Если я Изгой, то это не значит, что я никто.

       Я лежу, изучая потолок. Подъем должен быть только через час. Меня снова мучает бессонница. Переворачиваюсь набок, накрывая себя одеялом. Жмурю глаза. Резко скидываю с себя одеяло. Снова устремляю взгляд в потолок. Кажется, что вот-вот, и он упадет, раздавит нас, переломает все наши кости. И из-под завалов будут течь реки крови. Красной, густой кровищи. Вслед за потолком нашей комнаты рухнет потолок соседней и так до тех пор, пока Яма не обрушится.        Встряхиваю головой, отгоняя эти мысли подальше. Снова переворачиваюсь на бок. Сколько я уже так лежу? Через сколько подъем? Какой сегодня вообще день недели? Когда закончится первая ступень инициации? Когда я увижу свою семью? И увижу ли я ее вообще? Что будет на второй ступени инициации? Почему у меня все трясется, когда я думаю о таблице?        Закрываю лицо рукой, стыдясь своих же вопросов. Я слышу, как сопит Ребекка. Улыбаюсь. Подруга переворачивается на бок, открывая глаза. - Чего не спишь? - сонным голосом говорит она. - Тот же вопрос, - произношу я, накрывая себя одеялом, - я все думаю о том, что смогу вылететь. В смысле из фракции. - Ты как всегда, - отмахивается Ребекка, вставая с кровати, - я писать пошла.        Мне ничего не остается, кроме того, как проводить ее удаляющийся в туалет силуэт. Снова переворачиваюсь на спину. Осознаю, что мне остается спать считанные минуты, но все же закрываю глаза.        Стучит Эрик. Лениво сажусь, потирая лоб. Томас сидит напротив, вид его какой-то взволнованный. Я вопросительно поднимаю брови, спрашивая что случилось. Он мотает головой в разные стороны и тоже резко встает с кровати, убегая в туалет. Вскидываю бровями и начинаю переодеваться.        Не дождавшись ни Ребекки, ни Томаса направляюсь в столовую. Одна. По пути вижу Ави, она сонная. Подбегаю к ней, она улыбается. Мы молча направляемся в столовую. Я всматриваюсь в каждое лицо, надеясь найти друзей. Но Ребекка с Томасом просто испарились.        По приходу в столовую занимаю наши привычные места. Машинально ставлю три тарелки, надеясь, что они все же подоспеют к завтраку. Но их нет. Опускаю голову, изучая кашу. Она жидкая и противная. Набираю полную ложку каши и переворачиваю вниз, отпуская кашу в свободный полет. Каша быстро стекает с ложки обратно в тарелку, я повторяю это снова. Бросаю взгляд на стенку, там висит что-то вроде календаря. Двадцать девятое апреля.        Пожимаю плечами и отвожу взгляд в сторону, но потом резко возвращаюсь к календарю. Сегодня двадцать девятое апреля! Сегодня мне семнадцать лет. Я бы прошла день "выбора" еще год назад, но на тот момент мне было еще пятнадцать. Мама, конечно, пыталась договорится, мол ей шестнадцать будет через несколько дней после "дня выбора", но ей все же отказали. Поэтому свой выбор я приняла накануне семнадцатилетия.        Правда, я совершенно не чувствую радости от "праздника". Все свои прошлые дни рождения я праздновала дома, а сейчас я даже увидеться с ними не могу. В этом году я не попробую фирменный мамин торт. Не услышу смешных и нелепых поздравлений папы. Я одна. Хотя, может, оно к лучшему? Есть повод полностью забыть прошлую жизнь. Забыть даже день, когда ты появилась на свет. - С днем рожденья, крошка, - шепчет Ребекка мне в ухо.        Я не могу сдержать улыбки. Ребекка садится рядом, Томас напротив. Они улыбаются. Томас протягивает мне коробку. Теперь ясно, куда они уходили. Принимаю посылку Томаса и неуверенно ее открываю. - Господи, - улыбаюсь я еще шире, чем до этого, - когда вы успели?        В коробке, данной мне Томасом, черный кожаный шнурок, на котором красуется кулон в виде желтого маленького цветка. Я тут же собираю волосы в хвост и надеваю на себя подарок ребят. Ребекка завязывает шнурок, она хлопает по плечу, словно говоря, что можно распустить волосы. - Ну, вот, теперь ты и бесстрашная, и дружелюбная, как ты и хотела, - говорит Томас, отпивая глоток сока. - Вы не представляет, как я рада. Но как вы успели? - Мы сообщили обо всем Четыре, и с ним с утра покинули фракцию, Эрик узнает, разозлится на Четыре. Четыре все же инструктор переходников, а не наш. Но Эрик же сам говорил, что мы можем покидать фракцию с членами Бесстрашия, - пожимает плечами Ребекка. - Не важно, как мы это сделали, - говорит Томас, сверля Ребекку взглядом, - главное, что тебе понравился наш подарок. Мы старались, чтобы ты не грустила сегодня. - Поверь, сегодня я точно грустить не буду, - улыбаюсь я, приподнимаясь с лавки и обнимая сначала Ребекку, а потом Томаса.        Эрик появляется наверху, отправляя каждую группу в свой зал. Я снимаю кулон и кладу обратно в коробку, которую хватаю с собой. Ребекка идет рядом, обнимая меня. Я очень рада, что она помнила про сегодня. Даже я забыла про свой праздник, а она нет. - Сегодня боев не будет, вы будете учиться метать ножи, - говорит Эрик, расхаживая за нашими спинами, - вперед.        Я держусь Ребекки, она берет шесть ножей сразу, каждому по три. Встаю напротив мишени. Приходит Четыре, он берет ножи и хлопает в ладоши, чтобы мы обратили на него внимания. Я внимательно смотрю на него, на его движения. Он попадает каждый раз.        Продемонстрировав еще пару бросков, Четыре покидает зал. Я беру нож, повторяю каждое движение, которое сделал Четыре. Как только у меня возникает желание запустить нож, замечаю, что Томас запустил все ножи. Он попал. Эрик ободряюще кивает, смотря на Томас. Томас позволяет себе улыбнутся. Вдыхаю полной грудью, запуская нож. Нож летит прямо, крутясь: лезвие - рукоятка - лезвие - рукоятка. Закрываю глаза, боясь, что нож не долетит до мишени. Ребекка бьет меня по плечу, я открываю глаза. Нож прямо в мишени. Позволяю себе улыбнуться и даже тихо посмеяться. Эрик смотрит то на нож, то на меня. Вопросительно поднимаю брови, лидер лишь кивает в ответ. Я подхожу за следующей партией ножей. - Неужели от тебя можно дождаться чего-то путного? - произносит Эрик у меня за спиной, - делаешь успехи, прыгунша, делаешь успехи. - Спасибо и на этом, - отзываюсь я, - Эрик, можно попросить о маленьком одолжении? Совсем маленьком. - Если оно стоящее, то можно, - говорит он, облокачиваясь о стол. - Можно взять выходной сегодня? - говорю я. - С чего это вдруг? - Сегодня в моей семье праздник, я обязана быть там, - мнусь я, точно так же облокачиваясь о стол. - Я серьезно, можешь даже лично спросить у моих родителей. - Делать мне больше нечего, - пожимает плечами Эрик, - нет, нельзя. Правила едины для всех. - Пожалуйста. - Нет.        И он уходит обратно к ребятам. Я поворачиваюсь ко столу прежде, чем первая слеза падает вниз. Первый раз я действительно плачу здесь. Плевать я хотела, что обо мне подумают. Плевать, что я плачу прямо на тренировке, где любой сейчас может подойти за ножами и увидеть мои слезы. Мне плевать. Закрываю рот рукой, чтобы скрыть всхлип. Делаю глубокий вдох, но даже это не помогает мне успокоится, рыдания накатывают с новой силой. Мне приходится часто дышать, чтобы не заорать. Прикусываю губу до крови, чтобы отвлечься на физическую боль, но понимаю, что зря надеялась. Я смотрю на ножи, беру нож в руки, сжимая его до такой степени, что замечаю, как побледнели костяшки. Я чувствую, что слеза катится по щеке, но не обращаю внимания. Я шмыгаю, когда возвращаюсь обратно в строй. На глазах до сих пор стоят слезы, плевать я хотела.        Замечаю, как все прекращают метать ножи, увидев мои слезы. Эрик оборачивается, мы встречаемся взглядами. Моя слеза снова скатывается по щеке, я сжимаю нож еще сильнее, чем до этого. Сейчас мною движет злость. Дружелюбные должны прощать, но все же я не коренная дружелюбная. Меня туда лишь определил тест. Я родилась здесь. В Бесстрашии. И здесь все долго обдумывают все, чтобы простить. Я замахиваюсь рукой, запуская нож. На секунду я хочу промахнуться, чтобы нож вонзился прямо Эрику в сердце. Чтобы он рухнул здесь. Но этого, к сожалению, не происходит. Нож красуется прямо в мишени. Это сто процентное попадание. И пусть он только попробует это опровергнуть.        Мной охватывает ярость, я разворачиваюсь и убегаю прочь из зала тренировок, громко хлопая дверью. Я бегу быстро, не оглядываясь назад. Врезаюсь в Ави, она даже слова не говорит мне, пропуская меня. Я добегаю до нашей спальни, хватаю с тумбочки новую одежду и бегу в душ.        Не раздеваясь, прямо в одежде, залезаю в душ и включаю ледяную воду. Такое чувство, что как только вода касается моих плеч, они начинают дымиться. Так бывает, когда горячую сковородку суешь под напор ледяной воды. Сползаю вниз, обхватывая колени руками. Если устроить истерику, то лучше сейчас, ибо потом времени не будет. Я хватаю себя за волосы, оттягивая их вниз, начинаю орать.        Чувствую, что у меня начинает хрипеть голос, поэтому перестаю орать, откидываюсь на стенку душевой кабинки. Меня начинает брать дрожь от ледяной воды.        Плевать.        Я продолжаю рыдать в этой кабинке. Слышу, как комната заполняется шумом, но я не выхожу отсюда. Ребекка открывает душевую кабину, выключая воду. Она садится на корточки, мы оказываемся на ровне. - Он отпустил тебя, - говорит подруга. - Че ты мелишь? - грублю я, сама того не ожидая от себя. - Я сделаю вид, что не заметила твой похабный тон, - хмурится она, - и повторю: Эрик отпустил тебя домой, на один день. - Какого хуя ты ему рассказала вообще? - ору я, - какого ты всем все толдычешь про меня?! Я не хотела, чтобы кто-то знал. Я хотела, чтобы знали только вы. - Эрик отозвал меня и Томаса, спрашивая, что у тебя за повод, мы рассказали все, как есть, - Ребекка пропускает все мои обвинения мимо ушей, - он сначала не соглашался, но... - Ах, значит не соглашался сначала, то пусть идет к черту, не нужно мне подачек с его стороны. Скоро День Посещений, тогда и отпраздную с семьей свой день Рождения.        Ребекка что-то говорит еще, но я не слушаю ее и просто удаляюсь из комнаты.        По мне течет вода, волосы мокрые, как и одежда. Я захожу в столовую, здесь остальные бесстрашные те, кто прошел инициацию год или два года назад. Я не обращаю ни них внимания и подхожу к столу, с грохотом сажусь за него. Ко мне подсаживается Четыре, у него в бокале что-то алкогольное. - Ты чего мокрая? - спрашивает он. - С какой стати я должна тебе что-либо рассказывать? - выплевываю я. - Не задался денек? - А что не видно? - хамлю я.        Он молчит. Мне нравится, что он не достает меня расспросами. - Из какой ты фракции, Четыре? Почему ты не такой, как Эрик? - спрашиваю я, набивая рот сладким. - С какой стати я должен тебе что-либо рассказывать? - повторяет он мои ранее сказанные слова.        Мне остается лишь вскинуть бровями, Четыре не задерживается за моим столом и вскоре покидает. У меня тоже нет желания здесь долго находиться.        Встаю из-за стола и направляюсь гулять дальше. Я должна чувствовать себя героиней какого-то псевдо-романа, так как сразу передо мной появляется Эрик. Я задираю свой прямой подбородок к верху и иду вперед. - Сегодняшняя твоя выходка дала мне понять одну вещь, - говорит он мягко. - Бога ради, заткнись. Не порть мне праздник окончательно, я умоляю, - делаю я грубый голос, - я серьезно, Эрик. Что нет других на кого-то ты можешь вечно выливать свое вредное дерьмо? Я веду сейчас себя грубо. Видишь ли, нельзя так говорить с Лидером фракции, - изображаю я Джанин Мэтьюз. - О Боже мой, плевать я хотела. Как же я хотела, чтобы этот нож, который я бросила перед уходом, задел тебя. Ты все испортил. - И эта выходка укрепила мои подозрения, - равнодушно отзывается Эрик. - Ладно, сделаю вид, что мне очень интересно, - преподношу руку лицу, делаю слегка утиные губы и внимательно слушаю его. - Ты годишься на что-то лишь только тогда, когда тебя разозлить. Знаешь, это, безусловно, круто. - Какая честь! - Не язви, - говорит он. - Знаешь, что? Я устала. Мне надоело. Иди докапывайся до кого-нибудь другого. Ты сегодня сделал уже все, что мог. Не порть мне день, я прошу еще раз. Не порть остаток этого дня. Или серьезно тебе не поздоровится.        Эрик дергает бровями и уходит дальше.        Что-то изменилось, и я это понимаю. Раньше мне это казалось, теперь это очевидно.        Эрик перестал на меня смотреть, как на ничтожество.