Мне не нужны друзья

В этой части не все так красочно, польку повествование идет о прошлом Фрида, где он был изнасяфкан отчимом. Как бы не очень агнстово, но если любите голубые сопельки и розовых слоников читать вообще не советую ^^ (разве что последние абзаца 3) Фрид стоял перед огромной дверью собственного дома и рассматривал немного потрескавшуюся от времени светло-оранжевую краску. Уже начало смеркаться, а значит время возвращаться домой, где волновалась мама, и был новый ее сожитель. Фрид почти не помнил своего отца, ведь последний раз он его видел в возрасте четырех лет, а ведь сейчас ему уже почти двенадцать, да и мама долго не убивалась по его уходу, и почти никогда не была одна. Мальчику хорошо запомнились лишь трое мужчин, которые жили с ними чуть больше года каждый, но потом уходили также как отец, которого он не помнил, да и те мужчины были из далекого прошлого. И в принципе, Джастину было все равно кто третий в их доме, лишь бы мама была счастлива. Он присел на крыльцо и тяжело вздохнул, все-таки он не хотел заходить в дом, в гостиной которого с недавних пор развалился небольшой тучный мужчина, с постоянно сальными волосами и залысинами на лбу. Он полистал самоучитель по магии заклинателя письмен и не заметил, как зачитался. Он увлекается ей с шести лет, когда впервые попал в библиотеку и увидел ярко синюю обложку книги, которая стояла на полке, куда он мог дотянуться. Первый год он только читал теорию, даже не пробуя что-либо на практике, ему просто нравилось обложиться книгами и рыться в толстых фолиантах в поисках значения той или иной руны. Но однажды все-таки решившись очертить ими круг, в котором не будут писать чернила, Джастин понял, что это Его магия. И вот сейчас он заглатывал напечатанный текст, зная, что обязательно перечитает его, потому что слова со страницы тридцать восемь и сорок шесть ему не понятны. Все-таки без схем разобраться было сложновато. …и была еще одно увлечение, которым он не мог не заниматься. Несколько лет назад, когда мама только начала встречаться с этим мутным мужичком, она почти сразу познакомила его с Фридом. Мальчик лишь удивился, ведь раньше его матери нравились более состоятельные мужчины, более надежные …и не такие страшные. Но его это не сильно заботило, ведь глаза мамы светились так ярко, словно этот мутный дядька был тем самым принцем на белом коне, о котором она ему так часто рассказывала. Они ужинали вместе почти две недели, но мать нашла третью работу, и была вынуждена уходить по ночам. Фрид, конечно расстроился, ведь мама и так была занята, и видеться они могли только по вечерам и ночью, когда она укладывала его спать, но мальчик знал, что мама делает это не просто так. Вот только фраза «для твоего будущего» Джастину ничего не говорила, поэтому он также пропадал в библиотеке, наслаждаясь особой атмосферой этого здания, пока мама была на смене. И в первый раз, когда она попросила своего друга посидеть с ним, Фриду сразу не понравился его взгляд. Ему тогда было всего восемь лет, но уже тогда он хотел запереться в собственной комнате, чтобы не видеть слащавой улыбки на пухлых губах. Джастина поцеловали в лоб и наказали вести себя хорошо, мальчик лишь кивнул, надеясь на скорейшее возвращение матери. В этот вечер Фрид надеялся сбежать в свою комнату сразу, как только за мамой закроется дверь, но мужчина поймал его за локоть, сжав его почти до боли, и также приторно улыбаясь, посадил мальчика к себе на колени. Они вели непонятную для ребенка беседу о телесных удовольствиях, и под хрипловатый голос маминого ухажера, Джастин сжимался на коленях у мужчины, стараясь избежать назойливых прикосновений, которые блуждали по всему телу: гладили руки, бедра, скользили между ног и сжимали промежность. Стараясь не морщиться от отвращения, чтобы не обидеть принца мамы Фрид пытался остановить своими маленькими ладошками массивные потные руки. И когда скользкий язык коснулся шеи, а ладонь крепко сжала его промежность, Джастин не выдержал и укусил пальцы, которые давили на губы. Грязный «принц» коротко вскрикнул от боли, ослабив хватку, а Фриду хватило времени, чтобы спрыгнуть с отвратительно горячих колен. В этот момент этот дядька перестал нравиться мальчику окончательно. Хоть он и был ребенком, но понимал, что взрослые не должны так делать, особенно с детьми женщин, которые им нравятся. К тому же мама уже говорила ему про секс и про то, как мужчина ухаживает за девушкой, поэтому поведение этого маминого ухажера ввело ребенка в замешательство. Он отстранился от него на несколько шагов, инстинктивно готовясь побежать, и спросил с присущим детским любопытством: «Зачем Вы это делаете?». На что мужчина лишь улыбнулся в свои двадцать шесть желтоватых зубов и, восстановив дыхание, четко произнес каждое слово, каждый звук: «Я хочу знать, какой ребенок станет Моим СЫНОМ». И Фрид на секунду оцепенел, словно провалился в пустоту, но он продолжал, не мигая, смотреть в горящие безумным блеском маленькие глазки. И когда мужчина сделал выпад с дивана в сторону Фрида, мальчик лишь пискнул и отскочил. И пока мамин «принц» приходил в себя после неудачного броска, он со всех ног побежал к двери, распахивая ее и стрелой вылетая из дома. Он бежал настолько быстро, насколько позволяли детские ноги, так долго, пока маленькие легкие не начали жечь, а грудь болеть. Он стек по стене какого-то здания, закрывая глаза, и все равно видел разноцветные пятна. Кое-как подняв голову он признал в гладкой холодной стене спасительную библиотеку, и не медля больше ни секунду, на трясущихся ногах он вошел внутрь, где знакомый охранник, добродушный старичок посадил к себе в персоналку и отпаивал бергамотовым чаем в вишневым печеньем. Фрид молчал, когда обеспокоенный старичок смотрел ему в глаза, слезы сами текли по щекам, а в горле встал ком, который мешал дышать, он давил горячим чаем, обжигая язык, но, не замечая, потому что легкие рвались от напряжения. Тонкие пальчики впились в стекло большой кружки, а пальцы на ногах поджимались в сандалиях от охватившего все тело бессилия и ужаса. Он смотрел перед собой, и картинка плыла в соленой воде, он задерживал дыхание и громко шмыгал носом, сдерживания рыдания в груди, еще никогда ему не было так страшно. В этот вечер седой и почти лысый, но всегда с веселой полуулыбкой старик по-отечески крепко обнял ребенка за плечи и немного скрипящим голосом предложил мальчику-сиротке при живых родителях найти себе полезное хобби, которое поможет ему защитить себя. С восьми лет Фрид изучает боевые искусства, тренируясь на скомкавшемся матраце старого ночного сторожа, который стелил его на пол библиотеки, когда Фрид приходил в ночь, в то время пока мать работала на смене очередной подработки, а дома находился ее «принц». С того дня в жизни Фрида многое изменилось, теперь при любой возможности, когда он оставался один на один со своим кошмаром, пучеглазый мужичок норовил ущипнуть его или потискать коленку, поэтому Фрид сторонился его и устраивал истерику каждый раз, когда мать говорила о возможности сожительства с этим слащавым потным монстром. Он не раз просыпался в мокрой не только от пота постели, совершенно не стыдясь этого. Выныривая из жуткого страха, после которого легкие «забывали» как дышать, девятилетнему Фриду было просто не до стыда. Он, сцепив зубы, терпел все, что делал с ним этот неприятный тип, ведь когда мама смотрела на него, то ее глаза светились безумной любовью, хотя мальчику иногда казалось, что больше безумием, чем любовью. И так продолжалось еще три года, иногда монстр оставался у них и Фрид слышал отвратительные, пугающие звуки из комнаты матери, и как бы сильно он не зажимал уши, возбужденные крики и стоны прорывались в его голову. И он стал уходить из дома и в такие ночи. За три года напряженной жизни, когда каждый шорох заставлял вставать в боевую стойку, когда хрипловатый голос вводил в иррациональный ужас, Фрид верил, что хуже уже быть не может. И, может быть, эта была единственная мысль, которая держала его в реальности. В один из вечеров, когда мама снова попросила своего друга присмотреть за ним, Фрид не успел во время спуститься вниз и выскользнуть через еще не запертую дверь, и сейчас сжимал маленькую щеколду на двери своей комнаты и его руки дрожали, а ноги едва держали. Но он знал, что если останется в этом доме, то его могут сломать, ведь домогательства отчима уже перестали быть обычными поглаживаниями через короткие детские шорты. Он тихо вышел, и трясущимися руками закрыл дверь собственной комнаты на непрочный замок, крепко наматывая шнурок ключа на руку. Он бесшумно спускался по лестнице, ведь он уже знал, куда нужно наступать, чтобы половицы не скрипели, когда на них наступают. Остался последний шаг, чтобы неуверенно стоять на полу первого этажа, когда его грубо сбивают с ног и опрокидывают на диван, сжимая руки за спиной в болезненном захвате. Фрид упирается грудью в пропахший потом и маслом диван, а лицо лежит в подушке, мешая дышать, но это не то, чего он боится. Хоть суставы болезненно скрипят, но Джастин знает, что вывихнув плечо, сможет справиться с новым отчимом; но хриплый голос мужчины, залысины которого стали только глубже, а жирок расползся с живота на бедра и бока, у самого уха, его желтоватые зубы, кусающее хрящевую раковину и тяжелое дыхание в мокрые волосы сковывают все тело. Фрид старается дышать медленно и не обращать внимания на твердость, которая упирается ему прямо в зад, не дергаться, чтобы не сделать еще больнее и не чувствовать уверенной руки, которая мнет промежность. Фрид едва сдерживает рвотные позывы, собираясь с силами для толчка, все же это не первый раз и уже не так страшно, когда тебя прижимают лицом в место, где сидела вонючая задница этого извращенца. Страшно было, когда придя в сознание, обнаруживаешь, что руки привязаны к ножке стула, на котором сидит этот монстр, а одна нога заведена к голове, что коленка касалась груди. В тот раз несказанно повезло, ведь стоило жирной туше подняться со стула, как Фрид смог моментально освободиться от пут, оглушить обидчика и сбежать в комнату, единственное место, куда не совался мамин ухажер. Глубоко вдохнув горячий пыльный воздух сквозь подушку через рот и ноздри, Фрид упирается коленями в диван и опрокидывает своего монстра на пол, падая на него сверху как можно тяжелее. Плечо пронзает острая боль, но он уже умеет ее терпеть и, пользуясь заминкой, когда мучитель приходит в себя после громкого падения, Джастин выбегает из дома и мчится в библиотеку, где его ждут бергамотовый чай и мятные печеньки, а главное человек - ставший ему отцом. Радостный, он вбегает в комнату для персонала, где его не было уже неделю, но он знает, что в этом место можно громко смеяться. Но за экранами лакрима-визоров сидел другой человек, который посмотрел на удивленно, и продолжал жевать жареное мясо. Фрид и сейчас бы не вспомнил, как задал вопрос, ответ на который выбил землю из-под ног: «Так умер он, старый сторож-то. Дня три как уже». Он вышел из библиотеки, потому что регламент требовал, чтобы никого не было в здании библиотеки в ночное время. Сел на крыльцо величественного здания. И не мог заплакать. Опустив плечи, он всматривался в белый камень и чувствовал пустоту, которая забирала все слезы. Единственный человек, спасавший его все это время, ушел. Вся жизнь, которая теперь начинала отчет от новой точки, момента, когда в его жизнь появился его личный кошмар; с этого момента не было и дня, когда его сердце не тряслось от страха. И стоило ему привыкнуть к месту, к человеку, рядом с которым он чувствовал себя защищенным, как тот оставил его. Каждое утро, когда Фрид уходил, старый сторож сжимал его плечо и, щурясь на рассветное солнце, говорил: «Крепись, малыш. Солнце всегда встает, стоит лишь ночи закончиться». И его солнце вставало каждую ночь, когда он приходил в это место. А теперь осталась лишь беспросветная тьма, ведь и Луна это всего лишь отражение Солнца. Через неделю, на похоронах Фрид узнал, что старик просто не проснулся утром, все говорили, что возраст взял свое. И поворачиваясь спиной к гробу, последние слова, которые он слышал от своего единственного друга, возникли в памяти, и как будто вновь прозвучали для него: «Крепись малыш. И знай, что во Вселенной существует множество Солнц, просто найди свое». Джастин поднял голову, но небо затянули свинцовые облака, которые висели над головой тяжелым грузом, готовые опрокинуть его на людей внизу в любую секунду, однако Фрид все равно почувствовал, как весеннее солнышко коснулось его своими прохладными лучами. Чтобы почтить память своего отчима, Фрид не может позволить чудовищам из реальности сломать его. Будни снова заполнились привычным кошмаром, с просветами, когда домой возвращалась мать. За последние полгода она немного сдала, в волосах проблескивала седина, а руки стали немного иссыхать, лицо осунулось, а пышная фигура исхудала. Но глаза по-прежнему безумно блестели, когда она смотрела на потолстевшего сального мужичка, который не стесняясь ребенка тискал ее бедро, а под столом пихал потные носки Фриду между ног. И Джастин старался как можно реже ужинать «счастливой семьей». И даже слово «семья» вызывало у него чувство глубоко отвращения, а любое прикосновение было способно вызвать неконтролируемый приступ ярости или истерики, поэтому Фрид начал сторониться людей. Их отсутствующие взгляды, постоянно меняющиеся лица и быстрые ноги, которые часто-часто мельтешили по каменной кладке тротуара, пугали его до безумия. Фрид вставал рано утром, когда почти никого не было на улице, и шел в библиотеку или на пустынный берег реки, и возвращался домой поздно вечером, когда в городе вновь становилось просторно. Джастину все чаще удавалось избежать встречи с отцом, который последнее время стал еще страшнее, что приходилось до скрипа сжимать челюсть и глубоко дышать, чтобы не дернуться слишком подозрительно или не вскрикнуть, когда рука отчима «случайно» скользнет по бедру или животу. В один день, когда они «счастливой семьей» проводили выходной вместе, обедая за круглым столом, Фрид от испуга и неожиданности слишком резко дернул рукой, и локтем задел пустой стакан из-под чая. - Подбери, - мужчина поднял пуговки-глазки, и грозно посмотрел на пасынка. Фрида словно парализовало, хотя он изо всех сил стараться опуститься на колени и начать подбирать острые осколки. - Подбери, я сказал. Оглох что ли? – более раздраженно произнес он, а Фрид смог только подпрыгнуть на стуле и опустить взгляд. - …дорогой, давай я сама. Все же произошло случайно. К тому же, мне не сложно, - попыталась разрядить обстановку мать, но когда попыталась встать, мужчина грубым резким движением усадил ее обратно, дернув за плечо. - Он виноват, пусть сам подбирает. Не собираешься же ты вечно за ним дерьмо убирать. Подбирай! – прикрикнул мужчина, и Фрид стек на пол. Но скорее от ужаса, чем от того, что тело начало подчиняться. Негнущимися пальцами он подбирал тонкие фарфоровые стекла, крепко хватаясь за каждый осколок и царапая пальцы. - Хороший мальчик, - усмехнулся мужчина и Фрид застыл в ужасе. Эти слова он слышал каждый раз, когда отчиму удавалось обездвижить его. – Чего застыл, маленький ублюдок? Женщина вздрогнула и мягко попыталась убрать руку со своего плеча, - дорогой, он, конечно, не твой родной сын, но мы не были в браке, когда я родила его. - Помолчи, Дрима, - зло, но слащаво улыбнулся он, похлопав мать по плечу. – Мы разговариваем как мужчина с мужчиной, верно, малыш? Ком подступил к горлу, стоя на коленях и согнувшись над испачканными в заварке осколками, он смог лишь кивнуть и промычать что-то более-менее убедительное. - Сходи, погуляй, дорогая, - почти пропел ее любовник. – Женщинам не стоит присутствовать при мужских разговорах. - Ох, вы меня когда-нибудь в гроб загоните своими мужскими заморочками! – смеясь, сетовала Дрима, поднимаясь из-за стола, и Фрид отмер. Последний оплот надежды на спасение уходил, счастливо улыбаясь и ничего не подозревая. Он не успел осознать, прежде, чем произнес: - Мама, ты же хотела сегодня убраться. Я хочу помочь. Пожалуйста! – он смотрел на мать, стоя на коленях, и сжимая в руках осколок белого фарфора. Ему было все равно, что потом он получит в разы больше, возможно даже его снова поймают возле библиотеки, но сейчас он чувствовал – надо спастись! Джастин не сводя взгляд с матери мысленно умолял ее остаться, хотел вцепиться в ее ноги и не отпускать до самой смерти, прижаться и умолять не оставлять его наедине с этим извращенцем, который домогается его почти каждый день вот уже четыре года. - Это можно сделать и после, Фрид. А сейчас поговори с папой, - она чмокнула его в бледную щеку, взяла пиджак с вешалки и вышла на улицу, залитую осенним солнцем. - Итак, - Фрид преодолевая сопротивление в шее, поднял голову на отчима, который сейчас нависал над ним, - что это сейчас было? – он угрожающе шипел, вынимая пояс из шлевок брюк. - Простите… - прошептал он, внутренне собираясь для удара пряжкой, но даже зажмуривший его не последовало. Он непонимающе поднял взгляд, и тут же пожалел об этом, когда губы мучителя удовлетворенно распылились в гадкой улыбке. - Сучонок, так тебе это нравится? И Фрид сорвал с места и рванул к лестнице, ничего не видя перед собой от затмевающего взор страха. Он уже давно научился двигаться, когда тело парализует оцепенение, это уже стало сродни инстинкту, когда на протяжении четырех лет непрерывно находишься под гнетом неописуемого беспричинного ужаса. Он знал, что бежит очень медленно. Ведь на ватных ногах, которые как желе трясутся, стоит им коснуться земли, и с руками, в которых словно был один заржавелый сустав, убежать было почти невозможно. Почти. Фрид мчался в свою комнату, чувствуя быстрые шаги позади, тяжелое дыхание неловкого тела, в руках он сжимал осколок, не обращая внимания на порез, который становился лишь глубже от того, что он старался кулаками зацепиться хоть за что-нибудь. Джастин на втором этаже. Лестница позади, а значит, всего семь шагов отделяют его от заветной двери, шаткого замка и щеколды от комнаты, куда ни разу не заходил этот монстр. Он переступает через порог, и ступор отпустил также быстро, как и охватил. Он отбрасывает осколок, прижимаясь телом к двери и защелкивая замок и щеколду. Нажимая на дверь всем весом, упираясь ногами так, что ступни скользят по полу он старается, чтобы чудовище не вломилось в его убежище. …но где-то в подсознании он уже знает, что ничего не сработает, что будь дверь хоть стальная, он все равно ее не удержит. Он знал, что этот монстр не сильный, знал, что сможет не подчиниться пугающему голосу, знал, что если держать дверь до конца, то мать рано или поздно вернется. Но алогичные мысли начали проникать в его голову, не укладывались, а становились, словно назойливыми мухами, хотя Фрид продолжал также отчаянно держать дверь и держаться за щеколду. Он сражался, но уже сдался… еще полгода назад, под последними лучами, коснувшиеся его лица. Монстр по ту сторону двери сначала недолго говорил, уговаривая, а потом угрожая, потом дергал за ручку и, наконец, стал выламывать дверь, наваливаясь на нее сверхчеловеческой силой …или так просто казалось уже сдавшемуся Джастину. Не удержав защиту он падает и слышит, как вылетевшая с гвоздями щеколда приземлилась где-то рядом, а в проеме стоит потный разъяренный лохматый мужчина, который шипит и плюется, но слова его утопают в ужасающей плотной ауре, которую видит Фрид. Любого другого этот несуразный мужчина со своей нелепо выглядящей злостью рассмешил бы, но Джастин был перепуган настолько, что был даже не в силах закричать. Он медленно отползает к задней стенке комнаты, где стоит его кровать, и он заранее знает, что это не спасение. Но просто ничего не может с собой поделать, хоть он и не слышит слов, но уверен, Он хочет, чтобы Фрид полз именно туда. Мальчик упирается спиной в полог кровати и начинает крупно дрожать, не моргая, смотря на своего мучителя. Мольбы и обещания срываются с губ, он закрывается руками, надеясь на удар пусть даже стулом или камнем, но он знает, что его не ударят, во всяком случае, не сейчас. Цепкая рука хватает его за предплечье и, впиваясь короткими пальцами в тело, дергает на кровать. Качаясь на скрипучей сетке кровати, чувствуя, как она растягивается под тонким матрацем, все-таки крик вырывается, и Фрид начинает отбиваться, хаотично размахивая руками, лягаясь ногами. За минуту он успел несчетное количество раз пожалеть о том, что сдался, мысли проносятся в голове и вылетают: самые нелепые, самые страшные, самые пугающие, и в них нет и намека на надежду. Его тонкие запястье перехватывают, и непривычно тяжелые и сильные руки сжимают их в одной ладони. Это пугает еще больше, он старается дергаться, но все бесполезно, ремень уже крепко стягивает их, впиваясь дешевой кожей в бледную кожу рук. Он дико кричит, дергаясь на кровати, как рыба на суше, но его ожидаемо вдавливают в матрац, придавливая бедра тяжелым горячим телом, а в рот проникают три пальца и давят на корень языка, прекращая крики. Фрид исходится в таком же безумно кашле, отрыгивая чай себе на плечо и грудь, жидкость течет изо рта, носа и глаз, он судорожно хватает воздух и слабо вырывается из жестких пут, выгибаясь из-под тяжелого мерзкого тела. - Маленькая дрянь, - шипит его отчим и больно сжимает сосок через тонкую тунику. Фрид хочет оторвать ему пальцы, но лишь дергает руками, а желудок снова скручивает в тугой жгут. Его кошмар взирает на него, свою жертву сверху вниз. – Будешь визжать, зажму твой рот подушкой, - и челюсть вновь сводит от страха, а тело парализует. Он открывает и закрывает рот, но дышать не получается, а нос заполнен слюной и слезами, ему снова суют пальцы в рот и он делает спасительный, но бесполезный вдох, глубокий и тяжелый, спертый воздух с запахом носков и мускуса жжет легкие, разнося по телу жизненно необходимый кислород. - Сучонок, - улыбаясь, поет мамин ухажер, и Фрид снова начинает вырываться, чувствуя, как вспотевшие ладони могут выскользнуть из сковывающих пут, но его сжимают за горло и сильный удар по голове оглушает… …сквозь туман и шум волн в голове он чувствует, как его тело облепили улитки, и мерзкие волоски на лапках огромной бабочки цепляются за его кожу. Толстые черви лезут в рот, в пупок, оставляют склизкий след на груди и ребрах, а подмышках царапаются маленькие крысята, от которых по спине бегут жуткие мурашки. Фриду хочет кричать от ужаса и поскорее скинуть с себя эту мерзость, но он не может двинуть даже пальцам, а когда дергает ногой, чувствуя, как червяк ползет по бедру к промежности, на голову снова обрушивается болезненный удар… Фрид бы с удовольствием остался в забвении, со сладкой мыслью и хрупкой иллюзией, что все это лишь бред, но его аккуратно тормошат, почти нежно хлопая по мокрому лицу влажной ладонью, иногда поглаживая щеки и заползая в рот. Джастин не без труда и моральных усилий открывает глаза и видит безумные похотливые глазки, влажные искусанные губы и раскрасневшееся лицо, по лбу которого стекает пот возбуждения. А еще он видит собственные ступни, которые закинуты на мягкие от жира плечи, а вокруг щиколоток сжимаются толстенькие пальцы его омерзительно голого отчима. Фрид сжимается всем телом и подтягивает на ремне, привязанном к изголовью кровати, но его за бедра возвращают на место. Тогда он ерзает, в напрасной попытке избежать всего этого; и в этот момент его пронзает ужас. Такой же скользкий как его задница, такой же некомфортный, как червяк, недавно заползающий туда в кошмаре. И то, что жертва осознала, что иллюзорный кошмар был реальностью, приносит невероятное удовлетворение, потому что на тошнотворном лице отчима отражается такая же гадостная улыбочка. К заднему проходу прижимается что-то плотное и горячее, и Фрид не сдерживает рвотный позыв, но желудок может извергать лишь собственный сок и слюну. Слезы душат и стекают по лицу, а насильник продолжает улыбаться, придерживая ноги одной рукой, а другой собственный член, который скользит по вымазанной в смазке коже. - Больно будет только в начале. Я хорошенько растянул тебя, мальчик мой, - и Фрида снова рвет, он поворачивает голову, чтобы не захлебнуться в собственной слюне, - в тебя вошли три моих пальца, - он касается ими испачканного лица Джастина, водит по щеке, плотно сжатым губам. – Твоя маленькая дырочка так невинно хлюпала, когда я трахал ее. Ты был в отключке, но все равно сладко стонал… - ноги вжались в плечи, потому что негнущуюся кость прижали к груди, когда скользкий член начал проникать внутрь, - чувствуешь, как жадно ты принимаешь меня? – Джастин мог лишь зажмуриться и молиться, чтобы мать не пришла (или поторопилась). Фрид сначала дергался и драл кожу на запястьях, но поняв, что это доставляет удовольствие мучителю, прекратил шевелиться, лишь прерывисто дышал, когда горячий член вошел в него на всю длину и его ягодиц соприкоснулись с влажными бедрами. Было омерзительно, словно в кишку действительно заполз толстый короткий червяк и растягивал внутренности. Джастин задерживал дыхание на пару секунд, чтобы заложило уши, и он не мог слышать частого дыхания у себя над лицом. На него ручьем стекал вонючий пот и горячая слюна, которая иногда оставалась то на шее, но на виске липкими следами полупоцелев. Его больно щипали, сжимали мошонку, звонко шлепали по заднице, переворачивали на живот и трахали, кусая спину, потом на бок, и терлись членом о кожу бедра, а потом снова загоняли в растянутый проход. И бесполезно было кусать губы или умолять о пощаде, ведь помимо смазки в анусе скользила и хлюпала сперма чудовища из реальности. Когда его снова перевернули на живот, он уже был не в состоянии стоять на коленях, и, уткнувшись лицом в подушку, он часто задышал, надеясь задохнуться, но тяжелая рука впилась в его волосы и отодрала лицо от спасительной ткани. Сквозь воздушные пробки в ушах Фрид старался не различать ласковых слов у самого уха, как этот ублюдок «тащится» от его покорности, как его заводит мокрое от слюны и смазки «миленькое» личико, как ему нравится коротенькие мягкие волосы «его сладкого мальчика». И когда Джастин был уже на краю реальности, в полушаге, чтобы решится откусить себе язык или перегрызть вену, его снова разложили на мокром пропитанной сексом кровати, и горячий член снова начал совершать монотонные трения внутри под тяжелые хрипы. Он даже не заметил, как горячий червяк пропал, а его обмякшее тело спускают ногами на пол. Он свисает задницей с кровати, и от этого жутко тянет плечи и руки, но эти ощущения ничтожны, когда мальчик ощущает, как по бедрам начинает течь вытекающая из задницы жидкость. Сознание делает шаг обратно, запрещая мозгу думать об этом, но стекающие ручейки все равно ощущаются на теле, и нет даже возможности вытереть эту пакость. Инородное тело снова врывается в его тело, резко растягивая и снова выскальзывая, липкий и звонкий шлепок; по спине Фрида бегут гадкие мурашки, хотя его уши зажаты между руками, он закрыл глаза и старается не дышать запахами, которыми теперь пропитана его простыня и одеяло. - Ласковая дырочка… - шепчет монстр со спины, очерчивая ногтем лопатки, - Я знал, что начнешь зажиматься, если она начнет течь… - и глубокий, но привычный толчок и звонкий шлепок. Прокрадывается непривычная мысль, которая такая инородная в голове, но звучит очень притягательно: «А ведь могла быть хуже… Намного хуже». И она ужасает и успокаивает, ведь на самом деле, можно же и к такому привыкнуть, ему не было больно, разве только от того, что желудок выворачивало несколько раз, и даже сейчас в горле стоял ком, и мутило невероятно. Толчки стали чаще, шлепок и внутри остается чужеродная жидкость, и стоит вялому члену покинуть слабое тело, как она тоже начинает вытекать. Переживать рвотные судороги в таком положение намного легче, но мешают связанные руки, которые не дают задохнуться. - Умничка, - грязная ладонь касается слипшихся зеленых волос и его прикусывают за ухо. – Дня три твоя дырочка будет стягиваться, а потом мы ее снова растянем. Будет еще веселее, я принесу волшебных масел, мальчик мой. – и руки Фрида опускаются на кровать, по-прежнему связанные, но уже не так туго. Первые несколько мгновений он не осознает себя в пространстве из-за накатившей волны отвращения смешанного со звериным страхом, но когда его отпускает, он без труда освобождает руки, и кончики пальцев начинает колоть, от чего он морщиться. Фрид сожалеет лишь о том, что до сих пор способен ощущать что-либо. На руках он подтягивается на кровать, потому что ноги разъезжаются в разные стороны …в более привычную позу, и Джастин может лишь усмехнуться, жалея себя. Хочется вымыться изнутри, чтобы вымыть даже воспоминания, чтобы не было этих холодящих липких, жутких картинок в темноте, которые теперь выжжены на обратной стороне век, и стоит лишь закрыть глаза, как все возвращается. Прикрыв лицо локтями, в тишине комнаты он слышит частое сбившееся дыхание и чувствует гнилой запах, и боится шевельнуться. Он, наконец, может вытереть подсохшую смазку на лице, но сейчас она была на всем теле, даже во рту, но руки не слушаются, не давая рвущемуся крику отчаяния прозвучать. Он лежит так еще с час или больше, время уже не имеет значения, место тоже не имеет значение, даже он сам потерял смысл. Он не смог противостоять силе, намного превышающую его собственную, все те нечеловеческие усилия были напрасны, ведь всего несколько бесконечных часов стерли смысл всего этого. Если бы только он мог стать сильнее, хотя бы чуть-чуть. Если бы только он был сильнее, чтобы суметь придержать дверь. Если бы у него были силы, чтобы удержать мать. Всего чуть-чуть, и этого можно избежать. Мысли бурно зашевелилась то, возникая, оставаясь в мозгу одержимостью, то бесследно исчезая. У него было три дня, чтобы не допустить повторения такой ситуации. Или даже хуже, ведь чудовище сказало, что принесет возбуждающие масла. Видимо ему не понравилось, что Фрид все это время лежал теплым туловищем и даже не стонал. Тело болело, и ощущать себя в нем было крайне омерзительно, Джастин лишь скривил губы, потому что знал, что должен найти в себе силы подняться, а иначе ничего не измениться, ведь кроме тебя самого некому воплотить твои желания. На шатающихся ногах по стенке он прошел в душ. Джастин не без удовольствия смысл с себя всю грязь и встал под теплую воду, надеясь, что ощущение скользких пальцев и подгнивших зубов можно смыть также как слюну и сперму. И даже когда его губы начали дрожать, а руки не смогли удержать душ, он не позволил себе плакать, удержался от того, чтобы лечь в ванну и захлебнуться в поднимающейся воде. Он поджал белые губы, стиснул зубы и медленно и глубоко задышал, высоко задрав голову, не давая подступившим слезам поддаться силе земного притяжения. Ногти впивались в свежую рану на ладони, отрезвляя от отчаяния, и чтобы вконец не расклеиться Джастин не нашел ничего более отвлекающего, чем продолжить мыться, натирая бледную кожу до красна, намыливая все места, куда мог дотянуться. И он бы съел этот злосчастный кусок белого жасминового мыла, если бы точно знал, что оно не выйдет обратно тем же путем (потому что желудок все еще сводило болезненными спазмами). Даже обдав тело кипятком, оставляя болезненные покраснения, он все равно чувствовал, как что-то гадко скользит между ног и как они разъезжаются, словно внутри был «червяк». Укутавшись в большое полотенце, он лег перед дверью, подперев ее собой, во-первых, брезгуя даже приближаться к кровати, во-вторых, боясь, что в комнату зайдут, пока он будет спать. Утомленное сознание буквально упало в тревожный сон, но освободило от сновидений. Первое, о чем подумал Фрид, просыпаясь: «Дует в бок…» и он перевернулся на жестком полу, с кристальной ясностью осознавая место, где он лежит, а главное причину этого. Он не подпрыгнул на месте, не впал в истерику, а лишь осмотрел дверь. Убедившись, что он проспал почти сутки один, сердце успокоилось, а адреналин перестал поступать в кровь. Подперев дверь стулом он сходил в душ еще раз, тщательно отмывая чистую кожу от казалось бы въевшихся запахов мускуса и ношеных носков. Он с опаской нюхал руки, ноги, подмышки и чувствовал лишь такой же отвратный запах жасмина. Ноги намного тверже держали своего хозяина, и если притвориться, то можно сесть, не морщась от ощущения инородного тела внутри, можно ходить, не расставляя ноги как у гуся, игнорируя то, что они по-прежнему разъезжаются (но Фрид понимал, что это скорее психология, чем физиология). И он знал, что болезненный и пострадавший вид может дать ему больше времени, чтобы подготовиться дать отпор обидчику. Фрид невозмутимо спустился на первый этаж, крепко держась за перила, поморщившись, сел за общий стол, проигнорировал обеспокоенный вопрос матери и ногу между колен, поужинал и поднявшись за курткой, также наигранно сильно хватаясь за перила, спустился обратно и бросив: «скоро буду», - вышел на улицу, где правили осенние ранние сумерки. У него оставалось еще несколько часов до закрытия библиотеки. Не переигрывая с полученными «травмами» Фрид подержался почти пять дней, совершенно не сопротивляясь, когда ловили на первом этаже и зажимали в углу, он натурально дрожал всем телом (потому что животный страх перед этим нескладным человеком продолжал захватывать разум) и затравленно шептал, на всякий случай, готовясь нанести удар. «Больно… не надо, умоляю…» - хныкал и стонал Фрид, на что Монстр лишь удивлялся, но все-таки отступал, а потом также омерзительно сыто и удовлетворенно улыбался, зажав между зубами мочку детского уха и сжав ягодицу. Джастин едва держался, чтобы со страха не врезать насильнику под дых. «Хороший мальчик…» - его шлепнули по заднице, и Фрид пискнул, от чего мужчина улыбнулся только шире. – «Но я был очень внимателен, поэтому к завтрашнему дню все заживет» - и тяжелый вес пожирневшего за несколько лет тела дал вдохнуть отравленного воздуха дома, пропитанного чужеродными запахами. Джастин не мог заставить себя кивнуть, лишь молча, прошмыгнул на улицу, услышав короткое: «Сучонок». Он просидел в библиотеке до самого закрытия и даже на час дольше, и сейчас кидал камешки в спокойную реку, сидя на берегу, где обычно занимался. Иногда ему казалось, что камни впиваются в зад, и что из земли лезут толстые черви, и тогда он ежился, смахивая наваждение; каждый раз ему хотелось опорожнить желудок, поэтому старался есть как можно меньше. Было уже довольно темно, давно зажглись уличные фонари и начал вылезать ночные гуляки. В воде плавали разноцветные блики, отражающиеся от цветных витрин вдоль каменистого тротуара. И сегодня за спиной было довольно шумно и оживленно, настолько, что озорная веселость приподняла уголки губ потерянного ребенка. Что-то радостно кричали, где-то вспыхивало, что-то билось, Фрид видел в тусклом свете на темной воде нечеткий силуэт толпы, качающийся на волнах спокойной реки. Однако толпа скоро прошла вперед, а Джастин остался будоражить черную с яркими вкраплениями водную гладь. Он старался не подпускать поднимающуюся тревогу и панику, не впускать в голову никаких мыслей кроме тех, что поднимали полученные знания из библиотеки, и он издали услышал приближающиеся шаркающие по песку шаги. А по возмущенному высокому голосу он понял, что это мужчина. Кожа покрылась отвратительными мурашками. - Я убью когда-нибудь этих придурков… В полумраке Фрид разглядел высокую фигуру, несшую в руках обувь в мятой одежде и торчащими из ушей шипами и сжался, надеясь, что его не заметят. Но шаги уверенно приближались, и когда почти прошли мимо, то остановились, и Джастина затрясло крупной дрожью. - Эй! – окликнул его уверенный мужской голос, хотя он принадлежал юноше. Но Фрид все равно страшился поднять глаза, ведь если он окажется точно таким же, как его отчим, то пусть лучше он не видит лица своего насильника. - Эй, ты! – в шуме чуть удаленной улицы между двумя незнакомцами воцарилась минутная тишина. – Парень, ты идеальный собеседник, черт подери! – рассмеялся юноша и подошел к нему. Сел настолько близко, что между ними едва помещалось две ладони. - Слушай, если ты пьяный, то я пойду… И снова тишина в ответ. Минута, и зашуршали одежды справа. Фрид вздрогнул по-прежнему от испуга, но уже то того, что останется один в этой сгущающейся тьме. С недавних пор ему не нравилось находиться в ней одному, когда рядом был кишащий жизнью свет. - Мне нельзя алкоголь. А от тебя пахнет, - пробубнил он, не поднимая головы. - Пара кружек эля уже давно не считается алкоголем! – Фрид только сейчас расслышал веселенькие интонации в голосе, - к тому же есть маленький повод – заговорщицким тоном произнес незнакомец и гортанно хохотнул. - …какой? – Фрид неожиданно для себя повернул голову к парню, положив щеку на сложенные на согнутые колени руки, испытывая интерес. Подсевший парень оказался коротко стриженым блондином с кривым шрамом на правом глазу, на нем был распахнутый мятый пиджак и вылезающая из штанов белая шелковая рубашка, а брюки были замяты под колени, причем одна брючина была закатана значительно короче другой. - Я стал волшебником! – и почему-то он поднял лакированные туфли, словно это была кружка эля. - Я тоже волшебник, но толку от этого… - вздохнул Фрид, и голос предательски дрогнул. - Не S-класса волшебник, малыш, - и незнакомец широко улыбнулся, не скрывая гордости за себя. - А за это надо выпить, - пьяно улыбнулся и поставил грязную обувь на колени черного дорогого костюма. Фрид удивился неопрятности незнакомца, но не смог удержаться от изумленного возгласа, когда увидел, что в каждом ботинке стоит по кружке, которые были плотно закрыты закручивающейся крышкой. - Никогда не знаешь, где тебя застанет случай, верно, пляжный житель? - Вообще-то у меня есть дом! – возмутился мальчик, но вспомнил, почему он сидит на пляже, плечи сами опустились, - но я не хочу туда возвращаться… - Верно! Нельзя, чтобы тобой постоянно управляли родители! – блондин достал из туфли кружку, открыл ее и протянул Фриду. – Держи, безалкогольный напиток, - доброжелательно улыбнулся парень, раскачивая стаканчик. Фрид улыбнулся в ответ, протягивая руку, чтобы взять его, но стоило их пальцам соприкоснуться, как по телу пробежала мерзкая дрожь, и он едва не захлебнулся воздухом. - Прости… - смог выдавить Джастин, затравленно глядя на удивленно парня. Стаканчик упал на кучку песка. – Он на половину пустой… - с досадой произнес Джастин, поднимая его, а незнакомец тем временем уже открыл вторую и ловко поменял стаканы в руке Фрида, в этот раз не касаясь его пальцами. Джастин растерялся, то ли это был намеренный жест, то ли специально, ведь для выпившего человека, каким бы хорошим волшебником он ни был, было бы проще держать руку и вложить теплый кружку в ладонь, чем аккуратно цеплять, а потом прицельно вставлять бумажный стакан. - Магия!.. – сделал удивленные глаза блондин и сдержано рассмеялся. - Уровня S-класса!.. – кивнул Фрид и улыбнулся в ответ. Из кружки шел пар с ароматом лимона. - Что это?.. - Выпей – узнаешь, - и сам сделал глоток из полупустого стакана. Джастин недоверчиво принюхался, но лимонный запах перебивал все остальные, коснувшись губами жидкости, он слизал с губ его вкус. - Сладкий чай с лимоном, - удивился юный заклинатель, и смелее отпил, к тому же становилось прохладно, и чай оказался как нельзя кстати. - Ну да, не кофе с коньяком же в бумажных стакан таскать!.. – удивился блондин, осушая свой. – И мне на сегодня уже хватит, а лимон выводит алкоголь из организма. - Вообще-то это витамин С, которым богат лимон. - Да без разницы, вообще-то, - пожал он плечами и развалился на песке. – Хорошая ночь… - выдохнул он, а Фрид сжался. - Последняя… - тихо произнес он. - Тоже может быть. Приятель, ты не переживай насчет дома. Все равно или поздно наладится и если разговоры не помогают, то всегда можно найти более решительные меры, - волшебник S-класса улыбнулся и сжал в кулаке бумажные крышки от стаканчиков. – Но все-таки помни, что это родители, - и рассмеялся. - …а если сил недостаточно?.. – Фрид лег рядом, и его пальцы касались мятого пиджака. - Тогда нужно всего лишь стать сильнее, - пожал плечами собеседник, словно это было дело нескольких секунд. - Становился… - Значит недостаточно. Если не вкладывать жизнь в то, что ты хочешь больше всего, то результат вряд ли будет, - парень приподнялся на локтях и перевернулся на бок, лицом к Джастину. – И если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо, запомни, всегда делай его сам, - и твердый палец уперся в плечо. Фрид ожидал привычной сковывающей дрожи, проникающего страха, но ничего не было. Но его касался тот же палец, который соприкасался с его, передавая стакан, а сейчас он тыкался в плечо, но Фриду не хотелось уходить от прикосновения. - Я запомню. - И кроме тебя твое желание никому не нужно. - И это тоже. - Только сильный может защитить все, что хочет, и только такие люди могут менять мир. - Это тоже. - Ты можешь стать сильным, приятель, - и легкая ладонь похлопала его по груди. - Я стану. - А мне пора, - невпопад ответил парень и в прыжке поднялся на ноги, но опустился на колено из-за резкой перемены плоскости и утонувших в песке ступнях. - Осторожнее, - улыбнулся Джастин и прежде чем успел подумать, подхватил блондина под плечо. - Хэй! – возмутились у самого уха, но отталкивать его не стали, - выведи-ка меня на тротуар. И пока они карабкались по крутому склону, они успели поговорить о важности травы на газоне, о необходимости дождя и что каждый из них должен стать сильнее. Потом было короткое прощание, когда Фриду крепко пожали руку, и они разошлись в разные стороны. Порой, чтобы решиться на что-то большее, необходим незначительный толчок. Фрид зашел домой, где его охватило уже привычное ощущение страха, будто из стены или пола в любое мгновение появится чудовище и растерзает его. Но он прожил с этим ощущением уже достаточно долго, так что научился различать реальность от скользящих по всему телу воображаемых слизняков. Он хотел незаметно прокрасться на второй этаж и запереться в комнате, на дверь которой он прибил старую щеколду (зная что этим не защититься). Но реальность не была бы так жестока, если бы проходя мимо дивана его не схватили за локоть, больно сжав сустав. - Твоя мать сегодня подменилась, и ее не будет всю ночь, - и тугие тиски отпустили онемевшую руку, которая держалась на онемевшем теле. Фрид застыл на месте, не находя в себе сил сделать шаг, а о том, чтобы убежать и мысли не было, сейчас для него существовала лишь один путь – его комната, со скрипучей кроватью, звука которой он не переносил. - У нее же смена завтра в больнице… - Фрид знал, это значит - матери не будет еще сутки - и не осталось сил даже вздрогнуть. - Умный мальчик, - мужчина лежал на диване, разложив живот на потемневшей от старости обивке, и читал газету, лениво скользя глазками по спортивной колонке. Фрид молча, пошел наверх, плотно закрыл дверь, но не задвинул щеколду, и сел перед ней, подбирая к ногам одеяло. Он больше не подходил к своей кровати, которая находилась в идеальном порядке, свежие простыни, выстиранный матрац и подушка, новое одеяло, но это скрипучее сооружение его немыслимо пугало, ввергая в непреодолимое отчаяние, словно предмет отдавал все эмоции обратно, которые испытывал Джастин, когда его вертели на прогибающейся сетке и насиловали обессилившее тело. Он смотрел на дверь, отделявшую его комнату от всего пространства за ней, и он хотел, чтобы так оставалось всегда, чтобы ни один монстр не мог проникнуть в его неукрепленное убежище. Но он ничего не мог сделать, потому что он недостаточно сильный, а значит нужно всего лишь перетерпеть… несколько дней? Месяцев? …лет? Фрид сжал кулаки от неожиданно накатившей злости на самого себя, впервые сжал зубы не от боли и страха, а от клокочущей ярости. Он не выдержал первую волну испытаний, но вторую переживет обязательно, иначе и быть не могло. Ведь он говорил с незнакомцем об этом так, словно это настолько же реально, насколько кисловатое послевкусие лимона из бумажного стаканчика. На глаза попался окровавленный осколок белого фарфора, который он выронил, сотрясаясь от ужаса и убегая от разъяренного монстра… Когда-то давно, когда он только начал познавать магию заклинателя письмен, он прочел, что силу имеют не только выводимые руны, но и чернила, которые оставляют свой след в пространстве. Он поднял осколок и приложил его к красной ранке на руке, в которой он держал стекло в прошлый раз; и смотрел то на порез, то на испачканное в его крови тонкий фарфор. Ответ был ясен как день и без колебаний он снова распорол себе ладонь. Острый слух затравленного зверя уловил расправляющиеся старые пружины дивана и шелест страниц «Вестника». Фрид не мог больше позволить себе сидеть истуканом, он сжал ладонь, зажимая рану, и кровь потекла сильнее. Распоротой рукой он начертал на пороге у двери защитные руны, через которые ни одно живое существо не может пройти, открыл дверь и стал ждать. Хотя он был уверен в своих письменах, но страх уже глубоко пустил свои корни, поэтому он все равно страшился приближающихся шагов, полы под которыми звонко скрипели, а босые ступни громко шаркали по деревянным доскам. Фрид сидел в полутора метрах от открытой двери и зажимал рану одеялом, не отводя глаз от проема. Монстр появился неожиданно, словно возник, хотя Джастин был уверен, что не мог моргнуть, и похотливо улыбался, показывая свои желтоватые зубы. - Ждешь меня? – с этими словами он сделал шаг в комнату. Но нога стукнулась о невидимую стену, и мучитель налетел на защиту, которая замерцала кровавыми бликами, где ее прикасались толстенькие пальцы. Фрид также удивленно уставился на это явление, как и монстр по ту сторону открытого дверного проема. – Убери немедленно, маленький ублюдок! – взвизгнул он, ударяя по стене, которая знакомо расплылась красными бликами. Фрид посмотрел на свое кровоточащую ладонь, словно увидел чудо из чудес и радостно-удивленно прошептал: «Сработало…». То, что это сработает его смог убедить только реальное доказательство. Он даже перестал бояться, соскакивая с места, он откинул одеяло и, подхватив стул, встал на него прямо перед дверью, начиная чертить возникшее в голове заклинание. А его Монстр шипел, свирепел и бился о волшебную стену, но поняв, что это бесполезно стал ломиться в обычную. Джастин вздрогнув, испугавшись, но в голове никогда еще не было так ясно, словно мозг пронзило отрезвляющей молнией, и он просто знал, что этот гадкий и двуличный монстр слишком слаб, чтобы вынести толстую стену его родного дома, укрепленную магией. Он чувствовал слабость в теле, когда почти закончил ограждать периметр своего убежища письменами, а его отчим сидел у раскрытой двери и плевался ядом, поливая мальчишку грязью. Но что для мага пустые слова, которые не то, что колдовать не могут, даже слушаться хозяина не хотят, поэтому Джастин просто продолжал рисовать письмена пока круг не замкнулся, и кровавая черта из древних Забытых рун не мигнула прозрачным светом, растворяясь в старой штукатурке, впитываясь в стены, в пространство этого мира, защищая своего единственного автора. На дрожащих ногах он спустился со стула, едва не свалившись с него, на что получил громкое нелепое замечание от обозленного отчима, но в ушах шумело так, что Фрид не смог бы разобрать слов, даже если бы захотел. Он выпустил из бледных окровавленных рук осколок фарфора и прислонился к стенке спиной возле дверного проема. Спать хотелось неимоверно, и он держался из последних сил, зная, что обязан закутаться в одеяло, чтобы не замерзнуть на холодном полу, и еще нужно было стянуть подушку, чтобы не проснуться с затекшей шеей. С довольной улыбкой он ползал по комнате, размазывая высыхающую кровь, поскольку рана уже почти не кровоточила. Закутавшись в одеяло, поджав под себя колени, он устало говорил в скатавшуюся шерсть покрывала: - Эй… - реальность ускользала с каждым мгновением, но сквозь дымку в глазах он видел, как дернулась фигура его, так называемого, отчима. – Я, может, и боюсь тебя, но сейчас я знаю, что даже такое чудовище я могу одолеть. И дело даже не в том… что я боюсь меньше… и даже если это повториться, я смогу встать …чтобы стать сильнее. Чтобы встретить его и сказать… что я смог… - незнакомец, чье лицо не запомнилось, растворившись в черной воде с цветастыми бликами; об этом он скорее подумал, чем произнес вслух, и провалился в глубокий сон. Сновидение, где на черном небе сверкали яркие желтые молнии, разрывая воздух криком своего грома, и в момент вспышек шумящий лес окрашивался насыщенный зеленой гаммой. Фриду еще никогда не снились такие спокойные сны, свистящий ветер не пугал, лишь прогонял страхи, оставляя после себя звенящую пустоту, которую наполнял резкий свет и запах озона.