Донателло: Жить и

Донателло всегда видит чуть больше, чем остальные. И чаще всего – больше, чем нужно. Не настолько, чтобы лезть, куда не просят (хоть и не без этого порой). Но при этом часто прячет глаза. У Донателло в голове соцветия мыслей, миллиарды, целые Вселенные. Их очень, очень много, настолько, что они не умещаются у него в голове. Их он часто записывает в свой блокнот – десятый, двадцатый, сто тридцать второй – и прячет в коробку под кровать или, может, в сумку, там много потайных карманов (и не то чтобы он переживал, что однажды всё это прочитают – очевидно, никто даже не поймёт, о чём речь). И иногда – на диктофон. Мысли Донателло порой слишком сложные, их трудно понять до зубного скрежета. Но у него мягкий мелодичный голос. Этого хватает. У Донателло внутри эмоции, чувства, свои дикие чудовища, которые ему позволяют быть хозяином, которые его почему-то – как-то – слушаются. Он умеет держать их в узде. Он умеет быть твёрдым. Руки Донателло созданы создавать. Но иногда, иногда мыслей в его голове – на бумаге, на записях в диктофоне, вовсе для этого не предназначенном – становится слишком много, мало кто может его понять из-за нервозных ноток в его голосе, чудовища начинают подползать ближе и принюхиваются жадно – Вот тогда он начинает крушить. Его руки хватают всё подряд, рвут всё подряд, рушат, ломают, мнут, сжигают - уничтожают. Мириады мыслей отзываются в его голове оглушающей, иссушающей болью. А потом он звучит хрипло и болезненно, просит о помощи своими глазами, но не губами, и всеми силами держится за свой островок, внезапно появившийся в бушующем чёрном море. Молнии стихают. Ветер замолкает. У Донателло в голове слишком много всего. Донателло изнутри переполняет боль, а по ночам он прячется от своих демонов в клетке, через которую они его не достанут какое-то время ещё. Донателло хранит в себе погибших и раненных. И кормит их всех своей кровью. Донателло всегда видит чуть больше, чем нужно видеть, чуть больше, чем остальные. Но себя увидеть не даёт никому.