Ороборо: Изгоняющий кошмары

Часть 8

На рассвете Кёнсу осторожно выбрался из объятий Чонина, сполз с кровати и принялся собирать вещи для грядущей поездки, заодно приготовил и лёгкий перекус в дорогу. На всякий случай. По утрам у Чонина аппетит железно спал сам по себе, но потом мог и оклематься. Мало ли. Когда-то Кёнсу тоже мог похвастать отсутствием аппетита по утрам, но Шивон всегда твердил ему, что это признак душевной раны. "Если по утрам есть не хочется, это значит, что у тебя что-то болит. Не снаружи. Внутри. Что-то тебя гнетёт и разъедает, как сильная кислота. И это — плохо, потому что ты теряешь силы и веру". Кёнсу научился испытывать голод по утрам, но Чонин... У Чонина хватало причин для беспокойства и отсутствия аппетита по утрам. Первым к кухонному столу пожаловал Чип, обошёл по кругу, добрался до миски на полу, обнюхал и недовольно покосился на Кёнсу. Еду пёс принимал и из рук Кёнсу, но всегда тщательно обнюхивал и никогда сразу не набрасывался. Первое время Кёнсу подумывал о том, что можно и убрать собаку, но вскоре пришёл к выводу, что посторонние примеси в еде Чип всё же почует. В общем, такой риск себя не оправдал бы. Кёнсу забрал миску у Чипа, вернул через пару минут. Чип предсказуемо всё обнюхал, лизнул на пробу, выждал немного и только тогда взялся за угощение всерьёз, но при этом продолжил с подозрением коситься на Кёнсу. Меховой зубастый засранец. Кёнсу слегка помассировал пострадавшую от зубов Чипа ладонь, взял со стола чашку с кофе и сделал маленький глоток. Горячо, но освежающе. Присев на край стула, снова глотнул кофе и ещё раз прокрутил в голове план. Три дня на поездку. Если привести план в действие сразу, не покажется ли это подозрительным? Очень даже может быть. Хотя играли роль и вопросы, оставшиеся без ответов. Кёнсу всё же хотел кое-что узнать о Чонине, пока это было возможно, значит, выполнить заказ лучше под занавес. Пока это выглядело просто, но Кёнсу знал наверняка, как будет трудно на деле. Ещё он знал, что жить во тьме сложно. Знал, что есть тысяча оправданий тому, что он собирался сделать. Знал, что есть тысяча доводов, делающих смерть Чонина правильной и закономерной. В конце концов, всем придётся умереть так или иначе. И Чонину — тоже. Кёнсу просто не хотел его убивать, и вот это можно было обозвать тоже тысячей слов: от слабости до непрофессионализма. Но личные соображения не должны мешать работе, иначе... Насколько было бы проще, если бы год назад у Шивона ни черта не получилось бы. Или если бы год назад Хон Сончжин потребовал именно смерти Чонина. Случись всё так — и Кёнсу никогда бы Чонина не встретил. Красивое оправдание, но насквозь лживое. Потому что причина не в Чонине, а в самом Кёнсу. Потому что не Чонин принимал за него решения. Кёнсу сам решал за себя. И за каждое своё решение он сам нёс ответственность. Вот так вот просто. Кёнсу мог быть паршивым профессионалом, не вопрос, но трусом он не был никогда, потому признавал собственные просчёты прямо и честно. Это он сам заинтересовался Чонином. Это он сам полез распутывать клубок и рыться в том, что его не касалось. Это он сам сделал шаг вперёд, чтобы оказаться к мишени непозволительно близко. Это он сам сделал ошибку, несмотря на предостережения и науку Шивона. И он сделал это осознанно, понимая, какими могут стать последствия. И, чёрт возьми, Кёнсу сам читал инструкции по заказу, когда принимал его. Мог ведь отказаться, потому что уже тогда заказ ни черта не был обычным. Потому что уже тогда ясно было, как день, — заказ паршивый. Только Кёнсу согласился. Несмотря ни на что. А теперь вот сидел и пытался найти сбой в системе, глупо надеясь, что это ему чем-то поможет. И прекрасно понимал при этом, что тут лишь один выход — довести дело до конца. Если он до конца дело не доведёт, контора, скорее всего, от него избавится. Потому что контору не устроят его объяснения. Потому что исполнитель, не справившийся с работой один раз, может не справиться снова. Потому что один просчёт всегда накладывает отпечаток на образ мыслей исполнителя. Потому что нельзя один раз отступить от правил и сохранить себя прежним. И это — правильно. Кёнсу отлично понимал мотивы руководства и политику конторы в этом свете. Зато он не понимал, как удалось Шивону столько лет проработать в конторе и не оступиться. Где она вообще — эта грань? Кёнсу допил кофе, но ответа на вопрос так и не нашёл. Путь к побережью показался долгим и тягостным, потому что Чонин молчал, а Кёнсу не знал, с чего начать разговор. Оживлённым казался только Чип, метавшийся по салону автомобиля. Потом Кёнсу арендовал катер, перетащил туда две сумки с вещами, отвёл Чонина и сел с ним рядом. Чип покрутился возле них и ушёл обнюхивать хозяина катера. Тот трепался за троих и рассказывал о погоде на побережье, паршивой рыбалке и наплыве туристов. Кёнсу его не слушал и наблюдал за Чонином. Чонин по-прежнему выглядел полностью погружённым в себя и безразличным ко всему, но Кёнсу подмечал, с какой жадностью он вдыхал солоноватый морской запах. Катер пришвартовался у нужного островка с западной стороны. Тут удобнее было подходить к обрывистому берегу. Старые мостки ещё вполне годились для использования, а от них вверх по склону убегала узкая тропа, ведущая к дому. Кёнсу расплатился и договорился с владельцем катера, что тот заберёт их к вечеру третьего дня. Договорились на семь часов. Потом Кёнсу шагал по тропе, а Чонин шёл следом, удерживаясь за его плечо. — Дом на вершине, можно сказать, — объяснял на ходу Кёнсу. — Купаться лучше с южной стороны. Я тебя потом отведу туда. В восточной части — лес. Ну как... скорее, роща, чем лес. Там же в низине — источник. Вода холодная, но поодаль есть заводь, где вода за день нагревается. Там можно мыться. Но в восточную часть тебе одному не стоит соваться — рельеф ни к чёрту, да и тропинок почти нет. Чонин молчал и в пути, и тогда, когда они добрались до дома. Кёнсу оставил его снаружи в компании Чипа, сам же первым делом вымел из дома пыль и листву, перетряхнул как следует плетёные коврики, развесил в узком стенном шкафу одежду. Хотя что там было развешивать... Шорты и футболки, ничего больше они с собой и не брали, да и зачем? Затем Кёнсу сбегал к источнику, чтобы набрать воды в специальные ёмкости и сделать питьевой запас, а когда вернулся, не нашёл ни Чонина, ни Чипа. В растерянности побродил вокруг дома, потом сунулся в южном направлении. В конце концов, Чонин только туда и мог пойти, потому что путь достаточно ровный. Странно только, что пошёл один, ведь Кёнсу предупреждал, что в одиночку Чонину трудно будет гулять по островку. В южной части берег походил на плавно уходящую под воду гранитную плиту. Ни песка, ни зарослей, ни гальки — сплошная каменная поверхность, монолитная. И скользкая у кромки воды. На мелководье там торчал Чип. Белый мех намок, но даже в таком виде Чип не казался жалким и тощим. Он брезгливо встряхнулся, медленно выбрался на сухую каменную поверхность и громко гавкнул. Кёнсу чуть не стало дурно, когда после этого гавканья вынырнул Чонин. На приличном удалении от берега. И Кёнсу враз ощутил полную беспомощность, потому что прямо сейчас он вообще ничего не мог сделать. Совсем. Потому что вода, глубина, а плавать Кёнсу умел только в теории. Шивон предполагал, что дело в какой-то детской травме, потому что все способы приучить Кёнсу к воде пошли прахом. Первое время Кёнсу даже из обычной помывки в душе или ванной устраивал трагедию вселенского масштаба. И ушло два года на то, чтобы он начал воспринимать душ и ванну нормально. И именно на этом острове Шивон пытался отучить его от иррационального страха. Некоторого успеха он достиг, конечно. Кёнсу спокойно заходил в воду, отлично чувствовал себя на мелководье, но когда оказывался в воде по пояс, начинал нервничать. Незаметно. Однако стоило потерять ощущение дна под ногами — и Кёнсу принимался жалко барахтаться. Самоконтроль помогал вернуться на безопасную глубину и твёрдо встать на ноги. Работало это только в тех случаях, когда дно было рядом. То есть, технически Кёнсу умел плавать, но совсем недолго. Если же его выкидывали за борт в открытом море... Грустно это было. С нырянием дела обстояли и того хуже. Кёнсу не нырял вообще. Не умел. Даже в теории. И вид вновь ушедшего под воду Чонина его просто убил. Ну что вообще интересное могло быть под водой? Да ещё и для слепого? Вынырнул Чонин близко от берега, смахнул с лица мокрые волосы и привычно свистнул сквозь зубы. Чип обиженно тявкнул и бочком полез в воду, плюхнул лапами, когда вода дошла ему до горла. Чонин двинулся на звук, ступил на дно и добрался до Чипа уже шагом. Вода доходила ему до пояса, когда он прикоснулся к мокрому меху. — Кто бы мог подумать, что ты такой трусишка, — пробормотал он, подтянув Чипа ещё немного ближе к берегу. Уселся на мелководье и потрепал дрожащего Чипа по загривку. Кёнсу молча разглядывал смуглую спину, усыпанную мелкими каплями, широкие плечи и обнажённые бёдра. Потом поискал взглядом одежду Чонина. Её аккуратно сложили в паре метров от воды. Там же валялись кроссовки. — Долго будешь пялиться? Или присоединишься? Кёнсу вздрогнул от неожиданности, но всё же неохотно стянул одежду и осторожно шагнул к воде. Добрался до Чонина, сел рядом, отметив, что вода хорошо прогрелась. Хотя полдень уже, почему бы и нет? — Ты хорошо плаваешь, — тихо заметил он, покосившись на Чонина. — В сравнении или вообще? — неожиданно хмыкнул Чонин, опёрся на выпрямленные руки и запрокинул голову, подставив лицо под солнечные лучи. — Вообще. Как ты ориентируешься? Разве не опасно отплывать далеко от берега? — Чип лает, что ещё нужно? Ну и есть ты. А ты, вроде как, за мной присматриваешь. Нет? — Я не умею плавать, — предупредил на всякий случай Кёнсу, решив, что такое объяснение будет самым лучшим. Признаваться, что боится воды, он не хотел, как и вообще хоть что-то объяснять и рассказывать о своих с водой взаимоотношениях. — Будет здорово, если ты не станешь заплывать слишком далеко — буду меньше нервничать. — Могу научить тебя плавать, — невозмутимо пожал плечами Чонин. Кёнсу поплохело — на это он точно не рассчитывал. — Не стоит. Не научили до сих пор, и ты не сможешь. — То есть, ты даже не даёшь мне попытаться? — Это глупо. И пустая трата времени. — Откуда тебе знать? Чонин поднялся на ноги и протянул ему руку. Обнажённый, мокрый — и солнце за его спиной. Он прямо сейчас походил на водного духа или морского бога. Кёнсу неуверенно прикоснулся к твёрдой ладони. Учиться плавать он не хотел вовсе, но это тоже своего рода испытание. На то самое доверие. Откажись он — и Чонин уж точно вряд ли станет доверять ему сам. Кёнсу различил тихий смешок и вскинул голову. Чтобы замереть на месте. Потому что Чонин улыбался. Улыбался по-настоящему. Впервые — для Кёнсу. Чонин светился — озорством в каждой чёрточке. Серьёзный Чонин и Чонин улыбающийся напоминали двух разных людей. Зато Кёнсу хорошо теперь понимал, почему Хон Сончжин не пытался заставить Чонина прийти к нему, почему Хон Сончжин так желал, чтобы Чонин пришёл к нему сам. Потому что такую улыбку не выбить силой, не купить, не украсть. Её можно получить лишь в дар. По доброй воле. Никак иначе. И Хону проще в самом деле убить Чонина, чем позволить кому-то другому получить эту улыбку. — Не бойся, тут всё ещё мелко. Кёнсу и не боялся. Он вообще забыл, что они собрались делать. Просто поднялся на ноги, шагнул к Чонину, провёл ладонью по груди вверх, обхватил за шею руками и попробовал сияющую улыбку губами. Не позволил Чонину отстраниться и потянул к себе. Тянул, пока не споткнулся и не плюхнулся в воду вместе с Чонином, но и тогда не отпустил. Они кое-как выползли из воды, но тут же растянулись на согретом солнцем граните, заодно намочив одежду Кёнсу. Это было неправильно, но Кёнсу по-прежнему не отпускал Чонина. Неправильно, потому что Кёнсу не испытывал желания близости — до этого. До этого близость всегда рассматривалась им как инструмент. Но не сейчас. Ведь он уже всё решил и собирался убить Чонина. Секс с Чонином больше не имел смысла при таком раскладе, и Кёнсу не планировал ничего подобного. Только прямо сейчас он с силой прижимал Чонина к себе, целовал и не собирался останавливаться. Помимо умения танцевать Чонин обладал ещё одним несомненным талантом — умением ломать все планы Кёнсу и спутывать карты именно тогда, когда этого никто не ждал. Он с лёгкостью вносил хаос в любую упорядоченную систему Кёнсу. Спонтанно, но иногда казалось, что это похоже на расчёт. Хотя в эту конкретную минуту на расчёт походило вообще всё. Каменная плита под спиной Кёнсу нагрелась, впитала в себя тепло солнца, а Чонин был ещё горячее. Прозрачные капли на их телах таяли будто по волшебству, а рядом шептали что-то неразборчивое волны, мягко набегавшие на берег. Ни души вокруг, только они двое, Чип и высоко в небе — солнце. Тишину глубоких жадных поцелуев разбавляло сдвоенное тяжёлое дыхание. Плеск волн сливался с гулким стуком сердца, отдававшимся даже в висках. Кёнсу крепко удерживал смуглое гибкое тело, не позволяя отстраниться даже на сантиметр. Так близко, чтобы Чонин чувствовал возбуждение Кёнсу. Чтобы не мог отказаться от сделанного ему предложения. "Улыбнись. Ещё хоть один раз. Только для меня и так, как умеешь только ты". Кёнсу ни за что не сказал бы это вслух, но ничто не мешало ему повторять это в мыслях раз за разом, словно мантру. Он смотрел Чонину в лицо и не собирался отводить взгляд. Читать под тёмными ресницами было нечего, зато резкие черты менялись. От лёгкого удивления до откровенного желания. Чонин приподнялся над Кёнсу, оперевшись руками о гладкую каменную поверхность, потом прижался бёдрами к бёдрам Кёнсу и с нарочитой медлительностью потёрся. Кёнсу держался изо всех сил — безумно хотелось прикрыть глаза от удовольствия, потому что о его напряжённый член тёрся столь же напряжённый член Чонина. Даже мышцы живота заныли от нарастающего возбуждения, как и мышцы на внутренней стороне бёдер. Кёнсу уже плохо понимал, что он делает и как. Просто отпустил поводья и позволил телу самому решать, что и как будет дальше. Раздвинул ноги, сжал ими бока Чонина, чтобы лучше ощущать каждое движение и быть близко до предела. Затуманенный предвкушением разум ещё подавал признаки жизни, поэтому Кёнсу дотянулся кончиками пальцев до валявшихся неподалёку брюк и нашарил в кармане тюбик со смазкой, а вот на поиски презерватива его уже не хватило. Он обхватил руками Чонина и попытался одновременно скрутить крышку с тюбика, пока горячие губы измеряли в поцелуях его шею от уха до ключицы. Чонин осторожно прикусил зубами кожу у основания шеи. Со слабым стоном Кёнсу дёрнулся и скрутил-таки крышку. Она покатилась по камням. Кёнсу выпустил из пальцев и тюбик, едва кожу похолодило выдавленной смазкой. Поскольку Чонин был очень занят его шеей и отлипать от неё точно не собирался в ближайшее время, Кёнсу пришлось самому засунуть в себя пальцы. Причём Чонин ему мешал, тесно прижимаясь и не позволяя свободно орудовать зажатой между их телами рукой. Не специально мешал. Скорее, не улавливал нюансы до конца, поскольку ни черта не видел. Кёнсу невольно насадился на пальцы слишком резко, когда Чонин добрался до его груди и плавно обхватил пальцами сосок, постепенно усиливая нажим. Поглаживание переходило в трение, а трение — в пощипывание. От мягкой неги к пылающему возбуждению, а от возбуждения к тонкой боли, разбавленной острым удовольствием. С новым тихим стоном Кёнсу раскинулся под Чонином, вскинул бёдра, чтобы потереться и подсказать, что Чонин необходим ему ещё ближе. Внутри. Глубоко. Кёнсу едва слышно выдохнул имя всего лишь, но Чонину этого хватило. Он опустил голову, нашёл слабо пульсирующий сосок губами, сначала втянул в рот, а потом сжал зубами. Кёнсу пытался отдышаться, но напрасно. Вслед за сладким укусом его тело полностью перешло в распоряжение Чонина — с первого же тягучего, но сильного толчка. Чонин заполнил его собой без спешки, с плавностью и основательностью, заставляя напрягаться всем телом и бессильно обмякать, чтобы вновь вскинуться и крепко сжать внутри твёрдый ствол. Кёнсу водил ладонями по плечам и шее Чонина, стискивал пальцами влажные волосы на затылке, чтобы притянуть к себе и мазнуть губами по подбородку или приоткрытым сухим губам Чонина. Вновь откидывал голову, чтобы посмотреть Чонину в лицо и прочитать в строгих чертах желание и наслаждение, различить страсть и намёк на открытость. Он всё крепче сжимал бока Чонина коленями и хрипло выдыхал имя на каждом толчке. Чувствовал трение меж ягодиц, чувствовал, как толстый ствол растягивает кожу входа, растирает её, одаривая волнами блаженства. Чувствовал движение внутри, наполненность и скольжение. И едва не прикрывал глаза, когда Чонин с силой вжимал бёдра в его тело, обостряя ощущения до предела и заполняя собой до предела. И смотрел. Смотрел неотрывно, хотя уже не видел ничего, кроме крупной капли пота на твёрдом подбородке. Лишь когда капля упала ему на грудь, уставился уже на приоткрытые и чересчур яркие после поцелуев губы. На коже Чонина не осталось и намёка на крем, так что слабая синева над верхней губой проглядывала отчётливее, чем обычно, и подчёркивала насыщенный и яркий цвет губ. Этот контраст сводил Кёнсу с ума. Он вцепился пальцами в тёмные волосы, потянул и провёл языком по коже над верхней губой Чонина. Сбивчивый шёпот и короткие стоны стихли, утонув в поцелуе. Кёнсу удерживал голову Чонина руками, не позволяя разорвать поцелуй, мелко подрагивал всем телом от быстрых толчков, вскидывал бёдра навстречу, почти не дышал и мечтал, чтобы даже сердце остановилось. Что угодно, лишь бы эти две секунды реальности бесконечно крутились на вечном и непрерывном повторе. И чтобы нарастающая острота от движений Чонина оставалась такой же яркой. Так же сильно, твёрдо — почти до слёз от невыносимого удовольствия. Кёнсу всё-таки не смог — закрыл глаза. Сдерживаться и сохранять контроль — сил не осталось. Он плотнее сомкнул губы, посасывая кончик языка Чонина, рывком подался вверх, насадившись на член. Его всего сразу тряхнуло, а после он забился под Чонином, насаживаясь на член быстро раз за разом и уже непроизвольно, резко подаваясь бёдрами к Чонину и теряясь в оргазме весь — без остатка, чтобы после бессильно раскинуться и перестать вовсе управлять телом. Чонин отпрянул, вышел из него, провёл ладонью по члену пару раз с жёсткостью. Густые тёплые капли на бёдрах и животе смешивались со спермой Кёнсу и казались последним штрихом. Если бы Кёнсу не кончил минутой назад, он кончил бы прямо сейчас. Потому что на его коже остались семя и пот Чонина и потому что... от вида кончающего Чонина. Тот свалился на него, придавив собой, уткнулся носом в шею, едва дыша и сжимая ладонями испачканные спермой бёдра Кёнсу. Костистый и угловатый, худой настолько, что ещё немного — и истощение обеспечено, но необъяснимо тяжёлый. Приятно тяжёлый. Кёнсу лениво повернул голову и прижался губами к спутанным волосам, погладил по спине, невесомо касаясь кончиками пальцев отчётливо проступающих позвонков. Шёпот и плеск волн всё так же сплетались с их неровным и шумным дыханием. Чип улёгся в тени и смотрел на них, вывалив розовый язык. Наверное, осуждал. Ну и пускай. Кёнсу блаженно прикрыл глаза и запустил пальцы в волосы Чонина. Перебирал и гладил, не собираясь двигаться вовсе в этой жизни. Зато собирался Чонин. Он чуть приподнялся, слепо повёл головой, в результате чего прижался виском к подбородку Кёнсу. Затем тронул подбородок пальцами, ощупал, нашёл губы, прикоснулся к ним, повторяя контур и что-то прикидывая. Ещё чуть приподнялся и сдвинулся немного, чтобы убрать пальцы и заменить их собственными чувственными губами. Лизнул в уголок рта, провёл языком по ровной кромке зубов и безмятежно перешёл к поцелую. Кёнсу с энтузиазмом ответил ему, слегка сжав кончик языка зубами, а после позволив проникнуть глубже. Снова увлечённо посасывал язык Чонина, крепко обнимал за шею и ворошил пальцами влажные волосы на затылке. Тело млело под сладкой тяжестью Чонина и в лучах солнца. Не хотелось вставать даже для того, чтобы смыть с кожи сперму. А встать надо было, хотя бы для того, чтобы найти подходящий камень и приложить Чонину по голове. Потому что именно за этим Кёнсу привёл Чонина сюда. Чтобы убить, а не трахаться с ним, поддаваясь сиюминутным порывам. — Ненавижу тебя... — едва слышно пробормотал Кёнсу после поцелуя. — Не сомневаюсь. — Чонин снова уткнулся носом ему в шею. — Ты пахнешь шоколадом. Почему? — Не знаю. — Зачем ты сделал это? — Задавать идиотские вопросы не в твоём стиле. Чонин промолчал, зато коснулся бедра Кёнсу, накрыл ладонью ягодицу, сжал, затем сдвинул руку, чтобы провести пальцами по влажной коже. Кёнсу резко и шумно втянул в себя воздух от неожиданности — пальцы ощупали края растянутого входа и слегка толкнулись внутрь. — Ты всё ещё соблазнительно открытый... — Чонин умолк, но Кёнсу без труда додумал продолжение. Чонин хотел бы повторить и сожалел о невозможности этого. — Мы можем сделать это немного позднее. — Думаешь? — тихо фыркнул Чонин и потёрся носом о его шею. — Я точно не буду против. — Всё равно не то... — Чонин выдержал паузу и добавил едва слышно: — Я хочу кончить в тебя. Рисовать на тебе. Написать своё имя... Кёнсу сглотнул и постарался отогнать возбуждение куда подальше. Мысль, что Чонин напишет на нём своё имя собственной спермой... Чёрт, это было слишком. Кёнсу, наверное, кончил бы и от этого тоже. Если уж на то пошло, то Чонин, несомненно, знал тысячу и один способ довести его до оргазма. Но это ничего не меняло. Чонин — это уже история. "Завтра", — твёрдо пообещал себе Кёнсу и зажмурился, чтобы дальше таять от поцелуев. Запрокидывал голову и подставлял шею под губы Чонина. "Прости, но завтра я убью тебя. Я должен. Собственными руками, чтобы никто больше не прикоснулся к тебе. Потому что только я в силах оценить твоё совершенство, понять его и принять. Потому что ты должен быть только моим". Ополоснувшись у берега, они неторопливо принялись одеваться. Кёнсу закончил раньше и взялся помогать Чонину. Опустившись на колено, повозился со шнурками на кроссовках, выпрямился и положил ладонь Чонина себе на плечо. — Я немного удивлён. — Чем же? — без особого интереса спросил Чонин. — Я думал, ты будешь танцевать даже в воде. — Я танцевал. Ты не успел увидеть. — Обидно тогда. Всё пытался представить себе это. — Кенсу сделал пару шагов вверх по склону, остановился и бросил быстрый взгляд на Чонина. — Зачем? — Отрешённость в смуглом лице Кёнсу не слишком радовала. — Трудно представить тебя другим. Ты всегда танцуешь. И всегда должен танцевать, как мне... Кёнсу умолк, потому что Чонин вдруг убрал ладонь с его плеча, шагнул в сторону и тихо позвал Чипа. Узловатые сильные пальцы скользнули по белому меху, тронули поводок, и Чонин зашагал по склону следом за Чипом. Кёнсу кинулся за ним, отметил помрачневшее лицо и твёрдо сжатые губы. Что такого он сказал, что Чонин... Кёнсу замедлил шаг и нервно облизнул губы. Чонин так резко реагировал именно тогда, когда речь заходила о танцах. И Кёнсу мало что понимал. Чонин несомненно любил танцы всем сердцем, безумно хотел танцевать, но уже который раз он замыкался в себе, когда Кёнсу начинал говорить о танцах и таланте Чонина. Кёнсу вертел в мыслях собственные слова и так, и эдак, и всё равно не улавливал, что же такого... — Чонин... — Кёнсу догнал его, поравнялся и коснулся смуглых пальцев собственными. — Прости, если что-то обидное ляпнул, я вовсе не хотел... — Знаю, — жёстко отрезал Чонин, но не остановился и даже голову не повернул. — Чонин... — Просто заткнись. Не хочу говорить об этом. Ни о чём не хочу говорить. Хотя бы сейчас. Помолчать ты можешь? Кёнсу мог, но не хотел — времени у Чонина оставалось совсем чуть. Всего лишь остаток сегодня и часть завтра.