Мы с тревогой смотрим на будущее, а будущее с тревогой смотрит на нас. © Елена Петрова " Лейна»
(В Ирие…)
Все танцевали. Кружились, смеялись и веселились. Пестрели дорогие одежды, переливались драгоценные украшения, причудливо смотрелись карнавальные маски. В Ирие маскарад. Шешу, как иронично. Тонкие женские губы изгибаются в ухмылке. Ей хочется хохотать над столь жалким зрелищем. Все присутствующие — лишь пешки в кровавой игре, не более, но каждый упрямо мнит себя главенствующей фигурой. Праздник в самом разгаре. Все давно позабыли о своих проблемах. В венах бурлит кровь, тело само пускается в пляс, а в голове ни одной трезвой мысли. И лишь одна фигура, казалось, с каждым мгновением становится лишь мрачнее и мрачнее. Озлобленный и одновременно уставший взгляд следит за праздником. В глубине этих глаз есть что-то еще, что-то такое, чего никогда не было ранее. Стоит только внимательнее присмотреться, но никто не желает быть утопленником на такой глубине и потому каждый быстро отводит взгляд. Табити Змееногая озлоблена на каждого из здесь присутствующих. Ей хочется собственноручно стащить с окружающих не только карнавальные маски, но и те, которые приросли к коже еще давно и отодрать их можно разве что с мясом. Ей хочется увидеть то, что скрыто под гнилыми масками лицемерия, лести, злобы и ненависти. Только вот вопрос — станет ли ей от этого легче? Едва ли. Владычица вновь откидывается спиной на высокую спинку трона и устремляет свой остекленевший взгляд на раскрытые, тяжелые двери зала, в надежде заметить одну единственную фигуру. Длинные, терзаемые дрожью пальцы со звериными когтями выводят на подлокотнике трона непонятные узоры. На первый взгляд, они кажутся бессмысленными и пустыми, но так ли это на самом деле? Она знает, что нет. И он знает — тоже. Но вот Великий Дракон Воздуха, чье лицо скрыто под серебряной маской, не знает. Он, танцующий сейчас очередной танец, совсем не смотрит на свою очаровательную партнершу, больше увлеченный мрачной фигурой на троне. Он изредка отводит от нее взгляд и всматривается в толпу танцующих и веселящихся в попытке заметить нечто такое, что точно подсказало бы ему — спектакль идет по чужому сценарию. Он все ищет и ищет, но так и не находит. Спокойствие и самообладание вот-вот пойдут трещинами. Взгляд серых, колючих глаз возвращается к Владычице и на секунду он сбивается с ритма, оступается — она смотрит прямо ему в глаза. Змею кажется, что если он не отведет взгляд, то случится нечто страшное, ужасное, то, что приведет его к сокрушительному поражению. В женских глазах напротив плещется тьма — густая и топкая, как непроходимое болото. Он жмурится, отводит взгляд каким-то чудом, но его не покидает ощущение того, что он испачкался в трясине и теперь никак не может от нее избавиться. С языка слетает грязное ругательство. Адресат вполне предсказуем и в представлении не нуждается. Табити Змееногая не улыбается, хотя и очень хочется. Зато глаза вспыхивают торжественным пламенем. Очередная задорная мелодия обрывается, стихают инструменты и все могут спокойно надышаться, отдохнуть от очередной безумной пляски. Змеицы тянут руки к прохладным напиткам и искренне (ли) улыбаются. Змеи, оставившие своих прекрасных спутниц, собираются в «стайки» и спешат обсудить последние новости, пустить свежие сплетни. Варган перекидывается парой слов с начальником своей личной охраны. Тот кивает, изредка что-то сообщая Великому. Рука его будто бы случайно легла на рукоять меча. Несколько змеев в зале по той же самой «случайности» отзеркалили сей жест, и поспешили скрыться в толпе. Краем глаза Великий Дракон Воздуха замечает движение: Табити Змееногая, шурша пышной юбкой темного платья, спускается по ступенькам трона в зал. К ней тут же подходит один из стражей и что-то шепчет ей на ухо. Женщина коротко отдает приказ, и змей исчезает на той же скорости, что и появился. Сама она, как ни в чем не бывало, берет со столика тонкий хрустальный бокал и делает пару глотков прохладного вина. Змей отмечает, что несколько капель сорвались с края бокала и разбились о каменный пол мелкими брызгами. На белом мраморе застыли рубиновые капли, похожие на капли крови. Весьма символично. Оставив полупустой бокал на том же столике, она направилась к выходу из зала. Уже в следующие секунды Варган наблюдал за тем, как толпа расступается перед ней, как змеи и змеицы почтенно склоняют головы и отвешивают поклоны, невольно соревнуясь между собой, кому же удастся опуститься ниже всех и заслужить внимание Владычицы, а затем и ее одобрение. Но за всем этим фарсом было что-то не так. Змей не мог объяснить своей тревоги, но точно чувствовал нутром, как звенья его плана путаются между собой, меняются местами, рассыпаются прахом. И это неведение раздражало. Страха он не чувствовал вовсе. Выскользнув тенью из зала, он последовал за медленно удаляющейся женской фигурой. Та даже не обернулась, хотя Варган был готов поклясться, что старая змеица знала, кто находится позади нее. Она не ускорила шаг, не встрепенулась. Не выдала себя ни жестом, ни словом. Змей кривил губы в оскале, чувствовал, как глаза прорезает узкий зрачок. Все внутри трепетало от осознания того, что вот еще немного — и все закончится. Кровь змеицы омоет все: и его кинжал, и его руки, и его трон. Настанет его время, его власть и никто не отнимет их у него… Азарт преследования затмил чуткость змея. Он не увидел как из узкого коридорчика вынырнул темный мужской силуэт, не заметил как Табити неожиданно потерялась в хитросплетениях коридоров, не почувствовал змей и того, как из охотника он превратился в жертву.***
Табити, свернув в один из коридорчиков (предназначенный для прислуги), забежала в небольшое помещение, похожее на кладовую. Сердце билось где-то в горле, а кровь стыла в жилах. Но она не обращала на это внимания. Времени на истерику и панику у нее нет, ей нужно успеть найти его, а что еще более важно — успеть сказать. Схватив с крючка бесформенные одежды, она быстро накинула на плечи длинный серый плащ, а на голову повязала платок. Громыхающие украшения полетели на пол, а туфли на звонком каблуке отправились в ближайший угол. Переступая через мешки и всякий хлам, она подошла к стене и начала лихорадочно водить по ней руками, ища заветный рычажок. Тот, на ее счастье, нашелся быстро. Потянув его на себя, стена волшебным образом дрогнула. Пыль бросилась в лицо женщине, заставляя ее махать руками и откашливаться. Когда же клубы пыли рассеялись, напротив нее возник узкий туннель со ступенями, ведущими вниз. Из глубины веяло смрадом и холодом. На мгновение она застыла, не решаясь делать шаг вперед, но грохот позади, помог ей с выбором. Подобрав подол платья, она бросилась вниз по ледяным ступеням. Позади нее раздался скрежет — стена встала на свое законное место. Оставшись в полной темноте, она перестала бежать, решив перейти на шаг. Идти в кромешной тьме наугад было не из приятных. Босые ступни ступали по липким холодным ступеням, которые были выпачканы непонятной вонючей жижей. Стараясь не отвлекаться на такие мелочи, змеица продолжала свой путь ровно до тех пор, пока не заметила в конце коридора робкий свет. Он был настолько эфемерен, что поначалу Табити даже подумала, что тот ей просто мерещится. Но чем больше шагов она делала, тем свет казался все ярче и ярче, ближе и ближе. Выдохнув с облегчением, она потерялась в собственных радостных мыслях и не заметила, как очередная ступенька ушла из-под ног, а женщина, позорно рухнув на всем известную точку, кубарем покатилась вниз. Она ударялась о ступени грудью, животом, головой, пару раз даже лицом. Во рту разлился металлический привкус, а тело вспыхнуло огнем, когда она на полной скорости врезалась в нечто твердое и шершавое. Несколько секунд она пыталась вспомнить, кто она и где находится. Благо, данная информация нашлась в памяти быстро. Сплюнув кровью, она тяжело закашлялась, под конец слабо и неровно задышала. Перед глазами все плыло и двоилось. Впервые в жизни ей захотелось сдаться и тихонечко сдохнуть. Но нечто упрямое, зародившееся прямо в груди, толкало ее вперед. Царевне даже показалось, что боль отступила. Поднявшись на ноги, она обернулась. То, во что она так лихо влетела, оказалось тяжелой дверью, поросшей мхом. Нащупав в кромешной тьме кольцо, она потянула его на себя. То насмешливо звякнуло, а дверь осталась на месте. Рванув сильнее, дверь, наконец, поддалась. На женщину хлынул резкий порыв ветра, пробравший до самых костей. Она поежилась, ступая вперед. Босые ступни в тот же момент утонули в пушистой траве. Заброшенные подземные сады должны стать ее убежищем. О них никто не знал, да и она сама не помнила когда была здесь в последний раз. Никому в голову не придет искать ее здесь. Теша себя иллюзиями, она дошла до небольшой беседки, затерявшейся в глубине сада. Колонны беседки были увиты лозой, а купол, пустивший трещины в разные стороны, казался нависшим над головой небольшим грозовым облаком. Опустившись прямо на грязный пол беседки, женщина прикрыла глаза. Силы оставляли ее. Немели конечности, кружилась голова. На грани между сном и реальностью она расслышала хлопки. Страх шевельнулся в сердце, отравляя кровь. Звук, похожий на удары крыльев становился все четче и четче. Бежать времени не было. Да и куда бежать? Оглушительная затрещина заставила мотнуться голову вправо. Она вскрикнула, хватаясь за ушибленную щеку. Кто-то намотал волосы на кулак и вздернул ее вверх. — Думала сбежать, тварь? — Над ухом лязгнули клыки. — Будь ты проклят, — прохрипела змеица, безошибочно узнавая говорящего. — Уже давно, — Варган склонился к уху женщины и прошептал смрадным шепотом, — сейчас ты сдохнешь. Чувствуешь, как яд бежит по твоим венам? Как он отравляет тебя изнутри? Чувствуешь, как жизнь покидает тебя? Пальцы переместились на горло женщины и с силой сжали. Она рванулась, задергала ногами, стиснула руками чужие запястья в попытке отодрать их от себя. Воздух застревал в легких, глаза налились кровью. Табити чувствовала уже эту грань между жизнью и смертью как чужие пальцы резко разжались. Она вновь повалилась на пол, хватая ртом воздух. Кровь шумела в висках точно морской прибой, оглушая, подавляя. Где-то на заднем плане она расслышала шум. Она слышала звуки ударов, слышала треск ломаемых костей, слышала хрипы и стоны. Встать, встать, встать. Табити схватилась руками за перила беседки, подтянулась, встала на колени. Собрав крупицы воли, подтянулась еще раз, но уже вверх и, наконец, выпрямилась во весь рост, стискивая зубы от боли. Она сделала пару шагов вперед, дабы разглядеть «источник» шума. И когда увидела — закричала. Дико, безумно, страшно, срываясь на бесполезный шепот. Она упала на колени, прижимаясь горящей щекой к холодному мрамору колонны. Впервые в жизни она так кричала, так боялась и так ненавидела. Два змея — серо-стальной и белый — сцепились в один огромный, дерганый ком, состоящий из когтей, зубов и крыльев. Они рвали друг другу крылья, сдирали с друг друга чешую, пуская кровь. И кровь лилась на землю, превращая ее в бурую грязь. Раздался свист — лапа с занесенными когтями опустилась на морду белого змея. Тот взревел, дернулся всем телом, изогнулся и вывернулся из хватки соперника, отползая в сторону. Звериное тело пошло рябью, сменяясь человеческим. Варган сжимал ладонями лицо, сквозь пальцы лилась густая черная кровь. Табити отвела взгляд от воздушного и бросилась к серо-стальному змею. Тот застыл неподвижным, устрашающим каменным изваянием, за спиной которого подрагивали разорванные крылья. Сквозь белоснежные клыки змейками сочилась кровь. Царственный гребень опасно вспыхивал, стоило лунному свету робко прикоснуться к нему. Серо-стальная чешуя истерлась и потускнела. Неожиданно он «ожил». Тряхнул головой, и очертания громадного тела поплыли. — Я знала, что ты придешь, — в голосе вновь прорезалась сталь. Словно и не она кричала несколько минут назад. Змей неспешно направился в ее сторону. Она видела, как он морщился от боли, как тяжело он делал каждый новый шаг, терзаемый болью. И вот он застыл напротив. Ее точная копия. Ее кровь. Сейчас они похожи как никогда. И дело ни во внешности вовсе. Схожесть в ином. В жесткости, силе, непокорности. Безумие, наконец. — Издалека ты казался мне всегда таким добрым, — последнее слово прозвучало оскорблением, — жаль, я не разглядела тебя вблизи. — Сейчас разглядела? — Голос хриплый и жесткий. — Я рада, что ты вернулся домой. Табити знала, что времени у нее мало. Да и играть в заботливую мамочку уже весьма поздновато. Она спешно достала из рукава своего одеяния конверт и протянула его водному. Тот взглянул недоверчиво, пристально и она вдруг поняла, что заслужила. Все это она заслужила. — Это все, чем я могу помочь твоей дочери. — Я должен поверить? — Айтварас не впечатлен и Табити поняла, что сама не далека от той участи, которую испытал на себе Варган минутами ранее. — Я выпила яд и скоро умру… — Сочувствовать не стану, — если бы словами можно было убивать, то змеица уже была бы мертва. — Мне не нужно твое сочувствие, Айт, — и змей вздрагивает всем телом. Женщина впервые так назвала его. — Я просто хочу исправить хоть малую часть своих ошибок. Здесь все, что тебе нужно. Просто поверь. У меня нет времени пояснять и вдаваться в подробности. Ты умный мальчик, поймешь все сам. Змеица вложила конверт в ладонь сына и сжала пальцы. Несколько секунд держала его за руку. Держала так, будто за жизнь цеплялась. — Мне жаль, что все так вышло, — она не могла молчать, слова лились сами. А вместе с ними и слезы. Она зло стерла их кулаком и отвернулась. — Что я должен сейчас сказать? — Змей честно не знал, как реагировать на все происходящее. Та женщина, которая стояла перед ним не Владычица — слишком слабая и жалкая, но и не мать — слишком далекая и чужая. Он прислушался к себе, но ничего. Пустота. Он не чувствовал к этой женщине ничего. Да и не его вина. Она сама все уничтожила. Сама разорвала те нити, которые связывают ребенка с матерью. И не в праве она его винить. — Обычно добрые родители в наследство своим детям оставляют что-то приятное, — заговорила она тихо и надломлено, — богатства там всякие, дворцы. Но я была плохой матерью, — Табити ощутила, как внутренности скручиваются в тугой узел, а кровь подступает к горлу, — и в наследство тебе оставила войну. Она попыталась сказать что-то еще, но кровь хлынула горлом. Перед глазами все закружилось, небо и земля поменялись местами. Марена, обычно жесткая и равнодушная ко всем слезливым сценам и ванильным финалам, и так теребила нить жизни дольше обычного. Но вот нить вздрагивает, натягивается и… разрывается. В тот же миг сердце, колотящееся в склепе груди, ударяет в последний раз.Ирка.
(В Яви…)
Пергамент, желтоватый и истертый, был исписан мрачным непонятным текстом. Я бесполезно вертела его в руках, силясь прочесть хоть одну единственную строчку, но тщетно. — Все равно не прочтешь, — Тат, сидящий по другую сторону круглого стола, пожал плечами. — Ты можешь? — Положила листок на середину стола. — Не могу, — честно признался змей и кивнул в сторону гостиной, где на диване спала жрица, — но она сможет. — Она слишком слаба, — я соскользнула со стула и начала мерить шагами кухню. Сидеть без дела было хуже всякой пытки. — Я делаю все, чтобы ей помочь, но пока ничего. — Значит, делаешь недостаточно, — Тат заложил руки за голову и прикрыл глаза. — От ее жизни напрямую зависит жизнь твоей дочурки. На мой взгляд, мотивация спасти жизнь рыжей девчонке, просто потрясающая. — У тебя есть какие-то идеи? — Остановившись, взглянула на огненного. — Если да, то поделись ими. Ну? — Ты тут у нас самая умная, — разговаривать без яда в голосе было, по мнению Тата, не так интересно, — думай сама. — Ну что, как успехи? — Танька, бледная и уставшая, появилась на кухне, подпирая плечом дверной косяк. — Я думала, ты спишь. — Я слышала, Айт вернулся, — подруга нервно улыбнулась. — Какие новости? Я невольно переглянулась с Татом. Тот едва заметно покачал головой, намекая на то, что психика дареной находится на данный момент времени не в лучшем для подобных новостей состоянии. — Все нормально, — уклончиво произнесла я, подходя к ней. — Врешь же ведь, — бессильно проговорила она. — Я еще не говорила с Айтом, — здесь я была предельно откровенна, потому что разговора с супругом у меня действительно не было. Вместо него лишь долгое молчание в коридоре и помятый, испачканный кровью пергамент, который он вложил в мою ладонь, перед тем как скрыться за дверью ванной. — Чего ж так страшно-то? — Танька поспешила поправить плед, съехавший с поникших плеч. Несмотря, на быстрый жест, я все равно успела заметить мурашки, странствующие по ее телу. — А не страшно, значит, неинтересно, — неожиданно влез Тат и широко улыбнулся. Утешение было, конечно, так себе, но выбирать не приходилось. Да и дареная неожиданно улыбнулась. На сердце стало легче.***
Взгляд Айта прошелся по моему лицу непривычно пристально, цепляясь за каждую деталь так жадно, будто видел меня в первый и последний раз. Неожиданно поймала себя на мысли, что находиться под таким взглядом я больше не пожелала бы никогда в жизни. — Что случилось? — Вопрос глупой и наивной девочки, которая из любопытства решила привязаться к одному из мрачных взрослых, дабы тот раскрыл ей все тайны вселенной. — Ничего из того, чем можно было бы утешить, — уклончиво произносит Айт, и я понимаю, что надежды как-то разом исчерпали свой срок годности, превращаясь в гниль. — Она мертва? — Верить в то, что супруг станет так убиваться из-за смерти матушки, я отказываюсь, но на всякий случай спрашиваю. — Это не самое страшное, — Айт отвечает вежливо, холодно и оттого пугающе. — Что тогда? Супруг не спешит отвечать, продолжая вглядываться в черты моего лица, а мне остается лишь догадываться о том, что он пытается в них найти. И найдет ли он вообще? Но вот он протягивает руку, его пальцы, холодные и шершавые, переплетаются с моими, и он тянет меня в свои объятия. Право выбора мне никто не предоставил, поэтому мне приходиться подчиниться. Мной управляют, словно тряпичной куклой — вертят и направляют — ровно до тех пор, пока моя спина не прижимается к его груди, а мужское дыхание не начинает щекотать тонкую кожу шеи. Несмотря на то, что супруг принял душ всего минутами ранее, металлический запах все еще щекочет чуткое обоняние. Я отворачиваюсь, невольно дергаюсь, пытаясь стряхнуть с себя тошнотворный запах, который начинает прилипать к нёбу, и неожиданно цепляюсь взглядом за отражение в зеркале напротив. Зеркальная поверхность по краям покрыта испариной, отражение местами нечеткое и расплывчатое, но это не мешает мне встретиться взглядом с темными как болотная топь глазами. Когда океан успел превратиться в болото? Мне не по себе, но вот супругу, кажется, в разы хуже. Он смотрит на меня через зеркальную гладь все также внимательно и голодно. — Что произошло? — Я вижу, как сменяются эмоции на его лице, чувствую, как объятия становятся сильнее и жестче, грозя переломать мне ребра, но мне все равно. Он зарывается лицом в мои волосы, слышу глухой, короткий рык. Мысли у меня в голове начинают путаться. Самые худшие и самые страшные догадки рождаются в сознании, оживая перед глазами алыми вспыхивающими картинами, звуки их действий отдаются в висках, словно тревожный, оглушительный набат. Я даже не успеваю испугаться, как одна картина уже сменяется другой и так до бесконечности. Бешеный хоровод перед глазами становится все безумней и безумней, сердце заходится в пляске, грозя вот-вот сломать костяную клетку. Я жмурюсь и сильнее вжимаюсь в грудь супруга. — Грядет война, Ира, — слова прозвучали над самым ухом, — и я не в силах ее остановить. И практически следом раздался страшный грохот, звон бьющегося стекла. Оглушенная, я распахнула глаза. Отражение в зеркале не изменилось. Я осторожно огляделась, силясь найти источник шума. Странно, но все осталось целым. Я стояла, оглядываясь по сторонам, и ничего не понимала. Лишь слова бестолково прокручивались раз за разом в голове, словно сломанный магнитофон, воспроизводящий один и тот же фрагмент. Слова все звучали и звучали, бежали красной строкой перед глазами. И только тогда я поняла, что это был за шум. Именно с таким звуком, в этом я была точно уверена, рушится будущее, осыпаются искореженными осколками мечты и надежды, а вместе с ними и вера в завтрашний день.