот, заслышав слова брюнетки. – Ну чего же вы молчите? Или вам нечего мне сказать?! – Птичка, послушай... – Нет, это вы меня послушайте! Столько лет... вы говорили, что я особенная, называли чудом, а выходит врали! Вы мне врали! Все те слова – одна сплошная ложь! "Дорогой, а давай внушим ей, что она волшебное создание, она же такая наивная и поверит нам, ведь мы её родители! Нет, я придумала! Что если сказать, что ей все завидуют, потому что она другая, потому что лучше? Зачем же ей знать, что она бракованная, издержки производства?!" Этот же изъян не лечится, да, дорогие мои? – Не смей так о себе говорить! Никакой это не изъян, а ты и правда чудо! Наше чудо... – Разве ты не видишь? Я ведь монстр, мама... – захлёбываясь слезами, прошептала девушка. – Я вообще не должна была появляться на свет. Просто у кого-то сверху было хорошее настроение, и он вдруг подумал:"Интересно... А что будет, если смешать это и, скажем, это?" И получилась я, ошибка природы... – Как ты не понимаешь, ты лучшее, что есть в нашей жизни. Мы очень тебя любим, любой... – А я себя ненавижу... И вас... вас я ненавижу тоже... Если бы семейство Фримен водило знакомства с экстрасенсами, гадалками ну или, в крайнем случае, "позолотило ручку" какой-нибудь встречной цыганке, ему бы непременно посоветовали быть по-аккуратнее на дорогах. Но, поскольку ничем подобным семья похвастаться не могла, собственно и произошло то, что случилось мгновением позже. Когда-нибудь в далёком будущем, вне всяких сомнений, какой-нибудь юный учёный приделает к машине крылья али какое другое приспособление, чтобы воспарить над облаками, а пока... А пока некогда белый Bentley летел по шоссе, не сбавляя скорости, ведомый взволнованным мужчиной, который то и дело взмахивал руками и поглядывал на взбешённую дочь, плохо следя за дорогой. И то ли по этой причине, то ли по внезапно обрушившемуся року судьбы, но автомобиль резко взмывает ввысь с обрыва, отправляя в полёт и ограждение, а уже через несколько секунд камнем летит вниз, навстречу глубокой глади озера. С секунду каждый, кто был в машине, припадал к окну, наслаждаясь зародившейся в животе лёгкостью, когда автомобиль только отрывался от земли. Первым от этого дурманящего ощущения очнулся Майк: – Отстёгивайся! – крикнул мужчина, открывая окно со стороны пассажирского сидения. Илайн недоумённо взглянула на отца. – Живо! – снова прокричал мистер Фримен, но поняв, что попусту теряет как никогда драгоценное сейчас время, махнул рукой и сам принялся за ремень безопасности. Как назло, тот не поддавался. А до морской глади оставались считанные метры... – Чёрт... – Что ты... На мгновение запустив руки в волосы, Майк с удвоенной скоростью начал рыться в бардачках машины в поисках какого-нибудь острого или режущего предмета, чувствуя, как секунды утекают сквозь пальцы. Тик-так... – Святой Николас... – шептала Аллин, сложив руки в молитве и раскачиваясь из стороны в сторону. – Да что ты там бубнишь?! – стукнув по приборной доске, воскликнул мужчина, взгляд которого против воли зацепился за небольшую иконку в стеклянной раме, а в голову тут же закралась шальная мысль. – Николас... Схватив икону, он со всей силы стукнул её, разбивая стекло на осколки. На ладони остался неглубокий порез, но ему было всё равно; изображение седобородого старца с грубыми чертами лица, кружась, опустилось под ноги, а на щеках выступили кровавые слёзы; между тем Майк перерезал ремень безопасности так быстро, как только мог. Послышался звук удара, и машина постепенно начала заполняться водой, погружаясь на дно, словно в зыбучие пески. – Вылазь в окно! – покончив с ремнём, закричал брюнет. – Немедленно! – Нет, – помотала головой девушка. – А как же вы? – Мы следом, – он ободряюще улыбнулся дочери и вытолкнул ту в окно.***
Как бывает в разгар рабочего дня, непосредственно в больнице, кто-то приходил навестить своих родных, кто-то спешил сдать анализы или просто прогуливался по коридорам. И это не считая врачей, которые то и дело бегали из кабинета в кабинет, назначали кому-то лекарства, осматривали пациентов. Вообщем, оживлённость здесь била ключом, что уж говорить о ежедневной суматохе. Поэтом никто особенно не обратил внимание, когда на пороге клиники появилась статная молодая женщина в струящемся платье. Рыжие локоны, собранные в замысловатую причёску, изящные черты лица – эдакая голливудская знаменитость. Разве что о цвете её глаз рассуждать не приходилось: те были скрыты солнцезащитными очками. Подойдя к стойке регистрации, она поздоровалась и пусть и с улыбкой, но немного надменно произнесла: – Не подскажите, где я могу найти доктора Райта? – Извините, тут такое случилось... – оторвавшись от бумаг, сказала медсестра. – Не поймите меня неправильно... Неподалёку здесь авария произошла, так что доктор не сможет вас принять. – А я, собственно, как раз по этому вопросу, – теребя ремешок сумочки, призналась женщина. – Оу... Прошу прощения. Вам в 205-ый кабинет. Второй этаж, налево по коридору и... – заметив замешательство посетительницы, девушка покачала головой. – А давайте, я вас провожу. Тамила! Сменишь меня? Идемте. Следующие несколько минут они плутали по коридорам больницы, то поднимаясь вверх по лестнице, то спускаясь на несколько пролётов, пока наконец не оказались напротив двери с табличкой "205". – Подождите минутку, – прервав тишину, попросила медсестра и скрылась за дверью. – К вам женщина, говорит, по поводу аварии. – Скажите, чтоб заходила. Кивнув, девушка вышла из кабинета, пропуская вперед посетительницу. – Здравствуйте, я только что с самолёта... Это ведь вы мне звонили? – Проходите, присаживайтесь. Нечего стоять на пороге, – на месте врача уютно расположился сотрудник правоохранительных органов, а надетая на нем полицейская униформа пестрила кофейными пятнами и крошками от хлебобулочных изделий, вот только мужчину это ни капли не смущало. Хотя, вполне возможно, он просто не видел ничего ниже собственного живота. Дождавшись, когда женщина последует его совету, полицейский продолжил. – Да, это я. На всякий случай напоминаю: меня зовут Ричард Грин. Ах, совсем забыл спросить, как мне к вам обращаться? – Мэган Хант. – Так вот, миссис Хант. Как я понял, вы являетесь сестрой миссис Фримен. – Да, это так. По телефону вы говорили... – взволнованно начала было собеседница, но вскоре смолкла, оборвав фразу. – Вы не могли бы рассказать, как это произошло? – Они ехали по опасному участку дороги, и, видимо, мистер Фримен, который и был за рулём, не справился с управлением или отвлёкся на что-нибудь. Машина сбила ограждение и упала в озеро. Они захлебнулись. Соболезную. Сидевшая напротив женщина, раскрыла рот в немом крике. Было заметно, что её потряхивает, и она силилась не расплакаться в голос, однако из-под ладони, которой был прикрыт рот, то и дело вырывались приглушённые всхлипы. – Знаете, мы так давно не общались, – утирая слёзы тыльной стороной ладони, Мэган попыталась успокоиться. – Живём в других городах, да и мужья что-то там между собой не поделили... Кажется, Оливер, мой муж, плохо высказался о работе Майка, дескать, это всего лишь пустая трата времени, и денег от этого не прибавится. Тот, в свою очередь, обвинил его в максимализме. Да, есть у Оливера одна крайность... Вообщем, не поладили. А пару дней назад Аллин неожиданно позвонила. Просила присмотреть за дочерью, если с ними что-то случиться. За дочерью... А что с девочкой? Она жива? – Жива, но, похоже, в шоке. Ни с кем не разговаривает. Сейчас мисс Фримен осматривает личный доктор её семьи... Мистер Райт, кажется. О, а вот и он! Миссис Хант повернула голову: там, на пороге, изумлённо застыл престарелый доктор. Седина давно уже поселилась в его волосах, отвоевав своё место у чёрного цвета, жилистые же руки мягко сжимали девичью ладонь, как и когда-то совсем маленькую ладошку, девушки. – Мистер Райт, познакомьтесь, это миссис Хант, сестра миссис Фримен. – Здравствуйте, – выпустив руку Илайн, доктор протянул свою для рукопожатия, брюнетка же опустилась на кушетку возле двери, оставаясь ко всему безучастной. Изредка она окидывала собравшихся стеклянным взглядом, а потом снова утыкалась в пол, не выпуская из рук потрёпанную не то временем, не то пресными водами крылатую куклу. – Можно просто Ориан. Поразительно... Вы так похожи. – Не совсем, – немного подрагивающим голосом произнесла женщина и, чтобы скрыть неловкость, попыталась улыбнуться. Затем приподняла очки. Из-под завесы ресниц показались зелёные, по-кошачьи хитрые глаза, а под ними – разводы туши. Переведя взгляд на сжавшуюся у двери темноволосую девушку, она встретилась с глубокими омутами фиалковых глаз и вздрогнула, увидев зияющую в них пустоту. Передёрнув плечами, Мэган вновь поспешила скрыться за темным стеклом очков. – Как девочка? Надеюсь, ничего серьёзного? – Всё хорошо. Небольшая температура, пара царапин – ничего серьёзного. Правда, она всё ещё отказывается разговаривать, но, думаю, со временем это пройдёт. Эм... Не сочтите за наглость, но что вы планируете делать дальше? – Посажу её на самолёт, Оливер встретит, а сама займусь похоронами. Я узнала, что они задолжали крупную сумму, так что дом придётся отдавать за долги. – Ну,раз уж вы всё решили... У меня будет к вам только одна просьба. Я бы хотел, чтобы вы разыскали моего бывшего стажёра. Видите ли, в раннем детстве у Илайн обнаружилось... странное заболевание и мы наблюдали вместе, пока Колдер не закончил стажировку. К сожалению, фамилию мне не вспомнить. – Но почему бы просто не найти другого врача? – Послушайте, мы знаем Илайн с пелёнок. Я принимал роды у вашей сестры. Неужели этого не достаточно, чтобы вы сделали так, как я прошу? Поймите, я могу доверять только ему. И ваша племянница его знает, ей будет легче свыкнуться, если рядом будет знакомый ей человек. – Я не знаю, – взмахнула руками миссис Хант и перевела взгляд на девушку. Вернее хотела перевести на девушку, но вот только самой брюнетки там не оказалось. Вместо неё на кушетке сиротливо лежала кукла. – Сбежала... – похолодела женщина. – Куда она могла пойти? – Может, домой? – предположил сотрудник полиции. – Не думаю, – на вопросительные взгляды доктор пояснил, нахмурив брови. – Есть у меня одна мысль, да и далековато сам дом находиться.***
Поймав попутку, темноволосая девушка забралась на переднее сидение, поджав под себя ноги. За рулём сидел коренастый мужчина и с интересом поглядывал на попутчицу. – Ну, давай знакомиться, что ли? Я Джек. Илайн приподняла брови, взглянув на водителя, но вскоре отвернулась и прикрыла глаза. – Молчишь? Ну, молчи-молчи. Мы народ не гордый и с собой поговорить можем, – казалось, отсутствие ответа ничуть не огорчило мужчину, напротив, он был из тех людей, кто любит трещать без умолку, и совсем не важно, кто являлся его слушателем: близкий человек или же, к примеру, корыто, которое и машиной-то не назвать. - Ты что-то какая-то грустная... Случилось что? Я чего спросил. Дочку мою один пацан обижал, так я его научил уму разуму. Я, знаешь ли, человек простой, и, если что не по справедливости.... Эх! - погрозил кулаком он кому-то неведомому. - Я вот к чему: если что, ты это... не стесняйся, помогу чем смогу. Совсем забыл: куда едешь хоть? Передав записку с адресом, девушка вновь повернулась к окну. Краем уха она ещё слышала голос Джека, который что-то говорил о своей дочке и семье, но была так глубоко погружена в свои мысли, что не заметила, как забылась беспокойным сном, который однако не принес ей долгожданного успокоения. Вместо этого Илайн снова очутилась среди холодных глубин озера, вновь и вновь пытаясь добраться до машины, периодически всплывая на поверхность, чтобы отдышаться. А потом она билась и кричала, кусалась и царапалась, вырываясь из стальной хватки приехавших полицейских... И проливала слёзы от осознания того, что он опять соврал - они так и не всплыли. - Приехали. Эй, ты спишь? Подскочив, брюнетка покачала головой, улыбнувшись в знак благодарности, и выскочила из салона автомобиля. Ей хватило десяти минут, чтобы пересечь парк и добраться до конюшни, ещё пять ушло на написание записки с извинениями для Тео и просьбой не искать её. А потом внезапная вспышка воспоминания накрыла девушку с головой. - Давай, не бойся. Одну ногу сюда... да, вот так, молодец. Теперь вторую. Держишься? Подожди, я поправлю седло. Так удобно? -Эй, ты что-то забыла? - знакомый голос, раздавшийся за спиной заставил Илайн вздрогнуть и выронить записку. - Всё в порядке? Расплывшись в улыбке, брюнетка резко развернулась и кинулась в объятья конюха, зарывшись носом в его рубашку. Уловив запах мускуса, который исходил от мужчины, она ещё сильнее прижалась к сильному телу, пытаясь запомнить мельчайшие нотки его аромата. Помимо пота и конюшни, если глубоко вдохнуть, можно было уловить и запах обыкновенного хозяйственного мыла, волосы же пахли чем-то фруктовым. - Эй, ты чего? Что-то случилось? Помотав головой, она снова улыбнулась. Ей нужно было улыбнуться, мол, "всё в порядке, ничего не случилась, я даже улыбаюсь, видишь? Всё хорошо." А ещё она была так безмерно счастлива, счастлива ровно настолько, насколько вообще могла быть после случившегося, счастлива от того, что в отличии от родителей, от дядюшки Ориана и мистера Сокола с Тео она хотя бы сумеет попрощаться. О, как бы девушка хотела простоять вот так целую вечность! Вот так - прижавшись к теплой широкой груди друга, но у неё было катастрофически мало времени. Вероятно, её уже хватились и вовсю разыскивают, вероятно, она никогда в жизни больше не увидит этого долбанутого с безумной улыбкой, не услышит это его "эхей, маленькая леди, идём прокатимся! Бабочка давно заждалась тебя, а ты всё никак не можешь почтить нас своим присутствием. Совсем о нас забыла!", не будет его бубнежа по поводу не на место положенной вещи или его ковбойской шляпы на её макушке, не будет больше его вкрадчивого голоса за её спиной, тихих шагов и весёлых подтруниваний друг над другом, не будит больше этой конюшни, не будит и её дома - ничего этого больше не будет. Но если... если всё-таки её задумка удастся, она сумеет, она сможет сохранить частичку дорогого для неё мира, и её никто не найдет. Оставалось только надеяться, что Тео не отыщет её записку прежде, чем она пропадёт из виду. Судорожно вздохнув, Илайн наконец отстранилась от конюха и, нежно проведя рукой по его щеке, сдёрнула с него шляпу и нахлобучила себе на голову - небольшой сувенир на память. А потом, ещё раз улыбнувшись и махнув на прощание, вскочила на Бабочку и пустилась галопом, оставляя за спиной пришедшего в ступор друга. Ей так и не хватило сил сказать "прощай", сказать хоть что-нибудь. Не потому, что боялась, что голос подведёт её, и не потому, что так Тео мог что-то заподозрить. Она просто не хотела говорить, она хотела кричать, но этот крик никому не был нужен, даже ей самой. Она не хотела говорить, потому что последним её словом было "ненавижу". И она не смогла побороть это нежелание даже ради него. Левада* для лошадей имела не очень большие размеры, но, чтобы почувствовать дыхание свободы, много места и не нужно, достаточно всего лишь скакать по кругу. Однако этого расстояния хватило для того, чтобы как следует разогнаться. Оказавшись в паре метров от ограждения, кобыла заметно напряглась, и стала мотать шеей, и, если бы наездница не провела по холке, силясь её успокоить, Бабочка непременно свернула бы в сторону, вот только, пришпоренной, с высокой скоростью приближающейся к ограде, ей ничего не оставалось, кроме как прыгать. Прыгать так высоко, как не прыгала ещё никогда в жизни, прыгать, чтобы ощутить наконец долгожданную ей свободу. А Илайн хоть верила, что у них всё получится, что Бабочка сможет, ещё некоторое время не могла прийти в себя, прижавшись к телу лошади, после того, как они перемахнули ограждение, что не сразу заметила пропажи ковбойской шляпы. Но возвращаться было уже поздно, да и девушка больше не имела на это право, не хотела иметь. Вместо этого она наслаждалась ощущением свободы и поцелуями ветра на своих щеках, хоть и не стала сбавлять скорости, опасаясь быть настигнутой. А ещё брюнетка наконец-то выполнила обещание. - Мама, а волшебство существует? – как-то раз поинтересовалась Илайн, лежа в кровати. - Конечно, существует. Рассвет, закат – каждый день полон чудес и волшебства. Роса на цветах, радуга, крик новорожденного – чудеса везде. Только вот замечает их не каждый. Кому, как ни тебе, это понимать, ведь ты прямое тому доказательство. - А Бабочка мне не верит. - Бабочка? - Так зовут лошадь в нашей школьной конюшне. У нее мягкая шёрстка и большие красивые глаза. - Почему же она не верит? - Не знаю. Может, потому что каждый её день похож на предыдущий, а она хотела бы свободы? Свобода – это же тоже чудо, правда? - Да, милая. - Может, когда-нибудь я ей его подарю. - Мисс Фримен, немедленно остановите лошадь! - неожиданно раздавшийся громогласный голос, принадлежащий, как оказалось позже, мистеру Грину, вывел девушку из воспоминаний. Если он надеялся таким образом её остановить, то являлся тем ещё болваном, поскольку его оклик возымел совершенно обратное его словам действие, заставив Илайн вплотную прижаться к Бабочке и дать ей шенкеля**, чтобы увеличить скорость. И у неё бы, возможно, получилось оторваться, если бы мужчина так стремительно не преградил путь, выстрелив в воздух. Испугавшаяся кобыла мгновенно встала на дыбы и, скинув наездницу, ринулась в сторону, ведь у неё ещё оставался шанс остаться на воле, чего нельзя было сказать об упавшей наземь брюнетке. Её душили слёзы, но не от боли, как можно было подумать, глядя как та прижимает к груди ушибленную руку, её душили слёзы отчаянья, такие, оказывается, горькие на вкус, что хотелось взвыть. И надо бы остановиться, взять себя в руки, вот только тело начинает сотрясать крупная дрожь, а руки и ноги, всё ещё ноющие от боли после падения, становятся игрушкой кого-то невидимого - они то взлетают в воздух, изгибаясь под неестественным углом, то бессильно падают, цепляясь за землю. А за секунду до того, как откидывается голова девушки и закатываются её глаза, из груди вырывается душераздирающий крик, который приводит в ужас и самого Ричарда Грина, и Мэган Хант, нервно переминающуюся возле полицейской машины, не решаясь подойти поближе. Уже много позже, придя в сознание в салоне автомобиля сотрудника правоохранительных органов, Илайн жалела, что не смогла справиться с накатившей на неё истерикой, ведь даже после провала, после этой дурацкой неудачи она хотела бы встать, гордо выпрямив спину, вздёрнув подбородок, и, превозмогая ломоту во всём теле, наградить тех двоих презрительным взглядом и плюнуть им в лицо. А ещё безумно, с каким-то маниакальным желанием в глазах жалела, что упала не на спину. А пока к ней обеспокоенно спешили два человека.***
Солнце провожало в дальнюю дорогу мисс Фримен последними, по-весеннему нежными лучами, целуя её в бледные, бескровные губы и мокрые от слёз щёки и обнимая понуренные плечи. Здешний ветер в последний раз трепал её вмиг поблёкшие волосы, унося с собой запах некогда такой радостной, всегда улыбчивой девчонки. Мистер Сокол клокотал на высоком заборе аэропорта, опасаясь подлетать ближе, но так и не был услышал из-за гула турбин самолёта. Но не только природа в эту минуту прощалась с крылатой девушкой, её воспоминания, невесомые, но так тяжело давящие на плечи, хотели облегчить её боль. И ей нужно было это вспомнить. - Десять, девять, восемь... За праздничным столом сидели уставшие, но несомненно счастливые молодые родители, чуть поодаль, в кресле возле камина расположился Ориан Райт или дядя Ори, как часто любила называть его крестница, которая, кстати говоря, весело прыгала у него на коленях. Маленькой девочке безумно хотелось слезть и скакать уже по всему дому, но она так редко видела крестного, что даже тихие просьбы мамы и папы оставить дядю в покое: "он же устал", - не мог сдвинуть её не иначе, как прыгая, тем более что сам мистер Райт не очень-то сопротивлялся. Как-то так повелось, что каждое Рождество эти четверо всегда отмечали вместе с самого рождения Илайн. Это стало их маленькой традицией, и Ориан очень радовался возможности провести праздник в кругу, пусть и не своей, семьи, а не на ночном дежурстве, да и окружающие его люди за последние годы стали ему невыносимо родными и близкими, а девчонка на его коленях - чуть ли не родной дочерью. И сейчас все вместе они отсчитывали последние секунды до наступления Рождества и дня рождения девочки. - Пап? - как-то спросила у Майка дочь, залезая к нему на колени. - Что-то случилось, дорогая? - Да нет, просто... Скажи, если бы у меня не было крыльев, вы бы перестали называть меня чудом? Мужчина сперва хотел отшутиться, мол, "ты чего?", но заглянув в глаза малышки, а для него она всегда останется его малышкой, он заметил не столько желание услышать ответ, сколько его важность, а ещё осознал, что, если скажет что-то не то, может глубоко ранить его дочурку. - Конечно нет... - начал отец и уже хотел было добавить так любимое им "птичка", но вовремя себя одёрнул. - Видишь ли, мы очень долго хотели, чтобы ты появилась на свет, но ты почему-то к нам не спешила, - прошептал он и лукаво улыбнулся, прижав дочку ещё ближе, чем заслужил её искреннюю улыбку, которая, впрочем, быстро сменилась полной сосредоточенностью на лице. - Но, слава богу, дядя Ори нам помог, и ты родилась в канун Рождества, так что, если бы у тебя не было крыльев, мы с мамой называли бы тебя рождественским чудом. Мы и сейчас, конечно, можем тебя так называть, но "чудо в перьях" звучит гораздо лучше, ты так не находишь? Ветер свистел в ушах маленькой девочки, соревнуясь с клёкотом сапсана в громкости, но та даже не морщилась, наоборот, она заражалась этой игрой и волнением от предстоящего полёта. Её первого полёта. Мистер Сокол прочно вцепился в футболку малышки рядом с позвоночником, чтобы не задеть её уже расправленных, торчащих из разрезов одежды крыльев, и старался оторвать её от земли. Если бы кто-то увидел их сейчас, то непременно поразился бы, как две пары красивых, чёрных, массистых крыльев взмывают в воздух. А дальше - тот же свист ветра, тот же клёкот и заливистый смех озорной девчонки, касающейся облаков. О, как же она не хотела садиться в этот чёртов самолёт! И, если бы сам Дьявол предложил бы ей сейчас проснуться в своей кровати от звонкого "пора в школу!" своих родителей, она бы отдала ему всё на свете, всё, что бы тот ни попросил: душу, несколько лет своей жизни, даже крылья, - и ни о чём бы не пожалела. Просто потому, что больше не хотела летать...