С любовью, ненавистью и мольбой, твоя Белла

Зима... Она ничего нового мне не расскажет, ничего нового не принесёт. А Рождество всегда было моим личным Адом. Рождество... Рождество – это праздник, который стал хорошим поводом для того, чтобы навестить родственников и посидеть в тесном семейном кругу, сделать друг другу подарки... Для меня же Рождество – это много боли и плохих воспоминаний. Обычно все украшают свой дом и ставят ёлку или планируют обед. Я же просто беру отпуск на целый месяц, прихожу домой и остаюсь один на один со своими демонами, избегая жены. Для других первый день Рождества – День Подарков. Для меня же – время суицидальных мыслей и виски. Двадцать шестое декабря – время похода по магазинам. Для меня самое время остаться в одиночестве и излить душу бутылкам из-под спиртного. Другие развлекаются, радуются, просто живут в счастье недели две, а я собираю себя по частям, чтобы подготовиться к «У меня всё нормально, я в полном порядке. Спасибо, что спросила, а как ты?» Но не будем торопиться с выводами, я таким нытиком и ничтожным существом был не всегда. Всё началось шесть лет назад. Тут же, в Чикаго. Всё было как обычно, как и в прошлые годы. Мы с женой, как всегда двадцатого декабря, взяли отпуск и уехали к моим родителям – Эсми и Карлайлу Калленам. Я работал риелтором, а моя жена Белла – преподавателем. Она вела математику и экономику. Она была красивая, самая милая и любимая женщина... Как я думал. Рождество мы всегда праздновали с моими родителями, потому что родители Беллы – Рене и Чарли Блэки – умерли, когда она была ещё маленькой девочкой. Да, это печально, но она всегда с улыбкой говорила: «Я их не помню, всё нормально». Мы, как всегда, купили подарки. Мы, как всегда, весело и счастливо провели Рождество. Как всегда потом отправились за покупками на послерождественские ярмарки. Обычно на них ходили Белла и мама, но в этот раз вместо Беллы пошел я. О да, это выглядело более чем странно и забавно. Представьте: женщина лет шестидесяти сюсюкает и называет «мой малыш» тридцатипятилетнего мужика. Прохожие сказали бы: «О, это маменькин сыночек», – или же: «О, это так смешно, но её сын, скорее всего, неудачник» … Мне было хорошо, ведь никому и ничего я в этом мире не должен. Я был счастлив! Мне было плевать, что думают окружающие. У меня была семья – родители и моя жена. Я любил родителей, как и любил свою жену. У меня, в принципе, было всё, что нужно человеку. Когда мы приехали домой с покупками... Знаете, иногда бывает такое чувство – вы прибываете, например, на важное собеседование. Но что-то останавливает вас, что-то не даёт вам сделать последний шаг. Это называется предчувствие. Так вот, оно у меня было отнюдь не хорошее, оно было мерзкое, липкое и противное. Но этот шаг надо было сделать. Мама долго не хотела заходить в дом, она стояла в дверях, руки тряслись, а слёзы текли ручьём. И самое главное – я не мог ничем успокоить маму. Я вошел в дом. Сделав три длинных шага вперёд и повернув налево, я застыл. То, что я увидел, заставило сердце пропустить не один удар, а меня – не раз усомниться в реальности происходящего... Мой отец лежал в луже крови на мамином любимом ковре, а моя жена сидела на диване, держа лёд около раны в области затылка. Она сидела в слезах и смотрела перед собой, ничего не видя. Потом всё происходило как в тумане: приехала скорая, много полиции, мамина истерика, осмотр моей жены, диагноз «удар тяжелым предметом» и, самое главное, констатация смерти отца. Причина его смерти – огнестрельное ранение, потеря крови. Пуля попала папе в самое сердце, будто тот, кто стрелял, стоял и в упор смотрел ему в глаза. Моя жена говорила, что в дом приходил какой-то мужчина и Карлайл называл его по имени. Говорила, что они вели себя как старые, хорошие друзья. Затем она пошла делать чай, но её кто-то ударил сзади, и она упала, потеряв сознание, и пришла в себя, когда отец уже лежал в луже крови. Мама тяжело переживала эту утрату. Я с Беллой – не лучше. Сначала были похороны, на которых собралось много друзей семьи. Наша семья была немаленькая, да и друзей у нас было много. День похорон – он был ещё мрачнее остальных. Зацепок никаких не нашли, как не нашли и орудие убийства. Никаких отпечатков, ничего – всё было сделано чисто и… профессионально. Убийцу искали долгое время и не находили. Боль понемножку утихала, а мы привыкали, что Его больше с нами нет. Прошло пять лет, и боль утраты почти угасла. Но так было до нового случая – дня, когда умерла Эсми, моя мама. Это случилось в Рождественскую ночь, когда все мы спали, а стало известно лишь утром. Заключение судмедэкспертизы – инфаркт миокарда. Случилось это, как они говорили нам, неожиданно: резкая сильная боль в области сердца, несколько секунд – и тебя нет. Опять похороны. Опять много родственников и друзей семьи. Опять слишком много пустых слов: «Мне очень жаль», – и вот это их утешительное похлопывание по плечу. Это был ещё один повод недолюбливать Рождество и бояться его. Я был в глубоком трауре, который не прошёл даже спустя шесть лет после смерти отца и год после смерти мамы. Я не могу смириться и никогда не смирюсь с тем, что их нет. Это то, что я никогда не приму. Я пытался смириться, даже думал, что смирился и живу дальше, но это была иллюзия, которая прошла после смерти мамы. Ну а Белла лишь ещё больше отдалялась от меня. Больше не было совместных завтраков и ужинов в сопровождении легких и непринуждённых разговоров. Больше не было тёплых улыбок по утрам и романтики по вечерам. Всё, что было до этого всего, словно было сказкой. Словно какой-то сон, это всё исчезло. И я не знал, как вернуть всё назад, как не дать нашей семье распасться. Но даже всё это вместе взятое ещё ничего. Оно и в сравнение не идёт с тем, что происходит сейчас. Предчувствие. Третий раз в своей жизни я чувствовал это самое нехорошее и мерзкое предчувствие. Первый раз – двадцать шестого декабря – в день, когда отца не стало. Второй раз – двадцать пятого декабря – в день, когда матери не стало. И сегодня – тридцать первого декабря – в день, который стал, пожалуй, завершающим в моём кругу Ада. Ничего хорошего письмо, которое я держал в руках, не несло, как и то, что моей жены и её вещей нигде не было. Я держал в руках письмо и знал, что после его прочтения в мою жизнь как гром среди ясного неба ворвётся реальность, настоящая реальность. Это было неизбежно – как поджечь дом и начать тушить пожар, когда уже почти всё сгорело, когда уже почти всё превратилось в пепел. Каллиграфическим почерком было выведено: «Моему Эдварду». Знаете, ещё бывает такое неожиданное открытие, внезапное просветление мыслей – прозрение. Я заведомо знал, что в этом конверте, заведомо чувствовал, что будет после его открытия, но его нужно было распечатать. Вскрыв конверт, который был надёжно запечатан, и вытащив письмо, я принялся читать его. «Мой любимый Эдвард! Я пишу это письмо тебе тёмной ночью и ранним утром, и я знаю, что уже вечером ты будешь читать его. Что уже вечером ты раз и навсегда возненавидишь меня и узнаешь всю правду. Я сидела на нашем любимом диване и пила свой любимый чёрный чай, когда осознала, что так больше нельзя. И, взяв чистый лист и ручку, принялась писать то, что в глаза бы не смогла сказать тебе, что вслух не смогла бы произнести даже самой себе. Начну с далекого, начну сначала, начну с первой лжи. Своих родителей – Рене и Чарли – я помнила и буду помнить всегда. Да, я была маленькой, но я помню их и день, когда их не стало. Мы ехали от бабушки, где праздновали Рождество. Всё случилось в этот же день, тридцать первого декабря. Зима тогда была холодная и очень снежная – идеальная для Рождества. Но дороги представляли собой опасность. При -22°F* и сильном снегопаде образовался гололёд, который унёс немало жизней. Эта зима и этот день отняли у меня моих родителей. Встречная машина выехала на нашу полосу, и по иронии судьбы за рулём был твой отец – Карлайл. Мои родители умерли от травм, которые были несовместимы с жизнью. Но в память врезалась фраза твоего отца, которая не раз чудилась мне в кошмарах, которую я не раз пыталась забыть. «Это я виноват. Я повернулся к сыну с женой. Простите меня…» – говорил твой отец, пока мои родители из-за повышенного адреналина в крови были ещё живы. Но они умерли, ушли, а вместе с ними вся моя любовь к чудесам и вера в единорогов. Поэтому я не хотела детей. Поэтому мы случайно столкнулись летом в одном кафетерии. Поверь, это была отнюдь не случайность. Не скрываю, говорю – я хотела отомстить, и я отомстила. Да, Эдвард, ты был моим Адом на земле. Да, я полюбила тебя, но не смогла простить. И да, это Я убила твоего отца. Моя настоящая фамилия не Блэк, а Свон – поэтому твои родители не узнали меня. Они видели меня совсем маленькой, с тех пор прошло много лет, я сменила фамилию да и как личность сильно изменилась. Моя маскировка была на высшем уровне, поэтому не вини себя в том, что ты не смог увидеть истину. Я всё делала профессионально. Прости меня, прости, если сможешь. Но былое не вернуть, а мой поступок… ему нет оправданья. Если хочешь, можешь сдать меня полиции. Ты знаешь, где меня искать, я на нашем месте.

С любовью, ненавистью и мольбой, твоя Белла».