Лживый белый цвет

Белое, белое… Стены, потолок и ковры. Белые шторы на окнах, белый струящийся свет. Белые простыни, белая кромка бокала… Белая кожа, белые волосы и… синие ленты. Именно они казались по-настоящему живыми в этом могильном царстве белизны. Шелковые насыщенного синего цвета полоски ткани держали в подвешенном состоянии красивого хрупкого юношу с длинными белокурыми волосами. Взгляд его светло-голубых глаз словно подернулся мутной поволокой… он почти бредил. Все, что когда-либо было любимо им – забылось, растаяло как туман, оставив лишь нечеткую дымку на стекле сознания. Все, что он знал, помнил, все, во что он верил – закончилось вместе с острым проникновением белоснежных клыков в его шею, в кровь, в душу. Опаляющим огнем в разум. Ядом по жилам. Смертью в память. Не было боли, страха, отчаяния. Были руки – теплые, нежные, властные. Были губы… жар… биение сердца… сладостная дрожь по позвоночнику… внизу живота… были стоны, срывающиеся с горячих губ… Были невозможно синие глаза… убийцы… бога… повелителя… Был солоноватый вкус поцелуя… была легкость… провал… свет… белизна комнаты… росчерк синих узлов… И вино в его белом бокале. Белое. Дикое желание пульсировало в венах, в мозгу, в висках. Срывалось с ритма дрожащее сердце. Металось пойманной бабочкой в груди, биением крови отдаваясь в паху. Ленты сильно впивались в нежную кожу, причиняли боль, но и распаляли еще больше. Его тело безумно хотело избавиться от тяжелого болезненного напряжения, изнывало от нехватки ласки. Юноша неосознанно двигал бедрами - шелк натирал их внутреннюю сторону – но от этого становилось только хуже. Возбуждение гуляло по коже, под кожей. Ему не было выхода. Только обрекающая синева его глаз напротив… Кей с трудом зажмурился - по щекам прокатились слезинки, оставляя горячие следы. Ему больше всего хотелось, чтобы инкуб обнял его, прижал к своей прохладной коже, касался его руками, губами, языком. Чтобы вместе… чтобы рядом. Он бы с готовностью умер за одну только возможность прикоснуться к непередаваемо красивому лицу, вдохнуть аромат божественного сильного тела, запустить пальцы в иссиня-черные пряди Л’эрта… Почему он медлит? Почему так бесконечно долго пьет это белое вино, поигрывая изящным хрустальным бокалом? Несколько томительных секунд – несколько прерывистых скачков сердца, и вампир с легким стуком поставил бокал на столик. Неужели… - Кей. – Нежный шепот опалил ухо, отчего юноша вздрогнул всем телом. А в следующее мгновение Л’эрт мягко коснулся его губ своими… Ледяной язык, вызывая возбуждающий жар, прошелся по губам Кея, потом сместился на подбородок и проложил мокрую дорожку ниже, к шее… - Л… Л… Л’эрт-т, - Кей услышал свой дрожащий голос словно сквозь толщу воды. Синей. - Л’эрт… - Что, котенок?!.. – инкуб уже сладко выцеловывал нежную шею, слизывая капельки пота. Его руки почти невесомо касались сосков, живота, бедер и спины, дразня и возбуждая. – Что ты хочешь, малыш? - Я… я хочу… Л’эрт, я оч… очеень хочу… - Да, мой сладкий… – тихий смех Л’эрта мягко защекотал его кожу, заставив ее покрыться мурашками. - Тебя! Хочу… тебя… Л’эрт! - Кей изо всех сил дернул руки, пытаясь освободиться, чем вызвал еще один ласковый бархатный смешок. Инкуб снова нежно прикоснулся к его губам, прошептав прямо в них: - Я уже рядом, маленький… Он щелкнул пальцами, и шелковые ленты мгновенно разорвались, синими бабочками спланировав вниз. Л’эрт подхватил тело Кея, не дав тому даже коснуться пола. Едва ощутив свободу, юноша тут же обвил руками шею вампира, прижавшись к нему всем телом. Кожа инкуба была ледяной, но каждое соприкосновение с ней обжигало огненными иголками, которые пронзали до самого мозга, принося наслаждение, в чем-то похожее на мини-оргазмы. Краткие и возбуждающие еще больше. Кей выгнулся и бесстыдно потерся пахом о бедро Л’эрта, застонав тому в шею. - Тихо… А то снова привяжу, - хихикнул вампир и легонько шлепнул свою жертву по упругой ягодице. Мелкая дрожь прокатилась по телу Кея, вибрации от этого легкого удара так сладко отозвались внизу живота, что парень еще сильнее вжался в сильное ледяное тело. Его трясло, а внутри что-то трепетало и натягивалось как струна. - Л’эрт! Нет… не… не надо! – юноша сжался и жалобно всхлипнул, как только инкуб опустил его в холодящую мягкость простыней. – Не отпускай! - Тшш… - завораживающий шепот разлетелся по разгоряченному телу стаей щекочущих бабочек. – Глупый… Л’эрт прильнул губами к бьющейся жилке на шее Кея и сладко поцеловал, потом исследовал ямочку между ключиц и проложил дорожку из мокрых нежных поцелуев выше к подбородку, к распухшим губам, и скользнул языком в теплый рот. По спине пробежала приятная стайка мурашек, которые инкуб «поймал», положив ладонь на его поясницу и ниже, проведя пальцами по ямочке под копчиком и между ягодиц, мучительно медленно обжигая вход в тело, но не проникая в него, не делая того, чего так хотел бы затуманенный разум Кея. - Л’эрт… - И снова ему не дал ничего сказать ледяной поцелуй. Оставалось только стонать, принимать эту ласку и просить… Растворяться в этих руках, которые доставали и гладили его везде, принося томительное, почему-то горьковатое, но такое необходимое до боли, до слез удовольствие… Паутина прикосновений. Кей – запутавшаяся бабочка, а Л’эрт – паук. Он плел свою паутину умело, тонко, изысканно. Заставляя Кея кричать или беззвучно всхлипывать, закусывая в кровь нежные губы. Эта паутина крепка. Крепче стали, крепче объятий вампира. Она протянула свои прочные тончайшие крученые канаты в душу и из души, собирая жемчужные нити рассудка, переплетая их намертво с пьянящими нитями удовольствия. Эта паутина отравлена. В каждом узоре, что вырисовывали на теле Кея ловкие руки инкуба, есть яд. Он сладкий, тягучий и липкий, как янтарный мед. Этот яд просочился под кожу, проник в кровь и бурлит, лопаясь и взрываясь мелкими иголками в изнывающем паху. Эта паутина ненасытна. Жертве мало рук, мало пальцев, мало языка своего нежного и безжалостного палача. И Кей, отбросив всякий стыд, развел согнутые ноги широко-широко, поддерживая их под коленями руками и соблазнительно выгибаясь навстречу. Так предложить себя может либо продажное тело, либо обманутая инкубом душа. Зрачки Л’эрта еще больше расширились, а глаза стали из синих почти черными. Он встал на колени между разведенными ногами жертвы и навис над разгоряченным телом, жадно глотая его вожделение и жар. Так сладко… Л’эрту тоже не терпелось, но он хотел насытиться этим горячим телом полностью, до капли. До последней капли крови. До последней капли удовольствия. - Л’эрт… - так тяжело было говорить растерзанными от поцелуев губами, говорить сквозь сбившееся дыхание. – Пожалуйста, Л’эрт… я больше… не… Вампир, не отвечая, повел языком по промежности Кея и выше, до пупка, углубился в него, лизнул несколько раз и отправился дальше к соскам, ключицам и шее, сладко и требовательно поцеловал в губы. Чтож… пора. Он и так слишком долго ждал… Оттягивал момент. Подарил Кею несколько часов упомрачительных прелюдий – лишних часов жизни. Л’эрт вошел резко. Сразу. До упора. И ему вторил полный невыносимого блаженства стон его жертвы… Это власть… Власть сильного мужчины над податливым раскрытым телом. Власть инкуба над распятой полумертвой душой. Простыни сбивались, собираясь складками под телами, двигающимися в бешеном темпе, мягко шелестели, впитывая прозрачный огненный юный пот. Кей выгибался, впиваясь в сильные плечи, и умолял, чтобы его… брали. Брали. Первобытно. Яростно. Доводя его до исступления, до беспамятства… может тогда горячее желание вспыхнет один раз ослепляющим пламенем и потухнет. Освободит. Оставит… - Л’эрт! Вампир то врывался резко, иногда меняя углы проникновения, то, наоборот, плавно, почти нежно входил в податливое тело. Снова и снова… Кей чувствовал его всего напряженным нутром, ощущал, как сильные пальцы буквально вдавливались в него, разрывая кожу, проминая плоть… Но это не боль. Нет. Это тоже… наслаждение. Юноша вздрогнул от удовольствия, когда Л’эрт грубо впился в его шею клыками, разбрызгивая алую кровь по белому шелку рубинами… Он никогда еще не был так счастлив… Он просто плакал от счастья - так близок к нему инкуб… Так много жалящих одуряющих проникновений: горячей твердой плоти, пальцев, клыков – все это в тело. И синие глаза – в душу… Море ослепляющего наслаждения. Синее море… волна за волной… Одна, вторая, третья… Вал! Накрыл с головой. Захлебнулся. Блаженство. Остро. Ослепляющий свет. Синева. Глубже… Глубже… Еще один гребень наслаждения – пик. Все выше. Выше… Небо сквозь белый потолок. В небо на пике! Вот только Кею было не суждено оттуда спуститься.

***

Кровь теплая. Она обволокла и приятно согрела небо и горло. По позвоночнику пробежала дрожь… И уже в следующую секунду все тело пронзил яркий одуряющий оргазм. Л’эрт бился в нем несколько долгих сладких мгновений, а потом его отпустило. Он шумно выдохнул, облизав окровавленные губы… Но вдруг до его чуткого обоняния донесся странный тяжелый сладковатый запах… разложения?! Вампир резко открыл глаза и увидел, что красивое лицо его жертвы изуродовал страшный нечеловеческий оскал… В голубых глазах, которые только что были стеклянными, зажглось какое-то мертвое пламя. Л’эрт попытался отстранится, но неожиданно сильные руки схватили его за плечи, не позволяя сделать это… Почему-то на ощупь эти руки оказались мягкими… и скользкими… Отвратительный запах усилился. Искореженный в ужасной улыбке рот начал приближаться… Вампир понял, что тело под ним… разлагается. Он кричал. Бился. Бесполезно – не вырваться. Он орал так сильно, что думал: легкие порвутся и вылезут наружу через глотку… Л’эрт бешено дергался, чувствуя на своей коже что-то липкое, грязное и мерзкое, которое буквально впитывалось в него… Он отчаянно дернулся, пытаясь стряхнуть с себя труп… И проснулся. Л’эрт сначала не понял этого и продолжил яростно смахивать с себя воображаемые куски плоти, раздирая свою кожу в кровь… - Л’эрт! Л’эрт! Очнись! Очнись, я сказал… Ты меня слышишь?! Л’эрт! Несколько звонких сильных пощечин обрушились на его щеки, а правое запястье оказалось кем-то сильно сжато… Боль отрезвила. Воображаемый гниющий рот так и не дотянулся до его губ. Он растворился в реальном болезненном ощущении от оплеух, которыми его щедро наградили… Л’эрт судорожно вздохнул, ощущая, как по его спине скатываются мерзкие струи холодного пота. Кей… Конечно, даже спустя шестьсот лет инкуб не забыл ту свою юную несчастную жертву. Не забыл вкус ее желания. Но если раньше этот вкус был сладким и приятным, то теперь он костью застрял в горле Л’эрта, вызывая рвотные позывы… Почему так болезненно быстро бьется холодное сердце в груди, подрагивая от отвращения к самому себе? Кей… Тогда все было таким белым. Невинным. Даже тошнотворно-изящные розы на белом подоконнике в белых горшках были белыми! «Прости», - вот что хотят прошептать его сухие непослушные губы. Прошептать в никуда, надеясь, что это тихое слово услышит тот, кому оно предназначается… - Л’эрт, - тихий ласковый голос сбоку. – Успокойся… тише. Открой глаза. Чья-то рука легла ему на щеку, дотронулась до губ большим пальцем, другая продолжала удерживать инкуба за запястье. Эти голос и прикосновения… знакомые. От них веяло силой… Сухим теплом, которое обычно приносит с собой ураган, свежестью грозы и гранатов. Эта свежесть тонко-тонко как острие клинка вспарывала тяжелый иллюзионный запах мертвечины, забивший дыхательные пути Л’эрта. Вампир, сделав над собой неимоверное усилие, разлепил сомкнутые веки. Его глаза были светлыми, как весенний лед, насыщенная задорная синева утонула в безысходной боли, утратив свой яркий блеск вместе со слезой, скатившейся по бледной щеке. Больно. Эту сухую боль, напоминающую пепел, что рассыпается в груди с каждым неровным сердечным стуком, эту боль не выдержать. Это запоздалое раскаяние. Это лишние напоминание о том, кто он есть на самом деле… - Л’эрт… Глаза Карвена, обычно непроницаемые и холодные, выражали беспокойство и тревогу, которые крохотными искорками плясали на самом дне его зрачков. Инкуб смотрел на него и почему-то не мог оторваться. Смотрел, будто пытался разглядеть в Главе Ковена черты убитого им Кея. Ему сначала казалось, что он видит перед собой белокурого нежного эльфа с небесно-голубыми глазами. Видит смертельную отвратительную белизну - стерильность мыслей. Чувствует запах секса. Запах разложения. Но постепенно иллюзия начала рассеиваться, как рассеивается молочный утренний туман, позволяя насладиться пространством и цветом. И после минутного ослепления темные пряди Карвена показались ему еще чернее, чем были, пламенные глаза – еще пронзительнее, красивые черты лица – еще совершеннее. Но это другая красота. Эта опасность и сила. Это неизменный неприступный монолитный черный цвет. Цвет тьмы. Он может разбавиться синим, но никогда не станет им. И Л’эрт никогда его не сломает, как сломал Кея. Цвет тьмы. Совсем немного темнее, чем у Л’эрта, но куда благородней. Потому что лучше боль, чем отрава несуществующей любовью. Инкуб, не раздумывая, обессиленно уткнулся мокрым лбом в плечо Карвена, касаясь лицом мягких ниспадающих прядей. Кошмар почти ушел, пропадая без остатка и следа в тонком запахе спелых гранатов и в сдержанном тепле, которое разносило холодное сердце. Сильные руки, обнявшие Л’эрта в ответ, принесли успокоение, словно заключили в свои объятия не только тело, но и мятежную обезумевшую душу. Так странно. Раньше в этих руках он находил только телесные муки, а сейчас жаждал избавления от страданий сердца, души, разума. Кей… Он уже ничего не изменит. Не отмотает время назад. Но он может попытаться забыть, прижавшись к Карвену, который чуть покачивал его, ласково зарываясь изящными пальцами ему в волосы. Он может искупить. И искупит. Л’эрт знал одно: черный цвет никогда его не обманет.