Против традиций

Прошла неделя, а Тсунаёши казалось, что целая вечность. Он уже полностью выздоровел, только метка напоминала о себе вспышками боли, будто раскалённое железо разливается по сосудам. По негласному решению жителей трущоб дом старика, покосившийся и кажущийся ещё более мрачным, чем он был при жизни Серого, перешёл к волку. Несмотря на то, что Тсуна никогда не превращался при них в человека, а дети с того дня больше молчали, и им было не до раскрытия тайны волка, шатену казалось, что то, что он оборотень, знают все трущобы. Тем не менее, ему было не до того. Похороны были… просто похоронами. Даже если бы все трущобы выскребли остатки своих денег и скинулись на гроб, то этих денег не хватило бы и на одного человека. Хоронили потому здесь по своим традициям. На опушке, которую со всех сторон закрывал лес, находилось небольшое кладбище. Каждый день свежие могилы, ошибиться было невозможно. Трущобы умирали быстрее, чем в них зарождалась новая жизнь. Деревянные кресты с криво вырезанными на них именами погибших усеяли гнилую землю, а небольшие бугорки были не ухожены и заросли сорняками. Здесь старались забыть о тех, кто умер, и жить новым днём. Здесь старались не оборачиваться, уходя. Здесь прощались со своей старой жизнью. Злат – так звали мужа умершей женщины за вечно золотые локоны волос, водопадом сбегающие вниз по плечи – нашёл два ковра, пыльные и облезлые, но выбирать не приходилось; он завернул холодные, не обмытые тела в них, взял одолженные две лопаты, древки которых вот-вот обещали сломаться при неосторожном обращении, и тележку, в которую положил весь нужный инвентарь и тело старика. Свою жену он нёс на руках, гордо подняв голову и нетвёрдо ступая по орошенной дождем земле. Не каждому дано победить смертельную болезнь. Тсунаёши, вновь вернувшись к своему человеческому обличию, вёл тележку, стараясь не вдыхать ставшим таким родным запах с оттенками холода и смерти, стараясь не пролить свои слёзы, опасно застывшие на кончиках ресниц. Не все могут дать отпор. Бьянки, крепко обхватив брата, будто боясь потерять ещё и его, шла рядом с отцом и тихо плакала, иногда спотыкаясь на кочках, который она не видела сквозь раздражающую пелену слёз. Хаято молчал, молчал до последнего, но все понимали, что как только падёт первый кусок земли на завёрнутое в ковёр тело, он покажет всю боль своей души, он будет плакать вместе со всеми, громко, навзрыд… Но каждому дана сильная воля, которую надо показать этому миру, гордо выпрямив спину. И за всю неделю никто не пришёл на могилы. О них старались забыть, отмахнуться. Но не всем легко даётся решение идти дальше. Ах, и почему они не могут потерять память? Почему сердце так болит и почему так хочется выть? Злат с тех пор не проронил ни слова. Он редко возвращался домой, запивая своё горе в компании таких же, как он. Их становилось то больше, то меньше, но каждый день они сидели, подпирая друг друга плечом, в кружок, смотрели на полупустые бутылки паленой водки, которую крал один молодой пацан, недавно потерявший свою единственную отраду – маленькую сестру. Злат понимал, что так нельзя, но ничего не мог с собой поделать; каждый раз он обещал самому себе, что с завтрашнего вернётся в дом, обнимет своих детей и пойдёт на работу, начав новую жизнь. Но каждое утро он снова глушил боль сердца и разума, а желудок и печень, отравленные горьким пойлом, скручивались от боли в морской узел. Всю заботу о детях взял на себя Тсуна. Он переселил их в свой дом, который перед этим немного подлатал: в кладовке, которую нечаянно нашёл волк, были различные инструменты, а доски, ненужные людям с «другой стороны», валялись в мусорных кучах. Иногда он находил там стулья, ободранные кресла, почти новые тряпки и старые оконные рамы с небитыми стёклами. Теперь Тсунаёши обустраивал дом, стараясь, чтобы детям было уютно и хорошо. Он умел много и научился многому. Всё чаще он выходил на охоту, учился готовить и уже не боялся показаться людям в обоих обличиях – он понял, что им не до него. Каждый выживал, как умел, и по мере сил пытался поддержать ближнего соседа. Но на многое сил просто не хватало, поэтому вся помощь была смешной и ничего не стоила. Часто им помогал Кудряш; мужчина приходил со своей дочуркой - примерно одного возраста с Бьянки. Бойкая её натура желала узнать всё и обо всём, но проблемы с сердцем практически не давали ей встать с кровати и обещали скорую новую смерть. Тсунаёши с болью смотрит в глаза с погасшей надеждой мужчины и на бледную худую девочку, разговорившаяся с новой подругой, но ничего не мог поделать. Травы здесь уже не помогут. Как же был прав оборотень, кто бы знал. Он чуял ауру, что исходила от маленького ангелочка, и каждый день она становилась всё холоднее, как прохлада могил, и каждый раз сердце сжималось всё сильнее, понимая скорую трагедию. Это случилось, по некой иронии судьбы, через девять дней после смерти старика и матери: она просто упала, даже ни обо что не споткнувшись, Кудряш еле успел её подхватить. На лбу блестели капельки пота, но кожа была холодной, словно лёд. Её грудь тяжело вздымалась, девочка хрипло хватала воздух, быстро и часто, но каждый раз не могла вздохнуть всей грудью. На глазах застыли слёзы, с маленького ротика слетали стоны. Никто не мог ничего поделать, никто не понимал, что с ней. Ещё один вздох, наконец, более глубокий… и, казалось бы, на этом всё, она справилась, но грудь рвано выдохнула из себя весь воздух, обдав лицо отца своей мерзлотой, и застыла… Глаза, широко распахнутые, с всё ещё висящими на ресницах капельками солёной воды, поблекли и пустым взглядом смотрели в застывшие от ужаса глаза мужчины. А потом дрожащая тёплая рука, осторожно и нежно коснувшись холодной кожи, накрыла её веки. Девочка умерла от боли. Совсем ещё ребёнок… Тсунаёши казалось, что он пропишется вскоре на кладбище – уже три дорогих человека лежат под равнодушной землей. Но девочка не увидит жестокость этого мира, всю его гнилую душу. Ей не придётся выживать так, как это делают они. Хотя шатен знал, что тоже будет здесь похоронен, не пройдёт и года. Метка вспыхнула с новой силой, напоминая о себе, ещё тогда, когда они хоронили светлую девочку в необычайно чёрную землю. Многих сил стоило волку, чтобы не завыть от боли, но намёк был прост и ясен. Он с ужасом понял, что, при лучшем раскладе, через год два дитя останутся без всего. Они будут одни, и никому не будет до них дела. Пускай все и выглядят добрыми и неравнодушными к чужой жизни, но лишние рты не нужны никому. И оборотень стал обучать их всему, что знал сам. А дети быстро схватывали на лету, со всей присущей их детским душам серьёзностью. Теперь они могли сами сшить себе одежду, приготовить лекарства из трав, отличить ядовитое от съедобного, гнилое от зрелого. А ещё Тсуна научил ловить их рыбу. Они нашли старую сеть, немного подлатали её и ставили на ночь практически у берега, чтобы детей не унесло внезапным течением, и они не утонули. Шатен сделал из пары крепких веток удочки, используя вместо лески тонкую веревку, а вместо поплавка - сухой тростник. Крючок дети выпросили у мимо проходящего старого рыбака; тот посмеялся над их просьбой, но дал целую коробочку и даже показал, как правильно и крепко обмотать леску. На следующее утро рыбак нашел на пороге своего дома живого зайца, привязанного за трубу у его двери. За две недели, когда на могилах старика и матери уже вовсю благоухала свежая трава, а на бугорке малышки только пробивались первые листики, Тсунаёши уже успел смириться с судьбой. Почему-то его душа была спокойна, когда он понял, что малышня не пропадёт без него и спокойно себя прокормит. Он теперь мог спокойно обследовать территорию на предмет стай оборотней, чтобы наконец-то понять своё положение. От человеческих детей теперь неизменно будет попахивать духом оборотня, и это может их насторожить. Стоило и к этому подготовиться. Ещё он надеялся, что Злат и Кудряш придут в себя и вернутся к ним, но пока надежды не оправдывались, а делать что-то надо было. С каждым утром становилось всё холоднее. Дети, укрытые множеством одеял, всё равно замерзали и укутывались плотнее, не желая вылезать. Тсунаёши фыркал и смеялся, но про себя отмечал, что дом надо хоть чем-то утеплить. По прогнозам многих стариков, уже познавших многое за свой век, эта зима будет самой холодной за последние лет пять точно. Это сулило довольно большие проблемы: дети легко могли заболеть, а травы найти среди заснеженных курганов будет намного труднее. Решившись, оборотень наказал детям следить за собой, не бояться много есть и всегда быть в тепле. Ну и не попадать в переделки, даже если он сегодня же вернется. Наметив себе путь и сосчитав, сколько предположительно займёт его путь, он решил пробежаться вокруг города, заодно и отметить, что где находится. Утро встретило оборотня дождём и пронизывающим ветром. Ветер хлестал по оголённой коже, рвал и метал старые газеты и мусор. Дождь прижал пыль к земле, не давая ветру унести и её. Дорожки превратились в грязевые лужи, а тропинки – в болото. Небо всё хмурилось, явно чем-то недовольное. Гордое солнце пряталось за облаками, не желая явить свой лик людям. Предстояла весёлая прогулка. Встряхнувшись, Тсунаёши превратился в зверя, быстро привыкая к сменившейся среде. По ушам били звуки падающих капель и свист разозлённого ветра. В нос ударили запахи воды и леса. Шерсть неприятно встопорщилась, не имея сил противостоять разбушевавшейся погоде, отчего хвост немного раздражённо дёргался, высказывая всё неприятие волка к представившемуся факту. Лапы увязли в грязи, и зверь, немного потоптавшись на месте, опрометью бросился к лесу. Его лапы будто не касались земли, только короткие бороздки, оставленные от когтей, возвращали в реальность. Лес встретил тишиной; только листья шебуршали под напором ветра и капель дождя. Потемневшие кроны деревьев создавали вокруг иллюзию непроглядной тьмы, скрывая в себе лесных жителей. Но волк знал, кто где находится: запахи зверей чётко отдавались в его мозгу, улавливаемые носом, поэтому, если бы зверь захотел, он нашёл свою добычу. Но сейчас им повезло. Насмешливо фыркнув, оборотень прибавил скорости, проносясь мимо уже знакомых мест. Он перешёл на шаг, когда ступил на новую, неизведанную им территорию. Стоило быть осторожным: мало ли что скрывает от чужака здешняя земля. Занимался день, уже почти вечер – внутренние часы редко врали. Большая часть пути уже пройдена, места, которые ещё могут пригодиться в его остатке жизни, отпечатались в мозгу и отложились до поры до времени. А погода всё ещё бушевала, волку хотелось на мгновение закрыть глаза и забыться сном; дождь всегда действовал на него умиротворяюще, заставляя забыть пережитые события и уснуть спокойным, глубоким сном. Но в этот раз что-то пошло не так. В нос ударил запах крови. Уши уловили едва слышимое рычание и звуки боя. Недолго думая и явно не понимая, что творит, Тсунаёши побежал туда, в глубину леса, сходя с намеченного пути. Ему почему-то хотелось туда, его душа рвалась к дерущимся, стремясь остановить, защитить, забрать. Что? Кого? Зачем? Запахи всё усиливались: звериный привкус с человеческими оттенками. Оборотни. Острый слух улавливал все оттенки звуков: глубокий, предупреждающий и раздражённый с оттенками боли и два насмешливых и высокомерных. Двое на одного, значит. Лапы сами несли волка туда, на поле битвы, ускоряясь в бешеной лихорадке, играя в догонялки с самим ветром. А ветер подгонял, завывал и злобно смеялся, и было непонятно, чью сторону он примет в этой игре. Загнанный в угол чёрный волк, крупный, матёрый. Он оскалил свои мощные белоснежные клыки, хвост недовольно хлестал бока, ослепительно жёлтые глаза следили за каждым движением своих противников. Левый бок распорот, но крови не было видно из-за чёрной жёсткой шерсти, переливающийся почему-то в красивый золотой цвет, но запах ясно ощущался в воздухе. Двое других – два брата-акробата - стояли напротив: они были ниже, их грязно-карие глаза буквально смеялись на предупреждения противника, шерсть поджарого цвета вздыблена, а из пастей с отвратительным запахом вырывались смешки. Морда одного красовалась свежими, достаточно глубокими царапинами, а передняя правая лапа, по которой бежала тонкая струйка красной жидкости, прижималась к груди. Другой же, больше всех довольный сложившейся ситуацией, был целёхонек и первым начал атаку. Он отвлёк внимание чёрного на себя, нападая прямо лоб в лоб, намереваясь вцепиться в загривок. Черный не дал ему сделать это, отклонившись вбок и вцепившись в плечевую кость, как тут же был сбит его собратом. Его пасть вцепилась в грудь черного, сильно сжав челюсти; тот задохнулся от накатившей боли и сильнее сжал зубы, подавляя визг и тем самым сломав кость первому нападавшему. Но силы спешно покидали его, и он уже готов был проститься с жизнью, если бы не напавший на второго противника неизвестно откуда взявшийся волк. Почуяв свободу, чёрный резко потянул на себя первого и почти подмял его под себя, но тот успел выкрутиться и отбежать в сторону. Рядом с ним встал неожиданно атакованный второй, поскуливая от боли. Чёрный коротко взглянул на вставшего рядом с ним волка. Хотя, какого там волка, хех, волчонка. Тсунаёши же был в ярости. Он не мог больше сдержать свой порыв и с удовольствием прокусил бы трахею обоих противников, но для этого ещё надо сильно постараться. Он чувствовал на себе удивлённый и оценивающий взгляд чёрного, ради которого он неожиданно захотел рискнуть всем. Тсуна упёрто игнорировал его взгляд, смотря прямо на противников, ожидая атаки, как внезапно его оппонент завалился набок. Закат не успел подставить ему плечо, и тот грузно упал на землю, от неожиданности выдохнув из легких весь воздух. Это стало сигналом к старту. Волк закрыл собой чёрного и предупреждающе рыкнул, но будто бы его слышали. Первый в два прыжка очутился рядом и не теряя ни секунды пытался впиться в шею наглецу. Тот ловко извернулся, наклонился ближе к земле, буквально пролетев под телом противника и резко встал на лапы, чуть подпрыгивая. Не ожидавший такого противник смешно пролетел в воздухе пару метров и упал на спину. Но следом за ним подбежал второй: он пытался проделать тоже самое, но Тсуна умело отпрыгнул и сжал свои зубы на позвоночнике врага. Он коротко взвизгнул и начал изворачиваться, а первый уже оказался рядом и отшвырнул Тсунаёши от него, прыгнув следом. Тсунаёши, спланировав на спину, оказался зажат между землей и сильной тушей первого, а тот пытался вцепиться ему в шею. Недолго думая, Тсуна со всей силы прошелся когтями по груди противника, тем самым отталкивая его от себя, но второй опять уже был на подхвате и не дал ему встать, придавив лапой к земле и сжав челюсти на шее волка. Тсуна хрипло выдохнул и постарался лапами достать его, но первый каменным грузом оказался на нём и вцепился в грудину, больно проехавшись зубами по ребрам. Тсунаёши почувствовал, что задыхается, его силы быстро собирали вещички и уходили, а сознание прощально махало ручкой. Откуда-то сбоку послышался злобный рык, а потом протяжный визг совсем рядом. Не почувствовав больше клыков на шее, волк вздохнул воздух полной грудью и, извернувшись, откинул первого, оставив на память длинную полосу на морде. Встряхнувшись, красно-оранжевые глаза посмотрели на вставшего чёрного волка, который, встряхнув пару раз второго, откинул его подальше от себя. Тсунаёши встал рядом с чёрным, и два грозных рыка слились в один, отгоняя от себя врагов; те же, трусливо поджав хвосты, побежали прочь, поскуливая, как побитые собаки. Чёрный волк снова начал падать, окончательно теряя сознание, но Тсуна успел его поймать и, быстро прижавшись к земле, закинул себе на спину. Ему, конечно, тоже было тяжело: горло саднило, грудь тяжело ловила воздух, а метка вновь горела адским пламенем. Но чёрному ведь хуже, правда? С каждым шагом набираясь сил для рывка, Тсунаёши выбрал самую короткую и безопасную дорогу до дому, который уже чувствовался даже отсюда. И вот он уже перешёл на бег, не чувствуя нарастающей боли. В голове билась только единственная мысль: успеть спасти. Он не знал, почему так быстро привязался к нему, почему готов пожертвовать жизнью ради него. Он просто знал, что если он умрёт, то жизнь никогда не станет прежней, он не переживёт его смерти. И в груди разливалось приятное тепло, будто бы так и надо… А может, действительно так надо? А в деревне в предсмертной агонии скукожились два человеческих тела. Теперь их осталось трое и один раненый чужак. Теперь они одни, и им никто не поможет.