Лживый белый цвет

Белое, белое… Стены, потолок и ковры. Белые шторы на окнах, белый струящийся свет. Белые простыни, белая кромка бокала… Белая кожа, белые волосы и… синие ленты. Именно они казались по-настоящему живыми в этом могильном царстве белизны. Шелковые насыщенного синего цвета полоски ткани удерживали в подвешенном состоянии красивого хрупкого юношу. Его длинные белокурые волосы спутались, взгляд светло-голубых глаз словно подернулся мутной поволокой… он почти бредил. Все, что когда-либо было любимо им – забылось, растаяло, как туман, оставив лишь нечеткую дымку на стекле сознания. Все, что он знал, помнил, все, во что он верил – закончилось вместе с острым проникновением белоснежных клыков в его шею, в кровь, в душу. Опаляющим огнем в разум. Ядом по жилам. Смертью в память. Не было боли, страха, отчаяния. Были руки – теплые, нежные, властные. Были губы… жар… биение сердца… сладостная дрожь по позвоночнику… внизу живота… были стоны, срывающиеся с горячих губ… Были невозможно синие глаза… убийцы… бога… повелителя… Был солоноватый вкус поцелуя… была легкость… провал… свет… белизна комнаты… росчерк синих узлов… И вино в его белом бокале. Белое. Дикое желание пульсировало в венах, в мозгу, в висках. Срывалось с ритма дрожащее сердце. Металось пойманной бабочкой в груди, биением крови отдаваясь в паху. Ленты сильно впивались в нежную кожу, причиняли боль, но и распаляли еще больше. Его тело безумно хотело избавиться от тяжелого болезненного напряжения, изнывало от нехватки ласки. Юноша неосознанно двигал бедрами - шелк натирал их внутреннюю сторону – но от этого становилось только хуже. Возбуждение гуляло по коже, под кожей. Ему не было выхода. И все прочее потеряло значение и смысл. Теперь важно было только одно - обрекающая синева его глаз напротив… Только обрекающая синева его глаз напротив… Юноша сглотнул, попытался облизать пересохшие губы – не вышло. Язык был тоже сухим. Только пот катился градом, испаряясь на коже и впитываясь в ленты. В синие холодные жестокие ленты… совсем не похожие на глаза Л’эрта. - Л’эрт… - отчаянный крик сорвался с прокушенных алых губ. Каждый звук этого имени гудел в его голове как набат. – Пож… пожалуйста… Инкуб насмешливо взглянул на свою распятую бабочку и глотнул еще вина: - Я же сказал, Кай, подожди немного. Голос. Голос мягкий, запредельный, обволакивающий как бархат. Он словно прикосновение к распаленной коже. Кей всхлипнул. Только бы Л’эрт говорил… Хотя бы говорил! Боги, ну пожалуйста! Чего инкуб ждет?.. Юноша с трудом зажмурился - по щекам прокатились слезинки, оставляя горячие следы. Ему больше всего хотелось, чтобы инкуб обнял его, прижал к своей прохладной коже, касался его руками, губами, языком. Чтобы вместе… чтобы рядом. Он бы с готовностью умер за одну только возможность прикоснуться к непередаваемо красивому лицу, вдохнуть аромат божественного сильного тела, запустить пальцы в иссиня-черные пряди Л’эрта… Почему он медлит? Почему так бесконечно долго пьет это белое вино, поигрывая изящным хрустальным бокалом? Наконец грациозным движением Л’эрт поставил бокал на столик. Взгляд юноши невольно задержался на пальцах чудовища, длинных, тонких, аристократичных и на изящных кистях. Инкуб лукаво улыбнулся, обнажая самые кончики своих клыков, встал с постели и начал медленно расстегивать рубашку. Медленно… пуговица за пуговицей, обнажая белоснежную гладкую кожу груди и живота. Сердце Кая затрепетало еще сильнее, в глазах потемнело. Ему казалось, что Л’эрт сейчас обнажает его собственную душу, делая пленника еще беззащитнее, чем он сейчас. - Кей. – Нежный шепот опалил ухо, отчего юноша вздрогнул всем телом. - Хороший мальчик, - довольно мурлыкнул инкуб и поднял ладонь, но не коснулся потной разгоряченной кожи, а провел пальцами по узлам синих шелковых лент. – Я же объяснял тебе, малыш… У нас эксперимент: мне интересно, что будет, если я укушу кого-то и не удовлетворю… и не убью. А еще я хочу знать, как долго я сам смогу сдерживаться. Ты ведь сделаешь все возможное, чтобы помочь мне в моих научных изысканиях, не так ли? Жертва издала жалобный всхлип, но Л’эрт только ласково улыбнулся, погладив белокурые волосы Кея, мокрые от пота. Они спускались до самой талии и, прилипнув к коже плеч и спины, создавали беспорядочные абстрактные узоры – белое на белом. И в этой однотонной бледности была какая-то своя предсмертная красота. Инкуб обошел юношу и встал позади него. По позвоночнику подростка медленно катились капельки пота, исчезая в ложбинке между напряженных ягодиц. Л’эрт, наклонившись, осторожно подул на эти прозрачные бисеринки, отчего Кей еще больше напрягся, маленькие волоски на его пояснице встали дыбом, и нежная кожа покрылась мурашками. Он предпринял попытку вырваться, но безуспешно. - Тихо, маленький, - желанные губы соблазнителя снова оказались возле его уха. – Не надо вырываться. Все будет хорошо… Инкуб оценивающе осмотрел свою жертву еще раз: мальчишка нравился ему. Нравился не своим, безусловно, кукольным эльфийским видом, а запахом своего желания. Тягучим и приторным, как янтарный мед. Это было такое наслаждение – впитывать его эмоции по капле. Перекатывать их вкус и аромат на языке. Они оказались куда лучше, чем кровь мальчишки, которую он не так давно отравил своим укусом. Л’эрт перевел взгляд на шею юноши, туда, где красовались две алые точки – следы его клыков. Может, и правда, не стоит мучить мальчика? Он все равно умрет, но его смерть будет сладкой-сладкой, лучшей, чем вся прожитая жизнь. Он уйдет без боли, без страданий, без осознания своей кончины, Кай просто нырнет в вечность на пике своего блаженства, сотрясаясь в сильнейшем ярчайшем оргазме. Разве это плохо?! Нет. Кей с трудом разлепил слипшиеся ресницы. Его мучитель стоял напротив, насмешливо сощуривая синие глаза. Синие, как море. Ласковые, теплые. Так и хотелось глядеть в эту синеву вечно, забыться и все забыть. Зачем нужно что-то еще? Зачем? Когда есть такое счастье… Боги. Он сошел с ума. Его просто затянуло в этот ультрамариновый водоворот… Комната закружилась перед глазами. Белый свет стремительно потемнел, словно вывернулся наизнанку… и вот уже вокруг Кея распустилась как волшебный цветок пламенная насмешливая синева. Синее, синее… Стены, потолок и ковры. Синие шторы на окнах, синий струящийся свет. Синие простыни, синяя кромка бокала… Л’эрт. Сердце захлебнулось стуком. Кей понимал, что физически не может оторвать взгляд от глаз инкуба. Но тот лишь ласково улыбнулся, обнажив самые кончики своих клыков, и одновременно юноша ощутил странное прикосновение к своей груди и животу… Словно из воздуха появилось еще несколько насыщенно-синих шелковых лент. Одна из них легко скользнула за шею под волосы и мягко пощекотала плечи, переместилась к ключицам и с некоторым нажимом прошлась по твердым соскам, вызвав тихий стон от неожиданно возбуждающего касания. Вторая змейкой обвила тонкую талию и, спустив один конец к члену жертвы, плотно обернулась вокруг него несколько раз и начала двигаться… Третья лента, мазнув по полыхающей румянцем щеке Кея, накрыла ему глаза и лишила зрения, но при этом многократно увеличила его чувствительность к прикосновениям. Кей уже не сдерживал себя и стонал, всхлипывал, выгибаясь и подставляя под ласки волшебного шелка шею, толкался в плотные кольца, обхватившие его плоть и доставляющие яркое острое наслаждение… - Л’эрт… Л’эрт… Л’эрт… - Как мантра, как заклинание. Звук этого имени смешался с шелком, что нежно провел по его губам, носу, лбу и вернулся снова к полураскрытому рту, чтобы поймать еще один громкий горячий стон… Та лента, что мгновение назад обвивала его талию, теперь сместилась и ласкала ягодицы, дразняще касалась входа в его тело, мягко массировала по кругу, иногда проникая внутрь то одним уголком, то другим. Шелк на члене ускорил свой темп, то легко, то с нажимом скользя по всей длине и гладя чувствительную головку… Кей почувствовал что-то солоноватое на языке, кажется, но прокусил губу… Остро… больно… хорошо. Слезы из глаз… снова. Хрип… хрип… стон… полу-крик… Синева вокруг. На коже. В коже. Под кожей. Снова остро… вспышки… дрожь… Стон. Шелковые ленты на бедрах. Скользят по ягодицам… и между ними… пока другие ласкают плоть и соски. Снова стон… стон… жжение в глазах… Снова слеза… вниз… в синеву. Плохо… хорошо… безумно … медленно. Горячо… нет выхода. Шелк гладит промежность… нажимает на точку перед анусом… Жестоко. Нет, хорошо… Кей уже кричит, но не слышит собственного голоса. Бьется в шелковых путах… Нежная бабочка. Но вдруг все сразу прекратилось: синие ленты мягко спланировали вниз, так и не доведя юношу до желанной разрядки. Кей застонал. Инкуб неспеша подошел к столику и налил себе еще вина. Его жертва, раскрасневшаяся потная, безвольно запрокинув голову назад и закрыв глаза, покачивалась в шелковых оковах. Из груди Кея вырывалось хриплое неровное дыхание, обжигая прокушенные губы с коркой запекшейся крови. Л’эрт сделал несколько глотков и приблизился к юноше, которые висел таким образом, что его лицо было чуть выше лица инкуба. Если бы не это, Кей едва ли доставал бы Л’эрту до плеча. В свои восемнадцать лет он был невысоким, щуплым и немного болезненным парнем, неприспособленным для этого жестоко мира… Он был создан только для этого момента. «Монстр» нежно коснулся полураскрытых израненных губ своими. Кей даже не вздрогнул, когда капельки алкоголя проникли в ранки – он не чувствовал боли. Он больше никогда ее не почувствует. Ледяной язык, вызывая возбуждающий жар, прошелся по губам Кея, потом сместился на подбородок и проложил мокрую дорожку ниже, к шее… И опять вернулся к губам… Сознание смутно и постепенно возвращалось к юноше. Чужой язык, обжигающий льдом и огнем, исследовал его рот, касался его языка, стенок щек, нёба, облизывал губы, щекоча их уголки, посылая импульсы телу, которые концентрировались внизу живота. - Л… Л… Л’эрт-т, - Кей услышал свой дрожащий голос словно сквозь толщу воды. Синей. - Л’эрт… - Что, котенок? – инкуб уже сладко выцеловывал нежную шею, слизывая капельки пота. Его руки почти невесомо касались сосков, живота, бедер и спины, дразня и возбуждая. – Что ты хочешь, малыш? - Я… я хочу… Л’эрт, я оч… очеень хочу… - Да, мой сладкий… – тихий смех Л’эрта мягко защекотал его кожу, заставив ее покрыться мурашками. - Тебя! Хочу… тебя… Л’эрт! - Кей изо всех сил дернул руки, пытаясь освободиться, чем вызвал еще один ласковый бархатный смешок. Инкуб снова нежно прикоснулся к его губам, прошептав прямо в них: - Я уже рядом, маленький… Он щелкнул пальцами, и шелковые ленты мгновенно разорвались, синими бабочками спланировав вниз. Л’эрт подхватил тело Кая, не дав тому даже коснуться пола. Едва ощутив свободу, юноша тут же обвил руками шею вампира, прижавшись к нему всем телом. Кожа инкуба была ледяной, но каждое соприкосновение с ней обжигало огненными иголками, которые пронзали до самого мозга, принося наслаждение, в чем-то похожее на мини-оргазмы. Краткие и возбуждающие еще больше. Кей выгнулся и бесстыдно потерся пахом о бедро Л’эрта, застонав тому в шею. - Тихо… А то снова привяжу, - хихикнул вампир и легонько шлепнул свою жертву по упругой ягодице. Мелкая дрожь прокатилась по телу Кея, вибрации от этого легкого удара так сладко отозвались внизу живота, что парень еще сильнее вжался в сильное ледяное тело. Его трясло, а внутри что-то трепетало и натягивалось как струна. - Л’эрт! Нет… не… не надо! – юноша сжался и жалобно всхлипнул, как только инкуб опустил его в холодящую мягкость простыней. – Не отпускай! - Тшш… - завораживающий шепот разлетелся по разгоряченному телу стаей щекочущих бабочек. – Глупый… Л’эрт прильнул губами к бьющейся жилке на шее Кея и сладко поцеловал, потом исследовал ямочку между ключиц и проложил дорожку из мокрых нежных поцелуев выше к подбородку, к распухшим губам, и скользнул языком в теплый рот. По спине пробежала приятная стайка мурашек, которые инкуб «поймал», положив ладонь на его поясницу и ниже, проведя пальцами по ямочке под копчиком и между ягодиц, мучительно медленно обжигая вход в тело, но не проникая в него, не делая того, чего так хотел бы затуманенный разум Кея. - Л’эрт… - И снова ему не дал ничего сказать ледяной поцелуй. Оставалось только стонать, принимать эту ласку и просить… Растворяться в этих руках, которые доставали и гладили его везде, принося томительное, почему-то горьковатое, но такое необходимое до боли, до слез удовольствие… Паутина прикосновений. Кей – запутавшаяся бабочка, а Л’эрт – паук. Он плел свою паутину умело, тонко, изысканно. Заставляя Кея кричать или беззвучно всхлипывать, закусывая в кровь нежные губы. Эта паутина крепка. Крепче стали, крепче объятий вампира. Она протянула свои прочные тончайшие крученые канаты в душу и из души, собирая жемчужные нити рассудка, переплетая их намертво с пьянящими нитями удовольствия. Эта паутина отравлена. В каждом узоре, что вырисовывали на теле Кея ловкие руки инкуба, был яд. Он сладкий, тягучий и липкий, как янтарный мед. Этот яд просочился под кожу, проник в кровь и бурлил, лопаясь и взрываясь мелкими иголками в изнывающем паху. Эта паутина ненасытна. Жертве мало рук, мало пальцев, мало языка своего нежного и безжалостного палача. И Кей, отбросив всякий стыд, развел согнутые ноги широко-широко, поддерживая их под коленями руками и соблазнительно выгибаясь навстречу. Так предложить себя могло либо продажное тело, либо обманутая инкубом душа. Зрачки Л’эрта еще больше расширились, а глаза стали из синих почти черными. Он встал на колени между разведенными ногами жертвы и навис над разгоряченным телом, жадно глотая его вожделение и жар. Так сладко… Инкуб покрывал поцелуями и терзал нежную кожу плеч, груди и живота уже в который раз. Оставлял новые и новые следы: засосы и укусы, слизывал крохотные капельки крови, оттягивал твердые как горошины соски и скользил вниз-вниз… к светлым волоскам на лобке. Дохнул на них, зарываясь носом, щекоча своим неровным дыханием. Л’эрту тоже не терпелось, но он хотел насытиться этим горячим телом полностью. До последней капли крови. До последней капли удовольствия. Подняв глаза и взглянув на запрокинутую шею Кея, Л’эрт улыбнулся, плотоядно облизнувшись, и чуть приподнялся, вбирая твердую плоть своей жертвы до основания, плотно обхватив ее губами и помогая себе языком. Юноша глухо и протяжно застонал, по его лбу пробежала струйка пота, затерявшись в белокурых волосах. Вампир сделал несколько медленных движений и отстранился, выпустив член, быстро поцеловал его в головку и спустился ниже, проведя языком по бедренной артерии, которая бешено гнала кровь. - Л’эрт… - так тяжело было говорить растерзанными от поцелуев губами, говорить сквозь сбившееся дыхание. – Пожалуйста, Л’эрт… я больше… не… Вампир, не отвечая, повел языком по промежности Кея и выше, до пупка, углубился в него, лизнул несколько раз и отправился дальше к соскам, ключицам и шее, сладко и требовательно поцеловал в губы. Чтож… пора. Он и так слишком долго ждал. Оттягивал момент. Подарил Каю несколько часов умопомрачительных прелюдий – лишних часов жизни. Л’эрт вошел резко. Сразу. До упора. И ему вторил полный невыносимого блаженства стон его жертвы. Это власть… Власть сильного мужчины над податливым раскрытым телом. Власть инкуба над распятой полумертвой душой. Кей вцепился в плечи вампира, извиваясь и насаживаясь бедрами сам. Глубже в тело. Глубже в душу. До сердца. Раскрытый полностью, узкий, влажный – одержимый и жадный. Обманутый сверчок в сладострастной паутине… Простыни сбивались, собираясь складками под телами, двигающимися в бешеном темпе, мягко шелестели, впитывая прозрачный огненный юный пот. Кай выгибался, впиваясь в сильные плечи, и умолял, чтобы его… брали. Брали. Первобытно. Яростно. Доводя его до исступления, до беспамятства. Может тогда горячее желание вспыхнет один раз ослепляющим пламенем и потухнет. Освободит. Оставит… - Л’эрт! Вампир то врывался резко, то, наоборот, плавно, почти нежно входил в податливое тело. Снова и снова… Кей чувствовал его всего напряженным нутром, ощущал, как сильные пальцы буквально вдавливались в него, разрывая кожу, проминая плоть. Но это не боль. Нет. Это тоже… наслаждение. Юноша вздрогнул от удовольствия, когда Л’эрт грубо впился в его шею клыками, разбрызгивая алую кровь по белому шелку рубинами… Он никогда еще не был так счастлив. Он просто плакал от счастья - так близок к нему инкуб. Так много жалящих одуряющих проникновений: горячей твердой плоти, пальцев, клыков – все это в тело. И синие глаза – в душу. Море ослепляющего наслаждения. Синее море… волна за волной… Одна, вторая, третья… Вал! Накрыл с головой. Захлебнулся. Блаженство. Остро. Ослепляющий свет. Синева. Глубже… Глубже… Еще один гребень наслаждения – пик. Все выше. Выше… Небо сквозь белый потолок. В небо на пике! Вот только Кею было не суждено оттуда спуститься.

***

Кровь теплая. Она обволокла и приятно согрела небо и горло. По позвоночнику пробежала дрожь. И уже в следующую секунду все тело пронзил яркий одуряющий оргазм. Л’эрт бился в нем несколько долгих сладких мгновений, а потом его отпустило. Он шумно выдохнул, облизав окровавленные губы. Но вдруг до его чуткого обоняния донесся странный тяжелый сладковатый запах… разложения?! Вампир резко открыл глаза и увидел, что красивое лицо его жертвы изуродовал страшный нечеловеческий оскал. В голубых глазах, которые только что были стеклянными, зажглось какое-то мертвое пламя. Л’эрт попытался отстраниться, но неожиданно сильные руки схватили его за плечи, не позволяя сделать это. Почему-то на ощупь эти руки оказались мягкими… и скользкими… Отвратительный запах усилился. Искореженный в ужасной улыбке рот начал приближаться. Вампир понял, что тело под ним… разлагается. Он кричал. Бился. Бесполезно – не вырваться. Он орал так громко, что думал: легкие порвутся и вылезут наружу через глотку… Л’эрт бешено дергался, чувствуя на своей коже что-то липкое, грязное и мерзкое, которое буквально впитывалось в него. Он отчаянно дернулся, пытаясь стряхнуть с себя труп… И проснулся. Л’эрт сначала не понял этого и продолжил яростно смахивать с себя воображаемые куски плоти, раздирая свою кожу в кровь… - Л’эрт! Л’эрт! Очнись! Очнись, я сказал… Ты меня слышишь?! Л’эрт! Несколько звонких сильных пощечин обрушились на него, а правое запястье оказалось кем-то сильно сжато… Боль отрезвила. Воображаемый гниющий рот так и не дотянулся до его губ. Он растворился в реальном болезненном ощущении от оплеух, которыми его щедро наградили… Л’эрт судорожно вздохнул, ощущая, как по его спине скатываются мерзкие струи холодного пота. Кей… Конечно, даже спустя шестьсот лет инкуб не забыл ту свою юную несчастную жертву. Не забыл вкус ее желания. Но если раньше этот вкус был сладким и приятным, то теперь он костью застрял в горле Л’эрта, вызывая рвотные позывы… Кей… Глупый нежный Кей… Он был не просто едой, он был экспериментом. Он был вторым после… Сознание незамедлительно нарисовало перед ним яркую картину того, как в белоснежном чистом номере какой-то дорогой гостиницы висел подвешенный на синих лентах белокурый отравленный его ядом юноша. Почему так болезненно быстро бьется холодное сердце в груди, подрагивая от отвращения к самому себе? Кей… Тогда все было таким белым. Невинным. Даже тошнотворно-изящные розы на белом подоконнике в белых горшках были белыми! «Прости», - вот что хотели бы прошептать его сухие непослушные губы. Прошептать в никуда, надеясь, что это тихое слово услышит тот, кому оно предназначается… - Л’эрт, - тихий ласковый голос сбоку. – Успокойся… тише. Открой глаза. Чья-то рука легла ему на щеку, дотронулась до губ большим пальцем, другая продолжала удерживать инкуба за запястье. Эти голос и прикосновения… знакомые. От них веяло силой. Сухим теплом, которое обычно приносит с собой ураган, свежестью грозы и гранатов. Эта свежесть тонко-тонко, как острие клинка, вспарывала тяжелый иллюзорный запах мертвечины, забивший дыхательные пути Л’эрта. Вампир, сделав над собой неимоверное усилие, разлепил сомкнутые веки. Его глаза были светлыми, как весенний лед, насыщенная задорная синева утонула в безысходной боли, утратив свой яркий блеск вместе со слезой, скатившейся по бледной щеке. Больно. Эту сухую боль, напоминающую пепел, что рассыпается в груди с каждым неровным сердечным стуком, эту боль не выдержать. Это запоздалое раскаяние. Это еще одно напоминание о том, кто он есть на самом деле… - Л’эрт… Глаза Карвена, обычно непроницаемые и холодные, выражали беспокойство и тревогу, которые крохотными искорками плясали на самом дне его зрачков. Инкуб смотрел на него и почему-то не мог оторваться. Смотрел, будто пытался разглядеть в Главе Ковена черты убитого им Кея. Ему сначала казалось, что он видит перед собой белокурого нежного эльфа с небесно-голубыми глазами. Видит смертельную отвратительную белизну - стерильность мыслей. Чувствует запах секса. Запах разложения. Но постепенно иллюзия начала рассеиваться, как рассеивается молочный утренний туман, позволяя насладиться пространством и цветом. И после минутного ослепления темные пряди Карвена показались ему еще чернее, чем были, пламенные глаза – еще пронзительнее, красивые черты лица – еще совершеннее. Но это другая красота. Эта опасность и сила. Это неизменный неприступный монолитный черный цвет. Цвет тьмы. Он может разбавиться синим, но никогда не станет им. И Л’эрт никогда его не сломает, как сломал Кея. Цвет тьмы. Совсем немного темнее, чем у Л’эрта, но куда благородней. Потому что лучше боль, чем отравление несуществующей любовью. Инкуб, не раздумывая, обессиленно уткнулся мокрым лбом в плечо Карвена, касаясь лицом мягких ниспадающих прядей. Кошмар почти ушел, пропадая без остатка и следа в тонком запахе спелых гранатов и в сдержанном тепле, которое разносило холодное сердце. Сильные руки, обнявшие Л’эрта в ответ, принесли успокоение, словно заключили в свои объятия не только тело, но и мятежную обезумевшую душу. Так странно. Раньше в этих руках он находил только телесные муки, а сейчас жаждал избавления от страданий сердца, души, разума. Кей… Он уже ничего не изменит. Не отмотает время назад. Но он может попытаться забыть, прижавшись к Карвену, который чуть покачивал его, ласково зарываясь изящными пальцами ему в волосы. Он может искупить. И искупит. Л’эрт знал одно: черный цвет никогда его не обманет.